… Лифт остановился на девятом этаже. Дверь квартиры Прониных отворилась до того, как я коснулся кнопки звонка. Меня ждали.

На пороге стоял высокий мужчина в тренировочном костюме. Из-за его спины выглядывал белобрысый паренёк. Он включил свет в передней и, покусывая о г. нетерпенья губы, сказал:

— Здравствуйте! Это вы?

— Безусловно, — подтвердил я и поздоровался с Прониным, потом пожал шершавую ладошку Володи.

— Вы ещё ничего не знаете, — сказал Володя. Перегрузки информации явно тяготили его.

Когда мы вошли в комнату и я опустился в кресло, Пронин сел напротив и погрозил сыну пальцем.

— Первое условие — не торопись. Пока сиди и слушай.

— Я её принесу, — шепнул Володя.

— Подожди, — твёрдо сказал Пронин, — всё в своё время.

Володя покорно вздохнул и сел на тахту.

Пронин внимательно, со значением посмотрел на меня.

— Когда мы с вами по телефону говорили, я всё больше спрашивал, а вы отвечали…

— Считаю, что сейчас нам самое время поменяться ролями, — сказал я.

— Нет, — покачал головой Пронин, — если позволите, я задам вам ещё несколько вопросов.

— Ну что ж, давайте. Это даже интересно.

— Сергей Васильевич, у вас память хорошая? — спросил Пронин и, встретив мой внимательный взгляд, улыбнулся. — Нет, нет, меня вы вспомнить не старайтесь. Мы с вами никогда з жизни не встречались. Меня просто интересует, как у вас с памятью?

— Вообще говоря, не жалуюсь.

— В детстве вы жили где-то здесь, поблизости, да?

— Рядом. На Гончарной набережной.

— В большом доме?

— В маленьком двухэтажном. Окна первого этажа подымались на полметра от земли. Весной перед паводком их даже закрывали просмолёнными щитами. Левей и ниже были ворота. Помню, как-то вода прорвалась и во дворе у нас разлилось целое озеро…

— А что ещё было у вас во дворе?

— Каменные сарайчики были. Что ещё?… Ещё была кустарная мастерская. Там братья-близнецы в синих халатах штамповали какие-то детали, а из отходов мы мастерили прекрасные рыцарские доспехи…

Воскрешая в памяти картины далёкого детства, я безуспешно пытался угадать, почему меня так ждали в этой квартире и что мне предстояло узнать.

— А был у вас сад во дворе?

— Не было. В стороне на горушке стоял один-единственный старый тополь.

— Так, — сказал Пронин и многозначительно взглянул на сына. Здесь мне показалось, что и звонил он нынче, и продолжал свой «допрос» у себя дома единственно только ради того, чтобы узнать от меня, что во дворе на Гончарной набережной стоял одинокий тополь.

— Что же вас ещё интересует? — спросил я.

— У вас друзья были?

— Вообще?

— В частности. Во дворе. Были?

— Конечно.

— А как звали ваших самых близких друзей?

— Самых близких? Костя Новиков, Юрий Конокотин…

— Папа! — не сдержался Володя. — Я принесу!

— Минутку, — мягко сказал Пронин и погладил сына по плечу. — Погоди.

Обернувшись ко мне, он спросил:

— И давно вы с ними встречались?

— С Костей Новиковым последний раз — в сорок первом. Он погиб под Вязьмой. А с Конокотиным видимся и по-прежнему дружим. Он в полярной авиации служит, часто в командировках…

Пронин помолчал и кивнул сыну.

Володя вскочил, вышел и тут же вернулся, держа в руке маленький свёрток. Пронин взял у сына свёрток и сказал:

— Теперь твоё слово.

— Значит, так. Я расскажу, как это всё было.

— Извини, я тебя перебью, — подчёркнуто серьёзно произнёс Пронин, — для начала коротко расскажи о себе.

Володя с неудовольствием взглянул на отца:

— А чего мне про себя рассказывать?

Я видел — Пронин любуется сыном, и решил поддержать отца.

— В самом деле, я ничего о тебе не знаю. Кто ты?

— Кто я? — Володя пожал плечами. — Я школьник. Учусь в четвёртом «Б» классе…

— Какие имеешь склонности? — задал наводящий вопрос Пронин, но я при этом совсем не почувствовал присущего многим родителям желания поэффектнее подать любимое чадо.

— Вообще у меня разные склонности. Космосом интересуюсь…

— Сам ещё не летал пока в космос? — спросил я и пожалел о своей шутке.

