— Спасибо, я уже наклала, — жеманно сказал Минька.

Но Маныча и после ста грамм трудно остановить, а тут-то, приняв худо-бедно грамм триста пятьдесят…

— Так Сатана-то игру принял и стал человека искушать да подзуживать. Во-первых, чтобы опять-таки доказать, что человек, в котором сидит дьявол, а сидит он во всех нас, с помощью его может что-то создать эдакое, не хуже, чем и Вседержитель. Ну, а, во-вторых, по природе своей падшего ангела, чтоб и над человечком посмеяться: ну-ка, ну, попробуй, слабо тебе? Учтите, что человек до грехопадения был почти как Бог. Создан-то по образу и подобию. Тут насмешка прямая. Хотя и вот так, если подумать, ни за что, мог ли Бог поднять до себя? Может эта история с яблочками Им спровоцирована? Вот тебе ключики от всех комнат, но этим ключиком эту дверку не открывай. Любопытство, оно, не порок, но… Если бы не эта поблядушка Ева. Хотя тут парадокс, подождите… Я запутался. Надо выпить. — Маныч поискал глазами бутылку, увидел, что она пуста и продолжил. — Далее. Оставим человечество. Посредством чего человек может получить прощение и вернуться к Богу? Человек — тварь Божия. Теперь проследим закономерность: тварь — творить — творчество — Творец. Ясно? Вот он — путь. К Творцу. Через творчество, через искусство. А раз через искусство, значит через Сатану. Нонсенс-с? Как раз нет. Вот именно преодолением Сатаны и можно прийти к Богу. Сатана, как я уже говорил, условия принял, такая уступка со стороны Бога, оно еще и интересней — вдохновляй! посмотрим! как оно получится. Видите, как завязано? Что, зря говорят: «волшебная сила искусства», «колдовское искусство», «магия искусства»? Волхование, чародейство, колдовство — это же всё арсеналы нечистой силы. Итак. Дьявол, с одной стороны, посредством человека хочет показать, что и он всемогущ, а, с другой, доказывает человеку, что никогда ему былых возможностей не достичь. Что остается человеку при таком шулерском раскладе? Он, натурально, орёт, от силы себя выразить до невозможности это сделать, потому что всё дается непосильным трудом, напряжением силы и воли. Бьется, продирается к Совершенству, то бишь к Богу, под злобное хихиканье бывшего ангела, стремясь искусством, творчеством, хоть в малой толике приблизиться к тому, что, считай, невозможно. Происходит сие неосознанно — никто никогда не сможет ответить: зачем он это делает, для чего тратит силы, здоровье и лучшие годы жизни, выкладывая всего себя. Почему так делает — отчета себе не отдает. Ответа нет. А что же Князь Тьмы? Ставит рогатки, напускает лишения, соблазняет монетой и земными дарами тех, кто не уступает рубищу, суме и тюрьме. Добился ли он чего-нибудь? Весьма. Сплошь и рядом. Бетховен оглох, Бах ослеп, Чайковскому стали призраки являться и перепугали, беднягу, до ужаса, он и музыку сочинять бросил. Шуберт с разбегу прямо в речку Рейн. Тоже музыка небес в головушке житья не давала. Гоголь, тот вообще, голодом себя уморил. Но. Человек, таки, существо упрямое и потому чего-то добивается непосильным трудом, что Сатану проклинает, а больше смотрит на звезды и славит Создателя, потому как в момент достижения Достиженья он сам создатель. Или уподоблен ему. Что же выиграл во всём этом Вельзевул? То, что при любом раскладе он — победитель. Добился человек, создал божественный шедевр — Сатана перед Богом всё приписывает себе: я это! мой человек! в нем сидит дьявол! Не добился — очень хорошо: что и требовалось доказать: хохочет предводитель рогато-копытных и потирает радостно руки. А такова его природа. Но лишь Господь Бог может отделить черное от белого и понять человека, а, значит, поняв, и простить. Я пьяноват, поэтому путано объясняю, но главное, чтобы смысл был ясен.

— Ясен, ясен. Ни хрена ни понять. От Бога, от черта.

