— Но князь же готовит полки, город укрепляет.

— Князь-то готовит, — вздохнул владыка. — На то он и князь, дабы к рати всегда готовиться. Да будет ли смысл в том?

— Ты о чем, владыка? — удивился посадник и на купца Житного взглянул, словно в свидетели его призывая. — Уж не хочешь ли ты сказать, что нам к битве не надо готовиться?

— Э-э, какой ты прыткой, — замотал головой Спиридон.

Степан Твердиславич смущенно заерзал на лавке: такой высокий муж, а повел себя как отрок, владыке не дал до конца сказать. Даже купец вон сидит и молчит. И опять долго молчал Спиридон. Поглядывая на гостей, кряхтел, жевал дряблыми губами.

— Аки мнишь, Твердиславич, выстоит наш град против поганых?

— Должен, владыка, ежели бог попустит.

— Бог-то бог, да не будь сам плох, — жестко перебил Спиридон. — Рязань, скажешь, не думала устоять?

— Вестимо, думала.

— А Москва? А Коломна? Не приведи бог, конечно, но мнится мне, и славному граду Владимиру то же станет, ежели не стало уже.

«Что ж теперь, град без рати сдавать?» — хотел спросить посадник, но смолчал. А Спиридон как будто подслушал его мысли.

— Без боя город врагу отдавать тоже не след. Не по-нашему, не по-русски.

Тут уж Степан Твердиславич и вовсе в мыслях смешался. «Чего он хочет? И драться нельзя — побьют, и сдаваться не след — позор».

— Так вот, — насупился того более архиепископ. — Допрежь о деле говорить, вы присягнете сейчас о сохранении всего здесь услышанного и говоренного в глубочайшей тайне. Никто, кроме вас, не должен ведать об этом. Ни сегодня, ни завтра, никогда.

Услышав это, посадник побледнел, привстал с лавки.

— Ежели это предательство…

— Нет! — почти зло перебил Спиридон. — Как ты смел своего духовного отца заподозрить в таком?!

Архиепископ потянул за цепочку свой крест с распятием. Взял его в правую руку, поднял перед собой.

— Иди и целуй, — повелел посаднику. — Да с молитвой, да с верой великой.

Степан Твердиславич поцеловал крест трижды. То же проделал купец Житный. После этого владыка помягчел.

— Ну вот и слава богу. Теперь я с вами, аки с собой, говорить могу. Вы помните, что предлагали татары рязанцам?

— Слышал я — дань, — отозвался посадник.

— Десятую от всего, — уточнил Житный.

— Верно, — улыбнулся вдруг владыка. — Рязанцы, как вы знаете, отказались и… потеряли все, и даже головы свои.

— Уж не хочешь ли ты, владыка, откупиться от поганых? — спросил посадник.

Спиридон повернул к нему лицо, глаза блеснули почти весело из-под косматых бровей.

— Ай молодец, Степан Твердиславич. Я всю ночь головушку ломал, а ты вмиг сообразил.

— А согласится ли князь?

— Князь? — вскинул высоко брови Спиридон. — То не его дело златом бряцать, его дело — меч…

— Но он же должен ведать, чай?

— Нет, — опять нахмурился владыка. — Коли б должен был, я б не тебя и купца, а его б призвал. Запомни, Степан Твердиславич, я сим хочу спасти не токмо град наш, а и души и честь князей наших. Слышь, честь их. Ибо без нее они не князья, а грязь. Я хочу, чтобы они побеждали, а не откупались. Слышь, посадник, по-бе-жда-ли. И чести их пятнать не хочу и никому не позволю. На то вы здесь и крест целовали. Помните о сем!

IV

ТАТАРЫ ПЕРЕД ВЛАДИМИРОМ

Раным-рано в понедельник второго февраля выступил великий князь Юрий Всеволодич с полками из Владимира.

Сердце-вещун ныло, тоской исходя. Поэтому, едва выехав за Золотые ворота, свернул князь с дороги, стал на обочине, якобы дружины мимо пропускать и осматривать. А на самом деле напоследок еще на город родной посмотреть, на княгиню свою, Агафью Мстиславовну, взбежавшую на Золотые ворота с невестками.

Вперед великий князь послал сыновцов своих, Василька с Владимиром, и воеводу Дорофея Семеновича. При себе оставил лишь дюжину воинов самых надежных да воеводу Жирослава.

