Психиатры, как и большинство людей, связывают психические травмы с такими событиями, как катастрофы, аварии, ситуации физического, психического или сексуального насилия и т. д. Но столь же травматичными, особенно для детей, могут быть вполне заурядные, ничтожные события, в том числе обычные медицинские процедуры или операции. Если дети испуганы, боятся наркоза, любое хирургическое вмешательство их глубоко травмирует.

Или взять так называемые малые хлыстовые травмы, часто возникающие при автомобильных авариях. Даже если человек почти не пострадал, у него могут возникнуть не только физические, но и эмоционально-психические симптомы травмы, которые приводят в замешательство окружающих людей и подрывают его собственное здоровье.

Впоследствии могут проявиться беспокойство, мигрень, всевозможные функциональными расстройства, астма, эпилептические припадки, панические атаки и, если рассматривать все случаи психосоматики, практически любые болезни.

О природе травмы знали еще шумеры, древние греки, шаманы разных культур. Однако современная психиатрия хотя и признала лет 10–20 назад само это явление, но не поняла его сущностную природу и не раскрыла, может ли быть вообще исцелена травма и каким образом. Вместо этого в психиатрической науке сформировалось механистическое представление о посттравматических стрессовых нарушениях. В США были предприняты попытки найти прямую связь между травмой и различными мозговыми патологиями у участников вьетнамской войны. Например, при исследовании мозга некоторых умерших ветеранов Вьетнама ученые нашли у них «сжатие гипоталамуса», как у животных, подвергшихся сильнейшему стрессу, и пришли к выводу, что это неизлечимая и необратимая мозговая болезнь.

Между тем в живой природе эти вопросы, можно сказать, решены совершенно по-другому. Действительно, большинство живых существ ежедневно и ежечасно подвергается смертельной угрозе. Если бы после нападения хищника все его потенциальные жертвы, оставшись в живых, теряли способность к продолжению привычного образа жизни, они бы вскоре вымерли от стрессов и мозговых заболеваний, а сами хищники – от голода. Однако, как мы знаем, этого не происходит. Так может быть, и у людей «повреждение мозгов» и другие биохимические изменения, установленные врачами и получившие название посттравматических стрессовых нарушений, – всего лишь вторичные эффекты, которые могут быть не только предотвращены, но и во многих случаях обратимы?

Забытый механизм

Метод соматического переживания разработал американский психофизиолог Питер Левин. В поисках эффективного способа лечения травм он стал изучать поведение животных при нападении заведомо более сильного хищника – оно позволяет им, если повезет остаться в живых, как ни в чем не бывало вернуться к обычной жизни. В замечательной книге Питера Левина «Пробуждение тигра» описан этот механизм, который, как выяснилось, существует и у людей, только они разучились им пользоваться. Автор назвал его соматическим (то есть телесным) переживанием и с успехом использовал для лечения психотравм.

…

По свидетельству Питера Левина, у животных все выглядит примерно так. Вот антилопа стремительно убегает от гепарда. Но буквально за мгновение до того, как гепард ее догонит, она падает как подкошенная. Кажется, будто животное покорилось своей неизбежной участи или даже умерло от страха.

Но упавшая антилопа не мертва. Инстинкт самосохранения заставляет ее прикинуться мертвой или хотя бы приготовиться к боли и смерти, обездвиживает и анестезирует до бесчувственности. Антилопа выглядит расслабленной и неподвижной, дыхание едва заметно. Но ее нервная система еще возбуждена от гонки со скоростью 80 км в час, сердце качает кровь с неистовой силой, а мозг и тело насыщены гормонами (особенно адреналином и кортизолом), которые помогали работе мышц на пределе возможностей, чтобы животное могло спастись бегством.