— Ладно, — примирительно поднял руки Маныч. — Глухому отпускаю в кредит. Вернемся к нашим баранам. Что есть искусство? Эрзац. Галета. Заменитель былых возможностей, реального могущества, которое могло бы быть, если бы человек не обскандалился. Опять шерше ля фам. И ведь вот штука — женщин в искусстве нет. Ни талантливых художников, ни композиторов. Единственно, может быть, в литературе — в самом примитивном виде искусства. А почему? А потому что все они ведьмы. Из них дьявола не выгнать. Да они и не хотят его лишаться. Черт с ними! Искусство, всё ж я продолжу, — повысил он голос, — это возможность пережить не пережитое, иметь опыт, которого нет, который не случился, или может случиться. Искусство — вторая жизнь, взамен отнятого бессмертия. Конспектируйте, пока я жив! Те, кому дано торговать, воевать, строить — не могут, да и не должны творить. У них своя проза жизни. Им тут больше даётся, на Земле. А те, кто может создавать что-то — они ближе к идеалу, к праотцу. Поэтому-то Отец Всемогущий их видит, примечает и прибирает. Заметьте, в вполне бодром возрасте. Достаточно открыть энциклопедию. Как говорится: ему там тоже хорошие люди нужны, их с ласковой улыбкой встречают, заждались. Опять же, при жизни, жизнь их не больно-то балует — Сатана не дремлет! — зато там воздастся сторицей. Но не за так. Бога на кривой козе не объедешь, Он на веру не берёт! Кого любит — того испытывает. Преодолением Сатаны. Распространенная картина: непризнанный гений. Примеров сколько угодно. Сальери император дал медаль, а Моцарту не дал. Мульон примеров: Ван Гог, Модильяни… Но гений, блин горелый, всегда знает, что он — гений. Как и любой человек нас знает себе цену. И стоит ровно столько, во сколько сам себя оценивает. Цену бриллианта знает только сам ювелир. Сам про себя каждый из нас всё точно знает: чего он стоит, чего он может — что бы ни говорили. Верно, Миша?

— Чего ты всё, Миша да Миша?

— Ты мой оппонент. К тому же в размерах сечёшь. Гений, — продолжал Маныч, — забегает вперед, видит то, что не видят другие, и не может быть понят всеми. Вот почему при жизни эти люди не имеют достойной встречи своим делам. Слишком близки они к Богу и страшно далеки от народа, в общей массе своей похуистичного. Хлеба и зрелищ! Пожрать и хлебало разинуть. Вот и всё, что надо толпе. И именно поэтому, во все времена, успех имеют, к примеру, певцы наиболее элементарного жанра. Правда, не совсем уж потому, что публика — дура, хотя и это, конечно, а потому, что пение неразрывно связано с примитивизмом, господа. Поэт! Не дорожи любовию народной!

— Прямо апассионата.

— Хоть прямо, хоть криво, а не свернешь.

— Пошли, гении, в кабак пора.

— Артух, — сказал я, — тебе надо в попы идти.

— А чего, — поддержал Лёлик. — Хорошее дело дурь-то гнать. Они там винище бочками жрут. Все такие сытые.

— Да, жрать-то их кормят. У меня бабка и того, и того в церкву пойдет, понесет. Батюшке.

— Слушай, Артух, а как же музыкант? Поэт — голос Бога, это я усвоил, а музыкант кто? Тебя не поймешь.

— Балерине Бог поцеловал ноги, певцу — голосовые связки, музыканту пальцы, а поэту сердце, потому что только поэт мог сказать: одной любви музыка уступает, но и любовь — мелодия.

— Тёлка у чувака спрашивает, — обрадованно начал Минька, — «Ты такой умный, всё-всё знаешь, ну расскажи мне, ну почему я такая хорошая, почему такая я красивая?» «Адаму в раю было скучно, — отвечает ей чувак, — вот и попросил он у Бога второго, такого же как он, чтоб было с кем поговорить. Повторяться, понятно дело, Творцу не интересно, потому и слепил из глины женщину. А чтобы вдохнуть в нее жизнь, поцеловал: первый раз в лоб — она стала умной; второй — в очи, она стала всевидящей; третий — в щёчки, стала красавицей; четвертый — в уста, стала красноречивой; пятый — в грудь, она стала кормилицей; шестой — в живот, женщина стала плодоносящей. Вот так вот.» «А потом куда он ее поцеловал?» спрашивает заинтересованно коза. «А потом он спать пошел. У него вообще-то выходной был».

20

Лень наша вперед нас родилась. Гордится, надо сказать, здесь нечем, но это с какой стороны посмотреть. В профиль одни картина, в анфас совсем иная. К лени-матушке подход нужен. Как ты с ней, так и она к тебе. Лениться тоже уметь надо. Не умеючи — одно разочарование. Тяп-ляп, с бухты-барахты — устанешь больше. А если с душой к этому делу подойти, с огоньком — такие откроются горизонты…