2. Змеи
Конечно, старьевщик дал эту сдачу:
Четыре доллара он смял в комок!
Вини себя за эту неудачу:
Бумажки тут же просмотреть бы мог.
В карман их сунул просто. А покупку
Рассматривал: случайно свет упал
От ламп на створку раковины хрупкой,
И вспыхнул в ней павлинами опал,
И надпись с тонкою резьбой на створке:
«Привет из…» и потом: «…тебя мы ждем!»
Привет откуда? – Ищем на конторке
Другую половину – не найдем!
И вот теперь фальшивая кредитка:
Как будто доллар сверху, а внизу
Коричневый рисунок — точно выткан —
И буквы непонятные ползут.
Какой-то город, южный и у взморья,
И роща куцых пальм; на берегу
Лежат обломки плитняка, и горе
Причалившим сюда: вот я могу
Скелеты различить в прибрежных ямах,
А из воды ползут на плиты скал
Всё змеи тонкие, ползут до самых
Покинутых домов. И зол оскал
Пустых безлюдных башен, стен и зданий.
– Но это ведь бумажка для детей!
И надпись поперек: «Мы ждем свиданья!
Цена билета. Прибывай скорей!»
3. In somnis
На дальней вилле Люция Марцелла
В ту ночь мы пировали до утра.
Вино не веселило – праздник тела
Угарным, душным был, как дым костра.
Мы в лабиринте лавров возлежали.
И вот при первом сером свете дня
Я в поле вышел посмотреть на дали,
На медный блеск осеннего огня.
Поля в щетине рыжей были сжаты,
И ржавая опавшая листва
Дорогу крыла до страны заката,
И сучьев чернь вздымали дерева.
С восхода солнце било, пламенея,
И на ветвях изгибами петли
Из дерева изваянные змеи
Свисали неподвижно до земли.
И так до горизонта по дороге –
На каждом дереве висел пифон,
Точеный, гладкий и священно-строгий,
Как древний страж потерянных времен.
Бессонница, insomnia, in somnis…
Во мне, во сне восходят семена…
И это всё, что удалось припомнить
Чрез сон, – чрез смерть, – чрез жизней времена.
КОМНАТЫ
…Символизируются в виде комнат…
З. Фрёйд
…Однажды три человека спустились
в царство темноты, и один сошел с ума,
другой ослеп, и только третий,
рабби Бен Акиба, возвратился и сказал,
что встретил там самого себя…
Г. Мейринк, «Голем»
1. Носороги
Эти комнаты были парадными –
Точно мебельный магазин –
Нежилые – слишком нарядные,
А отделка – дуб-лимузин,
До кофейного цвета мореный,
И повсюду тот же узор:
Терракота и темно-зеленый,
И таких же цветов ковер.
Но с глазами совсем свиноватыми,
И во весь пузатый объем,
Носороги вошли с виноватыми
Лицемордами в этот дом.
Застыдились вдруг носороги
Своего присутствия там
И метнулись вон, без дороги,
И по стульям, и по столам.
2. Усышкин
Этой комнаты жильцы боялись
И хранился в ней ненужный хлам,
А случайный новый постоялец
Извинялся: «Не ходите там:
Кто увидит серого лакея,
Беспременно вскоростях помрёт!..»
Как сейчас вот, вижу вдалеке я
Коридор с дверьми и поворот.
В тупике, за этой самой дверью
Будет пыльный сероватый свет,
Паутины бархатные перья
И пришельцу праздному ответ:
«Не тревожь нас, в сумерках навеки…»
Но вот это тянет, как магнит:
Мутный ужас бродит в человеке,
И зовёт, и манит, и велит.
Я вхожу в ту комнату послушно:
Пыль, шкафы, густая тишина.
От засохшей плесени здесь душно
И, как тусклый лёд, стекло окна.
И свистящим вздохом, еле слышно,
Стариковский шёпот позади:
«Так-то, брат Усышкин,
Так вот и ходи…»
3. Южас
Он открылся, огромный и пыльный,
Позабытый чердак предо мной.
Полусвет – но какой-то мыльный:
Светло-серый, тусклый дневной.
Свет из круглых и низких окон –
Только в небо: вниз не взглянуть.
За каймой паутинных волокон
На стекле столетняя муть.
А на камне (зачем он тут брошен?)
Голый мальчик один сидит.
Он слепой. И рот перекошен.
Он оставлен, брошен. Забыт.
И вот, телом тщедушным тужась,
Он кричит однотонно и громко,
Как машина, голосом ломким, –
Только: «Южас, южас…» и «Южас!»