Володя не ответил. Он с укором посмотрел на меня, давая мне понять, что в данную минуту я, а минутой раньше отец мешают ему, Володе, сообщить что-то очень важное, ради чего я и был приглашён сюда, в этот дом.

— Больше не будем перебивать, — сказал Пронин. — Говори.

Володя взял из рук отца свёрток и, не разворачивая его, начал:

— Значит, так… Это было шестого апреля, в воскресенье. Мы с ребятами решили прибить на дерево скворечник. У нас такой был план — один сперва туда наверх залезет, и у него будет верёвка, а потом он оттуда спустит конец верёвки и ребята привяжут скворечник. Стали думать, кому лезть, и выдвинули меня, потому что я более-менее тренированный. Я, значит, залез на дерево, верёвку спустил, а пока они привязывали скворечник с молотком и гвоздями, я начал по сторонам смотреть, хотя ничего такого особенного с дерева не видно, потому что кругом большие дома. Когда здесь маленькие дома были, тогда, наверное, с этого дерева можно было много чего увидеть… Сперва я стоял, потом сел на сук и вдруг вижу — дупло. Я думаю — что там, интересно, внутри? Я в дупло руку просунул — и вдруг…

Володя сделал паузу. Это была запрограммированная пауза умелого рассказчика. И Володя был удовлетворён. Он прочёл на моём лице большой интерес к своему рассказу и угадал то, о чём я начал вспоминать в эти секунды.

Володя видел — семена упали на благодатную почву. Гость захвачен его рассказом.

— Просунул я руку и чувствую — что-то там лежит, какой-то клад… Я тогда ухватил эту вещь, которая в дупле была, и вынул её.

С последними словами Володя неторопливо и очень бережно принялся разворачивать свёрток.

И тут я увидел в его руке зеленоватую треугольную бутылочку. В таких бутылочках когда-то давным-давно продавалась уксусная эссенция.

Володя держал в руке свою находку, испытующе глядя на меня. А я вспоминал, вспоминал.

Тем временем Володя извлёк из бутылочки пробку и вытряхнул себе на ладонь бумажку.

— Внутри было это письмо. Я сейчас вам его прочитаю вслух.

Володя аккуратно растянул бумажку, похожую на свиток, и, убедившись в том, что и я и отец терпеливо ждём, начал читать неожиданно изменившимся глуховатым голосом:

— «Здравствуйте, наши потомки! Мы, юные пионеры Новиков Константин, Конокотин Юрий и Калашников Сергей, клянёмся всегда быть честными и бесстрашными. Клянёмся вечно хранить нашу дружбу. Торжественно обещаем защищать до последней капли крови всё, что завоевали наши матери и отцы. Потомки! Если вы узнаете, что кто-нибудь из нас не выполнил нашу клятву, эту записку сожгите, а пепел развейте. Да здравствует мировая революция! Новиков К. М., Конокотин Ю. Н., Калашников С. В. Город Москва, 1 мая 1928 года».

Прочитав записку, Володя протянул её мне, и я сразу, с первого же взгляда узнал округлый и твёрдый почерк Кости Новикова.

— Спасибо, — сказал я тихо и замолчал.

Мне было трудно говорить. Пронин это заметил. Он улыбнулся и произнёс просто, без выражения:

— Бывает же такое.

— Теперь моя очередь, — сказал я, — моя очередь задавать вопросы.

— Пожалуйста, мы вам с Володей ответим, — сказал Пронин и пересел на тахту поближе к сыну.

— Как вы меня нашли и откуда вы узнали, что я тот самый Сергей Калашников?

— Отвечай, папа, — кивнул Володя. Главное он уже рассказал, а детали можно доверить и отцу.

— Как-то слушали мы вечером радио. Выступал журналист Сергей Калашников, рассказывал о поездке в Чехословакию. И тут уж не помню кто…

— Мама, — подсказал Володя.

— Точно. Жена сказала — позвоните на радио. Вдруг этот товарищ и есть тот самый Калашников С. В. На другой день Володя позвонил и спросил… Что ты спросил?

— Я спросил — скажите, а Калашников Сергей, который выступал, он москвич? Мне говорят — москвич. А я спросил — он был пионером? А этот товарищ, который со мной говорил, говорит — я не знаю, кто ты, мальчик или девочка, возьми карандаш и запиши номер телефона Калашникова. Позвони ему, и он ответит на все интересующие тебя вопросы.