Жирослав Михайлович, встав стремя в стремя с великим князем, косился на него черными глазами, осуждал и жалел молча. Понимал старый воин — с таким князем добра не жди.

Мимо в конном строю шли полки с легким вооружением, пригодным более для загона, нежели для настоящей рати. Надо было делиться с оставляемым городом и людьми, и оружием.

Прошли полки, совсем уж рассвело. Юрий Всеволодич тронул коня, оглянулся напоследок, помахал рукой: прощай, родная!

Тяжко отъезжать! Великий князь был уверен: город свой, жену и детей видит в последний раз.

— Эх, — вздохнул Юрий Всеволодич, — распяли длань перстами врозь, а нет чтоб все в кулак.

И, ударив коня плетью, поскакал за полками, уже не оглядываясь. Жирослав едва поспевал за ним.

С высоты стен, взметнувшихся на взгорье, долго виднелись уходившие дружины, темными ниточками плескались прапоры.

Княгиня Агафья Мстиславовна, кутаясь в шубку, смотрела вслед, забывая отирать набегавшие слезы. Рядом с ней беременная невестка Мстислава — жена Владимира Юрьевича. Недавно приехала она из Москвы к свекрови рожать. Прискакавший из-под Коломны деверь Всеволод избегал Мстиславы, свекор, великий князь, при виде ее лишь вздыхал тихо.

Понимала молодая княгиня: беда с мужем — от Коломны до Москвы рукой подать.

Недалеко от них у бойницы стоял крепкий и статный князь Мстислав. Хмурясь, смотрел он вслед уходившим полкам отца, понимая, что теперь оборона города ложится на его плечи да на воеводу Петра. Великий князь, чтя боевые заслуги воеводы и его преклонные лета, наказал сынам своим ничего не предпринимать без совета Петра Ослядюковича, без его согласия.

Князь Всеволод после возвращения из-под Коломны все еще оправиться не мог, отлеживался в своей светлице. Да и от дружины его почти ничего не осталось — полегла в бою.

Воевода подошел к Мстиславу, стал рядом. Поверх бахтерца одет он был в добротный кожух. Наклонясь к Мстиславу, молвил негромко:

— Ничего, князь, не горюй. Даст бог, отсидимся за стенами-то.

Мстислав, не оборачиваясь, процедил сквозь зубы:

— Драться надо, воевода. Драться, а не отсиживаться.

— Так мы и драться не упираемся. Коли надо, и мечом потрудимся.

— Вот-вот. А от сидения нашего поганых не убудет.

Исчезли за лесом полки великого князя, спустились с ворот и ушли в город княгини, а Мстислав с воеводой долго еще стояли, прикидывая, откуда могут полезть татары и как их встречать надлежит. Лишь когда ударили к обедне колокола на Дмитровском соборе, они спустились со стены, строго наказав сторожам поглядывать.

Явились татары на следующий день, во вторник. Когда большая группа конных вынырнула из-за леска, за которым вчера лишь скрылись полки Юрия Всеволодича, сторожам помстилось, что это великий князь возвращается. Но когда конные подскакали ближе, поняли владимирцы: татары.

— Закрывай ворота! — гаркнуло сразу несколько глоток.

Заскрипели дубовые ворота, обитые медью, загремели засовы.

Над отрядом, стремительно приближающимся, конный хвост развевается. С лета едва не выскочили татары на мост перед Золотыми воротами, но со стен ударил град стрел.

— Ку-у-да, нечестивцы!

Отскочил отряд на расстояние полета стрелы. А из-за леса, словно река черная, хлынули татарские полчища, все более и более заполняя пространство перед городом, все более и более охватывая его в кольцо. Тревожно запел рожок на стене, предупреждая город об опасности.

От дворца прискакали к Золотым воротам князья Мстислав и Всеволод. Оба в бахтерцах, в боевых шлемах, при мечах.

— Отчего не разобрали мост? — крикнул Всеволод брату.

— А нам нападать как?

— Ты что, с ума спятил? Зри, сколь их.

— Нечего их зреть, их бить надо.

Прибежал воевода. Заслышав спор князей, взял сторону Всеволода.

— Даже если их тысячу перебьешь, а своих сто потеряешь, у них убыли не заметишь, Мстислав Юрьевич. И станешь более над своими потерями плакать, чем ихним радоваться.

В это время несколько татар приблизилось к мосту, и один из них закричал по-русски: