2. «На светлом лице Европы…»
На светлом лице Европы —
Улыбка, печальная тень.
Летит загнанная антилопа,
Спасается в чащах олень.
Прекрасной белой рукою
Европа держит с трудом
Копье, коней и Трою —
Свой тысячелетний дом.
И страшно за участь дальних
Ее кораблей и квадриг,
За судьбы ее хрустальных
Фонтанов и книг.
Европа, средь птичьего гама
Прекрасен твой черный закат:
Так только высокие храмы
Средь бурь на ветру горят.
3. «Ты строила водопроводы…»
Ты строила водопроводы,
Дороги, арки мостов
Под клики свободных народов,
Под шум благородных дубов.
Кто ж средь римской скуки
Знал, что вот побегут
Легионы! Что виадуки,
Как легкий сон, упадут!
Не кафры, не страшный шепот
Пальм и дубов, не страх,
Не ночь, не варварский топот
На Елисейских Полях.
Страшнее: душа, сомненья,
Жажда смерти, тоска,
Муз заглушенное пенье,
Уставшая править рука.
4. «Там-тамы бубнят от гнева…»
Там-тамы бубнят от гнева.
Вращая белками глаз,
Шоколадная нежная дева
В джунглях целует нас.
Но воздух рая недвижим —
В райской черной стране,
В тиши тростниковых хижин
Мы плачем, как дети, во сне
О голубоглазой Европе,
О мраморе стройных колонн,
С глухой негритянской синкопой
Мешая арийский пэон.
Неужели затравленной лани
Никак не избегнуть пик?
Неужели средь завываний
Умолкнет тот сладкий язык,
На коем, сквозь вздохи и слезы,
Даже с грубою буквою «ы»
Мы такие стихи о розах
Писали во время чумы!..
ПЯТЬ ЧУВСТВ (1938)
103. «Не надо грузными вещами…»
Не надо грузными вещами
Загромождать свою судьбу:
Жизнь любит воздух, даже в драме,
Шум ветра, прядь волос на лбу.
Не дом, на кладбище похожий,
А палка, легкое пальто
И в чемодане желтой кожи
Веселое хозяйство то,
Что мы берем с собой в дорогу —
Весенних галстуков озон,
Из чувств — дорожную тревогу,
Из запахов — одеколон.
104–106. НОВАЯ АМЕРИКА
И.В. Одоевцевой
1. «О первые знаки прекрасной и страшной эпохи…»
О первые знаки прекрасной и страшной эпохи…
О каравеллы… О желтые флаги чумы…
О под пальмой зачатая жизнь и любовные вздохи,
Пуританские громы, органы небес и псалмы.
Все в черных одеждах и шляпах. Но чист этот белый,
Как помыслы праведников, отложной воротник.
Жизнь — море. Как Ноев ковчег на волнах каравелла,
Доносится из темноты о спасении крик.
Но время течет не ручьем, а гигантским потоком.
На гибель несчастного некогда нам поглядеть.
Уже он в кипящей геенне горит с лжепророком,
И ангельских труб слышен голос — печальная медь.
Вздувается парус дыханьем из огненной пасти.
О новый Израиль! О вопль псалмопевца средь слез!
Корабль вертоградом расцвел, корабельные снасти,
Как струны давидовой арфы, как музыка гроз.
Объята вселенная страшным и дивным пожаром.
Все громче органы ревут и псалмы пуритан,
Все ближе Сион — с каждым новым небесным ударом,
Качается, как Немезиды весы, океан.
А грешник — в геенне, и мельничный жернов на вые.
Но в час торжества невозможно никак позабыть,
Как были заплаканы эти глаза голубые,
Как голос взывал из пучин о желании жить.
2. «Мир снова, как палуба в черном густом океане…»
Мир снова, как палуба в черном густом океане.
Под грохот ночных типографских свинцовых страстей
Над пальмами солнце восходит, поют пуритане,
И утренний ветер стал гимном средь лирных снастей.
Что мы покидаем навеки? Немного.
Жилище, чернильницу, несколько книг.
Что значит чернильница или берлога
В сравненье, когда расставания миг?
О это волненье на дымном вокзале,
Когда чемоданы, как бремя, несут,
О грохот багажных тележек! Из стали —
Огромные стрелки вокзальных минут.
Терзает, как червь, нашу душу сомненье.
Кто прав? Судия или ты, человек?
И в хлопанье крыльев орлиных, и в пенье
Рождается новый мучительный век…
3. «Мечтатель, представь себе нефтепроводы…»
Мечтатель, представь себе нефтепроводы,
Лет аэропланов и бремя трудов,
Дым топок, вокзалов и труб, пароходы
И бархатный глас пароходных гудков.
Представь себе грузы, системы каналов.
Движенье атлантов до самой Москвы,
Пакгаузы фруктов, теплицы вокзалов,
Вулканы пшеницы, амбарные рвы.
Грохочут экспрессы средь тундр и сияний,
Трубят ледоколы в торжественный рог.
Жизнь — график прекрасных стенных расписаний,
А рейсы — Архангельск и Владивосток.
Ты будешь такой — Вавилоном, Пальмирой
Иль Римом! Хотим мы того или нет.
Ты будешь прославлена музыкой, лирой,
Но будешь ли раем? Мужайся, поэт!
Ведь, может быть, в час торжества и обилия света,
Под музыку гимнов, органов, свирелей, псалмов,
Никто даже и не посмотрит на гибель поэта
В кромешных пучинах, в геенне кипящих валов.