Мы слушали Раю и видели — она рада, что ей представился случай поделиться своими заветными мыслями.

— Я считаю, человека можно по-разному воспитывать. Для одного строгость — наилучшее средство. А к другому совсем иной подход нужен, его терпением, уговорами воспитать можно. А вот лично на меня знаете кто большое влияние оказал? Каких два человека? Никогда не догадаетесь…

Рая обвела нас лукавым взглядом.

Капитан улыбнулся.

— Можем погадать по системе «холодно» — «горячо».

— Ничего у вас не выйдет. Вы, наверное, скажете: отец, мать. Да, они, конечно, свою долю внесли. Отец — мастер на ЗИЛе, мама на швейной фабрике работает, они хорошие, я у них одна. Помню, когда а газете была заметка — «Звёздочку» сильно критиковали, и я там тоже была помянута, — отец ходил чёрный как туча и только одно мне сказал: «Раиса, ты нашу фамилию унизила». Но это давно было. А теперь вы скажите, кто же они, эти два человека, которые меня перевоспитали?…

— Мы их, наверное, не знаем, — сказал капитан.

— Нет, знаете. Уверена, что знаете!.. Одного фамилия — Шекспир, а другого — Островский.

Мы молча переглянулись, а Рая, довольная произведённым эффектом, продолжала:

— Готовили мы в народном театре «Укрощение строптивой», не всю пьесу, отдельные сцены. Мне Янов Александрович доверил роль Катарины и сказал: «Попытаемся создать образ строптивой итальянки на материале своенравной москвички». Это он, конечно, в шутку сказал. И вот наступила премьера, в зале народу полным-полно, родители пришли, отец очень важный был — не подступись: дочь — артистка. В роли Петруччо выступал Слава Тёмин, шофёр-таксист, исключительно темпераментный парень. Если видели «Укрощение строптивой», вы, наверное, помните, Петруччо говорит

Катарине: «Сначала стань хорошей», а я в ответ на его слова бросаю ему в лицо:

Рая уверенно вошла в образ.

— И потом финал. Я, то есть Катарина, уже совершенно другая, её не узнать. Помните, что она говорит в финале:

Рая вздохнула и провела рукой по лицу, словно снимая грим.

— А через год Яков Александрович поставил «Грозу» Островского, и опять мне главная роль досталась. Там была Катарина, а здесь Катерина — совсем иная женщина и характер совершенно другой… С «Грозой» интересно получилось. Роль Бориса исполнял Званцев из треста ресторанов, и не только в пьесе, он и в жизни стал за мной ухаживать, но мне это было совершенно ни к чему, потому что любила я другого человека. А Званцев с этим не посчитался и внёс в рисунок роли своё личное отношение. Тогда я думаю: ничего, останусь сама собой. И вот играем мы спектакль. Когда у меня там свидание с Борисом — между прочим, Званцева тоже зовут Борис, он мне говорит: «Кабы вы знали, Катерина Петровна, как я люблю вас!» А я ему отвечаю: «Не трогай! Не трогай меня!» После все говорили, что это очень сильно у меня получилось. А дальше, по роли, у Катерины чувство меняется: «Как увидела тебя, так уж не своя стала. С первого же раза, кажется, как бы ты поманил меня, я бы и пошла за тобой»… После спектакля Яков Александрович меня похвалил: «Я видел в глазах твоей Катерины и страдание, и любовь. Ты просто молодчина!» Нехорошо, конечно, что я хвастаюсь, но это его слова. И так мне это было радостно. Значит, я всё же сумела себя преодолеть, оказалась выше личных отношений…

Рая долго смотрела в окно, потом сказала:

— У нас в ресторане висит доска Почёта, там есть и моя фотография. Кто-то из наших сказал: «Это тебе, Рая, почёт по линии художественной самодеятельности». А я говорю — нет. Ну ведь, правда, какое дело посетителям, которые у нас обедают и ужинают, что я в свободное время выступаю на сцене? Они ж меня не в искусстве ценят, а в жизни, когда благодарности пишут…

Рая замолчала.

Мы тоже молчали. Мы открыто любовались ею, и мне вдруг показалось, что шумят аплодисменты, что я сижу в зрительном зале, а на авансцене, взявшись за руки и улыбаясь, кланяются — неукрощённая, полная огня Катарина и прекрасная Катерина — нежная и, по роли, печальная.

Ренэ Пикар — нотариус из Авиньона — не принимал участия в пресс-конференции. Присев на широкий подоконник, он с интересом разглядывал оживлённую московскую улицу. Город готовился к празднику: фасады зданий украшались кумачом и хвоей. На крыше высокого дома выстроились в ряд огромные сияющие буквы: «Да здравствует Великий Октябрь!»

Пресс-конференция закончилась. Члены французской делегации: учитель, рабочий завода «Ситроен», весёлая девушка — продавщица парижского универмага, художник и все остальные, словно не наговорившись, продолжали оживлённую беседу.

К Пикару подошёл заместитель редактора газеты Березов. Протянув гостю портсигар, Березов сказал по— французски:

— Прошу, мсье Пикар-

Пикар закурил.

— Почему вы не принимали участия в беседе? — спросил Березов.

— Я не хотел вас утомлять, — ответил Пикар. Манера щурить один глаз придавала его лицу выражение насторожённого внимания. «Вы меня не проведёте!» — говорил его взгляд.

— Я не вполне понимаю, — пожал плечами Березов.

— На одного меня вам пришлось бы затратить значительно больше труда, чем на всех остальных.

— Почему?…

Пикар усмехнулся.

— Потому что на меня не действует пропаганда, мой друг. Я не коммунист, как вы, вероятно, догадываетесь. Я не люблю, когда меня в чем-нибудь убеждают. Я верю только тому, что я вижу сам вот этими глазами, а они, смею вас уверить, не утратили ещё способности отличать белое от чёрного, собаку от куропатки и благонравную монахиню от хористки из «Мулен руж»…

Пикар говорил быстро, левый глаз у него совсем закрылся, и казалось, француз целится в собеседника.

— Что бы вы хотели, господин Пикар? — спросил Березов. Его начинала забавлять ничем не вызванная горячность иностранца.

— Я хотел бы, чтобы вы разрешили мне выйти на улицу, остановить любого, вы слышите. Любого москвича и вдвоём с ним, без переводчика, пойти к нему домой…

Пикар со значением посмотрел на Березова, ожидая увидеть его озадаченным, но Березов улыбнулся и развёл руками:

— Я готов вам это разрешить. Но моего разрешения недостаточно…

— Нужна санкция властей?…

— Нет. Нужна санкция хозяина, к которому вы собираетесь зайти.

Пикар улыбнулся: «Этот русский не лишён чувства юмора».

Мастер машиностроительного завода Андрей Максимович Орешкин возвращался домой. Нагруженный праздничными подарками, он шёл по тротуару, задерживаясь у витрин. «Нине духи купить «Красная Москва», — вспомнил он и, уже направляясь в магазин, столкнулся лицом к лицу с гражданином в мохнатом пальто, в башмаках на толстой подошве и в синем берете, сдвинутом набок.

«Видать, иностранец», — решил Андрей Максимович, тут же убеждаясь в том, что не ошибся.

— Эн момент, — сказал незнакомец и, ткнув себя пальцем в грудь, вежливо представился: — Ренэ Пикар.

Пикар быстро достал из бумажника документ, удостоверяющий, что он является членом иностранной делегации, приглашённой в Советский Союз на празднование годовщины Великой Октябрьской социалистической революции.