Папа
Кровати ставьте там зимой для бедняков.
ВИДЯ КОРМЯЩУЮ МАТЬ
Господь с тобою, мать! Кормилица священна.
О материнство, будь всегда благословенно.
Чтоб вечно создавать, явилось ты на свет.
Бог Еву сотворил, чтоб вырос Иафет.
Луч бездны, напоен священным женским млеком,
Дух с плотью сочетав, зовется человеком.
Неизреченные седьмые небеса
Из блага сотканы; в них свет, любовь, краса.
А что наш зримый мир? О, пропасть, стык дорожный!
Лишь беспорядок здесь творится всевозможный.
Но вот приходит мать, ребенку день даря, —
Из темного соска является заря,
И звезды падают, в румяном небе млея:
Плеяды наверху, а ниже Маккавеи —
Подобны лону дня. И должен этот свет
Умом и кровью стать. Исток грядущих лет —
Любая колыбель! На подвиг бесконечный
Всегда употребить готов господь предвечный
И света искорку, блеснувшую во мгле,
И каплю молока на грешной сей земле,
Где без своей звезды дитя несовершенно.
Будь, человечество, всегда благословенно!
(Задумчиво)
Но если вспомню я содомские дела,
Молоха, Карфаген, всю эту бездну зла,
Что ваш закон творит, — коль все это измерю,
То дрожь берет. Дракон ужасней, чем Тиберий,
Ареопаг — вертеп, где правит Сатана
Фемида неспроста людьми ослеплена —
Она гнуснейшие свершает преступленья
И, если бы прозреть сумела на мгновенье,
То испугалась бы она своих весов.
Ведь мира этого закон давно таков,
Что он казнит Христа и милует Варавву,
И превращает он, творя свою расправу,
Крик новорожденного в замогильный стон.
Да, страшно жить! И я умом был помрачен:
Раб долга, королем себя я мнил когда-то.
И в Риме как-то раз во мраке каземата
Я видел женщину. Повешенья ждала.
Уж виселица ей воздвигнута была,
И яма вырыта. О приговоре зная,
Сказала женщина: «Дитя родить должна я».
«Тогда мы подождем», — ответствовал судья.
О, если бы тогда не чувствовал и я,
Что милосердием полно к нам небо будет,
То как бы я дрожал за души тех, кто судит!
Чего же было ждать? А вот чего: чтоб мать
Дала бы жизнь, чтоб смерть взамен ее принять.
Так подчиняется и рок людским приказам,
И даже без того, чтоб содрогнулся разум!
Над этой женщиной и жизнь и смерть сплелись,
Темницу озарив. О, скорбь! Чем ближе жизнь
К ребенку, тем скорей колодницы кончина.
Два призрака: один — смеющийся невинно,
Другой же — сумрачен и преисполнен тьмы,
Для двух живых существ свои ключи тюрьмы
Несли откуда-то из дали небосклона.
О, как прискорбно быть добычею закона!
Здесь правосудие доходит до того,
Что от бандита мы не отличим его.
И если бы дитя в утробе закричало,
Воззвало бы оно: «Закон, ты для начала
Мать умертвил мою! Ты зол, закон слепой.
Вот мать охвачена смертельною тоской,
И будет ли она дрожать, стонать, молиться —
Заставишь ты меня в убийцу превратиться.
О, колыбель моя! Она уже темна,
Хотя еще пуста, и вся в крови она.
Родившись, я убью. Еще на белом свете
И нет меня, а я за смерть уже в ответе!»
Но циркуль взял закон и взвесил урну зла:
Мала! Измерил он преступные дела,
Помножил зло на зло, печальной дал могиле
Из ясель выступить, велел, чтоб освятили
Над колыбелью гроб, и говорит: «Вот суд!»
О, тягостный закон! Желает он, чтоб тут,
Где милосерден бог, где день во всем цветенье,
Мать с отвращением бы встретила мгновенье,
Когда на белый свет появится дитя.
Я видел все это. В безмолвии, грустя,
Склонилась женщина и не ждала пощады.
И погребальный звон вещал в ночи: «Так надо!»
И чувствовала мать, что скоро срок придет;
Уже шевелится во чреве эшафот.
ПОЛЕ БИТВЫ
Две армии лицом к лицу.
Папа
Мне страшно. Ужас душ я чувствую. О боже,
Здесь человек — стрела, но и мишень он тоже.
А кто стрелок? За что погибнет добрый люд?
Как! Друг на друга здесь две нации идут!
(Приближаясь к армиям.)
Вы одурачены, обмануты, бедняги!
Но кто вам право дал из ножен вынуть шпаги?
Что означать должны орудья и щиты?
Вас дикий трубный рев довел до глухоты.
О, вы сильней чем львы, ничтожнее чем мухи!
Кто будет ликовать средь скорби и разрухи?
Вы право лишь одно имеете: любить.
Здесь на земле господь велит вам вместе жить.
Суровый долг сокрыт под благостным законом.
Как вязам, и дубам, и тополям, и кленам,
Велел господь расти и размножаться вам.
Ведь хижин жалкий кров — опора всем дворцам.
О принцы, меж собой грызясь остервенело,
Вы видите кругом лишь землю для раздела,
Химеры, славу, власть, и псов, и егерей,
А я вокруг себя увидел матерей,
И вижу я сердца, которые разбиты,
И вижу урожай, попавший под копыта.
У света ясный взор, зарей блистает твердь,
А здесь с народами играет в кости смерть,
И в ужасе бежит отсюда жизнь. Но кто вы,
О люди, моему внимающие слову?