Куда же делась вся эта огромная энергия бега и предельного нервного напряжения? Она мощным спазмом удерживается внутри неподвижного, как бы замороженного, тела животного, в его нервной системе. Если антилопа гибнет, то бесчувственность этого замороженного состояния обезболивает животное, уменьшает его мучения. Но вполне вероятно, что антилопа не будет немедленно убита. Например, самка гепарда может затащить упавшее и, по-видимому, мертвое тело своей жертвы за куст и пойти поискать своих детенышей, которые прячутся в безопасном месте. Или гепарда в этот момент убьет охотник, а может быть, спугнет более крупный хищник, скажем лев. Для антилопы это шанс спастись.

Временно «замороженное» животное пробудится от своего шокового состояния. Еще некоторое время антилопа будет неподвижной, затем задрожит крупной дрожью – так, по мнению доктора Левина, ее тело и нервная система освобождаются от большого количества выделившейся в них и не израсходованной энергии – и потом, если ничего не случится, встанет и уйдет в поисках своего стада.

Хотя кажется, что мы далеко ушли от таких животных, как антилопа и гепард, реакции человека на угрозу по-прежнему являются биологическими. У людей эта энергия стресса обычно остается неизрасходованной: она никуда не исчезает, находится в теле, и на ее основе как раз и формируется травматическая реакция, развиваются болезненные симптомы психотравмы.

Столкнувшись с угрозой, тело и ум человека, как и у любых животных, мобилизуют большое количество энергии и таким образом готовят организм к ответу «борись или беги». Эта готовность поддерживается повышением кровяного давления и высвобождением стрессовых гормонов – адреналина и кортизола.

…

Возможно, именно этот длительно поддерживаемый избыток кортизола (хотя не исключено, что не избыток, а как раз его дефицит, характерный для депрессии при хроническом посттравматическом синдроме) ведет к повреждению гипоталамуса нашего мозга. Это «сжатие гипоталамуса», обнаруженное в мозговых структурах ветеранов вьетнамской войны, происходит не вдруг, а является результатом долгого процесса.

Неразрешенная хроническая травма или стресс меняют уровни кортизола, а это уже в свою очередь через продолжительное время ведет к сжатию мозга. Но даже при длительной травме этот процесс можно с большой долей вероятности обратить вспять. Для этого человеку, переживающему последствия тяжких событий, необходимы поддержка и правильное руководство, чтобы предотвратить трагедию.

Источник травмы ищем в детстве

Современная психиатрия мало понимает, почему один человек оказывается беспомощной жертвой травматических обстоятельств, в то время как другой остается невредимым или даже становится сильнее от того же самого события.

Действительно, разовое кратковременное воздействие чрезвычайного происшествия может ввергнуть нормально функционирующий организм в бездну эмоциональных и физических страданий. Сможет ли личность восстановиться, оказавшись на краю этого безумия, или упадет в «черную дыру» травмы, заранее предсказать невозможно.

Наши реакции на потенциальную угрозу так сильно различаются, что трудно определить источники травмы. Однако Питер Левин сумел обнаружить некоторые признаки, по которым можно судить о том, при каких обстоятельствах она получена.

Любое необычное для данного ребенка поведение вскоре после опасного эпизода может говорить о том, что малыш травмирован.

…

К проявлениям психической травмы у детей могут быть отнесены: гневные вспышки, неконтролируемые приступы ярости, гиперактивность, страхи, повторяющиеся ночные кошмары, метания во сне, ночное недержание мочи, невнимательность на уроках, забывчивость, избегание людей и, напротив, навязчивость, боли неизвестного происхождения, застенчивость, агрессивность…

Иногда последствия таких переживаний не проявляют себя в течение месяцев или даже лет. Они могут выражаться в форме психосоматических расстройств, таких как необъяснимое беспокойство или депрессия. Но иногда эти последствия принимают крайние формы.

…

У многих людей симптомы травмы проявляются в виде вынужденных, импульсивных действий. Питер Левин приводит в своей книге такой случай: одному известному преступнику, серийному убийце, в 4-летнем возрасте оперировали грыжу. Ребенок пережил ужас, отчаяние и одиночество. Через какое-то время он стал вырезать кишки у мертвых животных. Возможно, это поведение было попыткой каждый раз заново переживать и преодолевать страх беспомощности, вызванный хирургической операцией, которую мальчик воспринял как потрошение.