— Черт возьми! Давно бы сказал мне обо всем, — чуть не вырвалось у него.

Маркиз де Круазеноа всегда заставлял себя ждать. Это его правило. Но ведь известно, что деловой человек должен являться точно в срок. К сожалению, не многие понимают это.

Маркиз де Круазеноа был приглашен Батистеном Маскаро к одиннадцати часам. Было уже далеко за полдень, когда он вошел к нему. В новых перчатках, с лорнетом, помахивая тросточкой, с видом того лицемерного, дерзкого и развязного добродушия, которое свойственно глупцам, оказывающим кому бы то ни было снисхождение. С их точки зрения, конечно.

В свои тридцать пять лет Генрих Круазеноа казался беспечным двадцатилетним ребенком. Эта ветреная манера служила ему неплохой защитой. Ему легко прощали его "шалости".

Многие, зная его далеко не детские поступки, тем не менее говорили:

— Он ветреник, большой шалун, но ему можно все простить, он так добр, у него превосходное сердце!…

Сам же он, вероятно, смеялся, выслушивая о себе подобные мнения света.

В высшей степени расчетливый, этот любезный джентльмен имел только одно хорошее качество: он никогда не верил первому впечатлению.

Под маской легкой непринужденности и легкомыслия, этот человек скрывал редкую жестокость; сплетни, разносимые им, больно жалили, а в хитрости он превосходил даже своих ростовщиков, которых нередко надувал.

Если он был разорен, то только из-за того, что стремился подражать некоторым своим друзьям в роскоши, а те были раз в десять богаче его.

Вращаясь в самом блестящем обществе, Круазеноа также решил участвовать в пари на скачках.

Из всех способов спустить свое состояние этот — самый быстрый и верный.

Легкомысленный маркиз разорился. Он испробовал все способы поправить свои дела и уже готов был куда-нибудь скрыться, как вдруг Маскаро протянул ему руку помощи.

Тот с отчаяния ухватился за нее. Утопающий готов ухватиться и за раскаленное железо…

Испытывая определенное беспокойство по поводу, этого знакомства, он вида не подавал, и сейчас заявил Маскаро самым непринужденным тоном:

— Я, возможно, заставил вас подождать, мне очень жаль, но у меня были дела… Теперь я к вашим услугам, и если вам угодно поговорить со мной, то я с удовольствием подожду, пока вы закончите с этими господами…

Фраза была в высшей степени дерзка, но достойный Батистен не был этим оскорблен…

Сильные долготерпеливы. Всегда следует простить все какому-нибудь фату, когда знаешь, что он полностью за-' висит от тебя.

К тому же Маскаро нуждался в Генрихе Круазеноа, пешке в своей игре.

— Мы уже почти отчаялись вас увидеть, — отвечал он, — я говорю — "мы", потому что эти господа здесь — для вас, для вашего дела.

Маркиз не потрудился скрыть своей досады.

— Эти господа, — продолжал Маскаро, — мои компаньоны. Это — доктор Ортебиз, это — господин Катен — принадлежит к сословию адвокатов Парижа; этот господин, — и он указал на Поля, — наш секретарь.

Эта рекомендация имела какую-то комическую важность.

Если де Круазеноа было досадно увидеть четырех поверенных вместо одного, то Катена раздражало то, что их товарищество стало известно какому-то незнакомцу.

Секрет — вещь легкая, нежная, он более летуч, чем эфир, который испаряется из наглухо закрытых банок:

Ортебиз, во всем слишком доверчивый, выразил удивление.

Что касается Поля, то он просто ничего не понимал.

И лишь один Маскаро был абсолютно хладнокровен. У него была цель, и он шел к ней с непоколебимостью пушечного ядра, выпущенного по неприятелю.

— Маркиз, — продолжал он, когда Круазеноа уселся, — я не хочу оставлять вас в недоумении. Дипломатия между нами ни к чему…

Маркиз заметил с насмешкой:

— Вы мне льстите, любезный хозяин.

Если бы ветреный маркиз был более внимателен, то заметил бы легкое движение очков почтенного Маскаро. Очки эти будто говорили:

— Ты же просто жалок!

