Эта угроза возбудила в моем маленьком сердце негодование. Я любила Кору всей душой и она одна на свете меня любила. В первый раз я дерзнула пристально посмотреть на отца и, хотя он сдвинул брови, это не испугало меня.

— Если вы захотите убить Кору, я сумею защитить ее, — отвечала я.

— Ладно, ладно, — сказал он с улыбкой и погладив меня по щеке, — если ты будешь защищать свою лань, то я убью тебя!

— Изверг! — невольно воскликнул Бриан.

— Его нет в живых, сказала тихим голосом Сюзанна, — и он был мой отец.

Когда он оставил комнату, я подошла к Темперенсе.

— Джину! — закричала она хриплым голосом и, достав из кармана склянку, с жадностью начала пить из нее, а потом затянула какую-то песню. Я спрашивала ее о прекрасной леди, которая прижимала меня к сердцу, но на все мои вопросы она отвечала только смехом, и валяясь на полу отрывисто говорила:

— Жид меня колотит, пускай колотит, только бы не отнимал джину. Какое мне дело до колотушек, когда есть у меня джин!

Итак, я ничего не могла добиться. Шли дни за днями, проходили недели, месяцы, годы. Я росла и, как говорил Измаил, хорошела. В моей жизни не происходило перемен. Отец мой стал отлучаться все чаще и чаще. Моей единственной радостью была Кора. О, милорд, если бы вы знали, как она меня любила! Если я была весела, она бегала и резвилась около меня. Если на меня нападала грусть, она ложилась у моих ног, не сводила с меня глаз и время от времени жалобно стонала. Бедная Кора! Она не перенесла неволи, Она худела, потому что высокая стена отделяла ее от горизонта, от обширных лесов, в которых она родилась и жила.

Однажды поутру, когда я пришла в сад, моя бедная лань лежала на траве, она едва дышала. Я поняла ее страдания, стала возле нее на колени и горько заплакала. Кора подняла немножко голову, посмотрела на меня еще раз… Голова ее опять упала на траву и уже более не подымалась. Меня насилу оттащили от единственной моей подруги, мне хотелось умереть рядом с ней! Вечером какой-то человек, которого Темперенса называла Бобом, унес труп моей бедной Коры. Когда я увидела, что он взвалил лань на плечи, понес ее, из груди моей вырвался невольный крик и я лишилась чувств. Когда воротилось ко мне сознание, у моей кровати стоял Измаил с доктором.

— Ее надо беречь, — говорил доктор, она сильно расстроена. Ей нужны воздух, свобода, удовольствия, или…

— Не ошибаетесь ли вы, доктор? — спросил мой отец. — Мне кажется, это маленькая горесть, которая пройдет, когда я куплю для нее другую лань.

Доктор отрицательно покачал головой и взяв из хрустального стакана полузавядшую герань, сказал:

— Цветам и детям необходимо солнце, вот растение, которое завтра совсем завянет… Поверьте мне, мистер, что если вы не дадите легким вашей дочери свежего воздуха, то она завянет, подобно этому цветку.

Доктор поклонился и вышел.

Я притворилась спящей. Пробыв еще несколько минут у моей кровати, Измаил удалился.

Глава сорок восьмая

МЕДАЛЬОН

Продолжение рассказа Сюзанны

Рано утром на другой день меня усадили в карету, в которой я ехала в течение целого дня. К вечеру, когда уже стало темно, карета подъехала к какому-то большому дому и остановилась. Меня уложили спать. На другой день меня разбудили светлые, блестящие лучи восходящего солнца. Я поспешно соскочила с постели и подбежала к окну. На глазах моих показались слезы, милорд, когда я увидела перед собой обширный горизонт, леса, озеро, горы! Все это освещалось солнечными лучами, которые осыпали предметы золотистой пылью. О, как это было чудно! Я даже забыла Кору и плакала от радости.

То место, в котором я поселилась, находилось далеко от Лондона, но ни того, где оно лежит, ни того, как называется я не знаю. Мне позволено было выходить, но я не смела говорить ни с кем, кроме Темперенсы. Она и Ровоам не оставляли меня одну ни на миг и становились непреодолимой преградой между мною и добрыми крестьянами, которые, когда встречались со мной, ласково кланялись. Мой отец остался в Лондоне.

На свободе и чистом воздухе физические силы мои быстро развились. Я выучилась ездить верхом, плавать, и Ровоам нередко приходил в изумление от той смелости и ловкости, с которыми я владела ружьем.