Вас множество! Вы мощь! Вы корень, ствол и плод
Всеобнимающего древа. Пламень, лед,
Моря, пески и соль — все ваше! А в пространстве
Решите вы летать — для ваших смелых странствий
Даль бесконечности. Владеете вы ей!
Вы можете сиять, любить, рождать детей.
Вихрь подает пример вам для полета в воздух,
Для храмов образцы вы усмотрели в звездах,
Работник, держишь все ты мощною рукой.
Господень исполин — вот кто ты, род людской.
И вдруг начать войну! О, гнусная затея!
Титан становится невольником пигмея!
Да, невозможное возможно! Ты, народ,
О всемогуществе забыл своем. И вот
Два жалких короля, два призрака, вампира
Два королевства рвут; и кажутся для мира
Они великими — безумец молодой
И старый дуралей! И скипетр их пустой
Колеблется меж них по мере накопленья
Людской испорченности, зла и преступленья.
Два жалких атома в неистовстве своем
Друг другу зло творят, — а ты, народ, при чем?
Несчастные рабы! Несется с поля брани
Лишь вашей глупости чудовищной рычанье.
Марионетки вы! Вам в руки дан клинок,
А за кого война — вам это невдомек;
И вы не знаете, кого вы здесь убьете,
Да и убьете ли, не сами ли умрете —
Кто знает? Смерть крыло раскинет над землей,
Вы вступите во мрак нестройною толпой,
Зачем — не сможете вы объяснить могиле:
Носители корон о том не объявили.
И все ж пошел в поход народ, неискушен
Во лживых ветерках, что обвевают трон.
Вы кто? Разбойники? Трубя и барабаня,
Вы ломитесь! Одно известно вам заране:
Здесь надо встретиться, вступить в смертельный бой,
Чтоб против был глухой, коль за идет слепой.
Вы за отсутствующих бьетесь властелинов.
Вот для чего пришли вы, жен своих покинув!
Вот для чего вы вдов оставите, сирот!
Вы сильный, молодой, бесчисленный народ, —
И вы позволили, чтоб эти псы-жандармы,
Как будто бы овец, загнали вас в казармы.
Война! Австрийцы, в бой! На битву, пруссаки!
Вот шомпола, кнуты, победные венки!
Под крепким батожьем к победе вы идете
И мощь нелепую свою вы отдаете
Своим мучителям, вот этим королям.
О вы, в составе цифр подобные нулям,
Шагайте, гибните, безмозглые созданья!
А ваши господа пируют в ликованье
Средь черных дел своих. Вы грудой мертвецов
Поляжете в траве; оставите отцов
Под небом сумрачным; и голубиным взором
В мир глянут сироты, оплаканные хором
Над колыбелями склоняющихся птиц.
О, скорбь великая! Не будет ей границ!
Так нет же! Встану я меж вами и могилой.
Дрожите! Это я! Я обладаю силой
Над человеческой душой повелевать.
Я запрещаю вам друг друга убивать.
О вы, чудовища, сыны мои, о братья,
Друг другу броситься велю я вам в объятья.
Как! Неужели здесь, средь гибельных полян,
В вас оживет Пифон, взревет Левиафан?
О человечество! Вообразишь едва ли,
Чтоб где-нибудь в лесах деревья воевали
И, потеряв покой, освирепели вдруг,
В драконьей ярости сцепляя ветви рук,
И смерч вокруг себя заставили крутиться,
Чтоб все смешалось в нем — листва, цветы и птицы.
Вот хаосом таким и стали вы сейчас
Под бурей, что невесть откуда принеслась.
А! Вы опьянены победными мечтами,
Но вы побеждены своими королями:
Их славу на себе любой из вас несет
И их ничтожество. Тень королей идет
За вами по следам. Вас держат злые длани.
Влачите вы ядро, как будто каторжане,
А стражники у вас — тщеславие и спесь.
Освободитесь же, покуда сила есть;
Разбейте эту цепь! Покиньте эти стены —
На них кровавое пылание геенны!
Ложь, злость, тщеславие, невежество — долой!
Мир и согласие! Живите! Кончен бой!
Нет! Не дадим земле тонуть в крови и смраде!
Невинность глупую использовали ради
Преступной выгоды. Не быть орудьем зла
Руке, которая бы пользу принесла!
Львы, тигры, к вам босой пришел я; умоляю:
О, будьте же людьми! Пришла пора такая,
Чтоб дать земле покой, чтоб дать расти цветам,
Колосьям, и лозе, и всяческим плодам.
Да не потонет мир ни в ужасе, ни в горе!
Пусть улыбаются нам розовые зори,
Чтоб люди благостными стали, как они;
Пусть в подданство возьмут нас светлой жатвы дни
И колыбели с их живительным качаньем.
Мир людям нескольким мы жертвовать не станем!
Кровь драгоценную не будем лить мы зря,
Не может быть, чтоб вопль хмельного дикаря,
Рев, что лишь адского владыку умиляет,
Поля бы возмутил, где божий свет сияет!
Как! Снова в хижине наденет траур мать,
И руки к небесам заломятся опять,
И снова ужаснет нас белизною мрачной
Мертвец среди полей и под водой прозрачной?
Как! Вдовы, сироты и старцы-бобыли
Вновь будут слезы лить? Страшитесь, короли!
Дела творите вы мрачнейшие такие,
Что услыхал господь советы громовые!