Ортебиз предполагал, что очки почтенного Маскаро "умели говорить", и в этом он был прав.

Напрасно плуты, страшась, что глаза могут их выдать, прячутся под очками. Очки составляют как бы часть того, кто их носит. Они могут высказать то, что пытаются спрятать под ними глаза.

— Я могу откровенно сказать, — говорил Маскаро, — господин маркиз, что свадьба ваша состоится, когда мы этого захотим, то есть, мои товарищи и я. Мы можем вам поручиться за деятельное содействие графа и графини де Мюсидан. Остается только получить согласие невесты…

Круазеноа сделал движение…

— О! Я получу это согласие, — бросил он, — в этом я ручаюсь! Есть тысячи приемов обольщения женщин, я изучил их все! Я пообещаю ей самых лучших лошадей, ложу в итальянской опере, неограниченный кредит у Ван-Клопена и полную свободу… Какая молоденькая девушка устоит против такого обольщения? Да, я буду иметь успех… Ах! Еще одно условие. Я желал бы иметь покровительство особы, пользующейся некоторым влиянием в доме…

— Вы полагаете, что виконтесса де Буа-Ардон будет приличной свахой?

— Черт возьми!… Я думаю, что да, ведь она — родственница графа!…

— Итак… Значит, мадам де Буа-Ардон будет поощрять вас и восхвалять до небес.

Маркиз выпрямился с торжествующим видом.

— В таком случае, — сказал он, — в таком случае, дело в кармане!

Поль растерялся. Не спит ли он? Ему обещали богатую невесту, да, ему! А теперь вот хотят женить и другого…

"Эти люди, — думал он, — не только поставляют в дома прислугу обоего пола, но еще, кажется, получают деньги, занимаясь "брачным промыслом"…

Между тем маркиз, вопросительно глядя на Маскаро, думал — высказывать ли ему все.

— О!… Говорите, — ободрил его этот достойный человек,— здесь нет чужих!

— Остается только, — начал Круазеноа, — назначить, как бы это сказать, куртаж, плату за комиссию.

— Я только что хотел приступить к этому вопросу.

— Итак, мой милый хозяин, мне остается немного сказать. Я уже говорил, что дам вам четверть приданого. На другой день после свадьбы я подпишу вексель ценой в эту обещанную четверть.

На этот раз Поль, казалось, все понял.

"Наконец, главное слово произнесено, — подумал он. — Если я и женюсь на Флавии, то должен буду разделить приданое с этими честными господами. Теперь я понял их внимание ко мне и их ласку."

Но предложение маркиза не удовлетворило Маскаро.

— Мы далеко не сходимся в расчетах, — произнес он.

— Ну, так я согласен заплатить чистыми деньгами, включая и то, что я вам должен.

Маскаро покачал головой, к великому отчаянию Круазеноа, который продолжал:

— Вы хотите третью часть?… Хорошо, я согласен и на это.

Холодное лицо Маскаро не изменилось.

— Нам не нужно трети, — заговорил он, — ни даже половины. Всего приданого нам не достаточно. Вы все оставите себе, как и то, что вы мне задолжали… Если только мы с вами договоримся…

— Что вы хотите? Говорите… говорите.

Маскаро поправил свои очки.

— Я вам скажу, — отвечал он, — но сперва необходимо рассказать вам историю нашего общества, главой которого я являюсь.

До сих пор Катен и Ортебиз слушали почти не двигаясь, молча и важно, точно римские сенаторы. Они, казалось, присутствовали на одной из тех комедий, которые часто разыгрывал перед ними Батист Маскаро. Комедии эти были разнообразны, но развязка — всегда роковая.

Слушая разговор Маскаро с Круазеноа, они испытывали злое удовольствие, подобное тому, которое чувствуют некоторые люди, наблюдая игру кошки с мышью.

Но когда Батист Маскаро объявил, что откроет их тайну, оба вдруг привстали с негодованием и испугом.

— Ты сошел с ума?!

Маскаро пожал плечами.

— Нет еще, — ответил он спокойным тоном, — и я прошу вас разрешить мне продолжить.

— Черт возьми! Однако же, — начал Катен, — мы тоже имеем здесь право голоса.