— Мне недавно стало известно, милорд, что подобные вещи не совсем приличны молодой девушке… Я постараюсь забыть их, Бриан.

— Ничего не забывайте, Сюзанна, — вскричал Ленчестер. — Все в вас меня приводит в восхищение и мы будем счастливы, если вы любите меня.

— Люблю ли я вас! — произнесла Сюзанна, крепко сжав руку Бриана. — О милорд! Одному Богу известно, как я вам предана, но вы сами убедитесь, когда узнаете, какое сильное влияние вы имели на мою судьбу.

При наступлении осени, от Измаила пришло приказание возвратиться в Лондон. Увидев меня, он отступил с изумлением.

— Как ты выросла и похорошела! — вскричал он невольно. — Доктор не ошибся, Сюзанна, тебя теперь уже нельзя считать за ребенка. Любишь ли ты наряды! По глазам твоим видно, что ты любишь их! От меня ты ни в чем не встретишь отказа, ты будешь счастлива!

Я невольно задумалась над словами Измаила, но ненадолго. Темперенса в тот вечер, убирая мои волосы, отличалась особенной веселостью.

— Мисс Сюзанна, — сказала она смеясь, — мне поручено поцеловать вас… Ха, ха, ха! В обе щеки… Вот так!.. И повесить вам на шею эту штучку.

Не успела я ответить, как она поцеловала меня в обе щеки и повесила на мою шею медальон на шелковом шнурке, вот этот самый.

— Откуда это? — спросила я. — Кто тебе поручил.

— Тс!.. — прервала Темперенса. — Это секрет…

— Ради Бога, Темперенса, скажи мне, от кого ты получила эту хорошенькую вещицу?

— От феи, — отвечала она, громко засмеявшись, — от феи, которая очень бы желала увидать вас.

Больше я ничего не могла добиться от Темперенсы. Я все смотрела на медальон и так задумалась над ним, что не заметила, как ко мне подошел Измаил. Он слегка, ударил меня по плечу, я вздрогнула и быстро спрятала медальон на груди.

— Ого! — вскричал он с насмешкой. — Вы, мисс Сюзи, как кажется, уже имеете тайны… Покажи мне сию минуту, что ты скрываешь!

— О, милорд, хотя вы и имели дела с моим отцом, но вы не знаете его повелительного голоса! Одно воспоминание об этом голосе приводит меня в ужас! Бриан, — прибавила Сюзанна тихо и придвинувшись к Ленчестеру, — я недавно слышала опять этот голос. Тот, который купил у меня мою жизнь, заговорил со мной на прошлой неделе голосом Измаила. Этого человека я знаю под именем Тирреля, леди Офелия называет его сэром Эдмондом Маккензи.

— Сэр Эдмонд Маккензи! — удивился Бриан.

— Не думайте, что мне только так показалось, — продолжала Сюзанна. — О нет, это был его голос.

— Но, Сюзанна, вы забываете, что Измаил умер.

— Вы думаете, что мне только так показалось?

— Может быть…

Сюзанна, закрыв руками лицо, на минуту замолчала.

— Я должна была повиноваться приказанию отца, — продолжала снова молодая девушка.

Едва он бросил взгляд на герб и имя, выгравированные на медальоне, на лице его показался гнев.

— Негодная Темперенса! — проворчал он. — Я не могу больше надеяться на нее, я ее проучу!

Измаил внимательно рассмотрел медальон и нажал пружину, которой я прежде не заметила… Медальон открылся. Измаил взял из него маленький локон волос и клочок бумажки. Волосы полетели в камин и в то же мгновение вспыхнули. Потом, обратившись к бумажке, отец мой прочел вслух: «Сюзанне, когда она выучится читать».

— Ха, ха, ха! Это чрезвычайно мило! — вскричал Измаил со смехом. — Жалко, что ты еще не знаешь первых букв азбуки.

— Я выучусь читать, — сказала я, — отдайте мне эту записку, она прислана мне.

Измаил бросил на меня грозный взгляд и, не говоря ни слова, начал читать записку. Она была маленькая, но, вероятно, в ней много было сказано, потому что отец мой долго читал ее, и время от времени с презрением пожимал плечами. Наконец он окончил чтение и бумажка полетела в камин. Я кинулась, чтобы вырвать ее из огня, но Измаил схватил мою руку и со злорадной улыбкой держал ее до тех пор, пока пепел не улетел в трубу. У меня полились слезы, милорд. Отец не обратил на них никакого внимания. Он вынул из кармана ножичек и стал соскабливать герб и имя, выгравированное на медальоне.