Семейка развернул оставленную Деревниным епанчу, еще раз полюбовался находкой.

— А то — взять чего на память, светы? — спросил он. — Прав же подьячий — и церковь за труды платит.

Они с Желваком взяли по горстке жемчужных пуговок — все равно их много и цена им невелика, а девкам дарить пригодится. Озорной же отказался наотрез — выдерживал благочестие.

Семейка вышел поискать своего родственника, чтобы отдать ему ставший ненужным котел. На конюшне применения такой посудине не предвиделось. Данилка следом тащил подарок.

Родственник ругательски ругал баб:

— На Неглинке ночью пожар был, вам тоже захотелось?! Следите, куда ветер искры несет, дуры!

Данилка едва не выронил котел.

— Ты что, свет? — удивился было Семейка, но сразу все понял. — На Неглинку бежать вздумал? Сейчас тамошним девкам не до тебя!

— А ну, коли?.. — договорить парень не мог, всучил грязный котел его новому хозяину и кинулся было бежать, да цепкая рука удержала за плечо.

— Да постой, я с тобой поеду, — сказал Семейка. — Мало ли что там…

Они вошли в амбар.

— Куда это вы? — негромко спросил Богдаш.

Глотка побаливала, но говорить, а не шипеть, как змей, он уже мог.

— Дельце у Данилы одно есть, съездим скоренько и за вами вернемся, — отвечал Семейка.

Тимофей и Богдаш переглянулись.

— Далеко ли?

— До Неглинки — и тут же назад.

То, что Семейка без лишних рассуждений решил идти с Данилкой, для них немало значило. Первым догадался, в чем дело, Богдаш. Он и хозяйские вопли за стеной амбара слышал, и о том, что молодцу без шалых девок с Неглинки порой трудно приходится, доподлинно знал…

— Поедем-ка и мы, что ли, — сказал он Тимофею. — Подведи-ка коня к телеге.

— А сможешь? — усомнился Озорной.

— С борта взберусь.

Данилка с Семейкой сразу же довольно быстро ушли грунью вперед.

— Ему-то чего на Неглинке искать? — спросил вовсе не желавший шататься по Москве без дела Тимофей.

— Девку он себе там, сдается, завел. Так от пожара не вышло бы с ней беды… Коли уцелела, так и Бог с ней. А коли нет — хоть уведем оттуда парня-то, — объяснил Богдаш.

Он ехал, не вставляя ног в стремена, берег колено.

— Женить его надобно, а то избегается, — буркнул Тимофей, но на Неглинку направился беспрекословно.

Семейка все оборачивался, словно не был уверен, что товарищи за ним последуют. Когда же заметил торчащую над пешими и конными голову Богдаша, приметную голову с высоко задранной бородой, удержал Данилку:

— Погоди, наши нагоняют. Вместе поедем.

Добираться было недалеко. Конюхи завернули за угол и увидели пожарище. Сердце верно подсказало Данилке — Федосьица в эту ночь еле успела с Феденькой выскочить.

Почему-то огонь пощадил избенку Феклицы, а вокруг несколько вполне еще справных домов сгорело напрочь. Девки в смирной одежонке бродили по золе, шевелили ее палками, пытаясь сыскать хоть что-то уцелевшее.

Спасти удалось немного — главное, колыбель с Феденькой уцелела! Стояла она посреди огорода, под смородинным кустом, и дитя, не успев испугаться и не осознавая опасности, сладко посапывало. Рядом лежала свернутая перина, стоял короб с тряпичной казной, на коробе — закопченный чугунок, из тех, что мастерят на Таганке.

— Нажитого добра жалко, — сказала Федосьица. — А дом — чего его жалеть! Были бы деньги!

— А есть? — спросил Данилка.

Он стоял рядом, держа под уздцы Голована и всем видом показывая, что приехал лишь убедиться — жива, здорова, дитя цело?

Конюхи, не сходя наземь, слушали беседу.

— А найдутся. В долг возьму, — по видимости беззаботно отвечала Федосьица, но этой бодростью она бы даже Данилку не обманула. — Сейчас главное — людей нанять, место убрать, головешки разгрести. Может, что и уцелело. А завтра с утра — на Трубную площадь.

— Что за площадь такая? — Данилка впервые слышал это название.

— А там домами торгуют.

— Как это — домами?

— Очень просто, — взялся объяснять Семейка. — Нарубят у промышленника люди бревен, привезут куда указано, срубят домишко. А потом бревнышки пометят, сруб разберут — и на Трубную! Приходишь, говоришь — мне, братцы, о трех окошках и с резным крылечком. Тебе кучу бревен на воз грузят, везут куда скажешь и там за день ставят.

— Дивное дело! — восхитился Данилка. — И просто, и скоро…

Тут он задумался.

Конюхи уж знали — когда он вот этак заводит глаза к небу и прикусывает губу, жди подарка!

— А вот теперь казаки в Сибири остроги ставят… Так ведь и острог можно где-то из бревен собрать, бревна пометить — и куда нужно по реке сплавить!..

Раздался такой хохот, что разгребавшие пепелище девки подскочили.

Данилка ошалел — вроде никакой дурости не сказал. Однако ж хохочут трое конных, чуть с седел не валятся!

— Ты к государю!.. Скажи — сам придумал!.. — сквозь смех присоветовал Богдаш. — Гляди, дворишком на Москве пожалует!.. Гляди…

И не смог продолжать, так и заливался жеребцом стоялым.

— Уморил ты нас, Данила, — сказал невнятно Тимофей. — Уморил!

— Да разве я неправду сказал? — возмутился парень. — Разве не умнее привезти с собой готовый острог, чем его на месте полмесяца под стрелами рубить?

— Да тихо ты! — притушил его ярость Озорной. — Все бы ладно, да только у нас не одни остроги — у нас и город вот этак однажды ставили. Слыхал, есть на Волге Свияжск? Ну вот — его. Еще при царе Иване.

— До поляков, — пояснил, отсмеявшись, Желвак. — Государь, сказывают, решил Казань осадить, а там же кругом — орда. Задумали сперва выше по течению крепостцу поставить, чтобы за рекой смотреть. А как ее поставишь? Чуть лес рубить начнешь — они и налетят. Вот ту Свияжскую крепость сперва в тихом месте поставили, потом разобрали, привезли тайно. Татары опомнится не успели, а она уже и тут! А ты — острог!

— Ну, коли уж ты остроги ставить принялся, стало, беда миновала, — сказал Семейка. — Ехать нам, девка, надобно. Ты уж прости, свет.

Данилка полез за пазуху, достал узелок и вынул оттуда перстенек с белой финифтью и лазоревым яхонтом.

— Рублей в шесть, поди, встанет, — сказал он. — На, бери! Уж не знаю, почем нынче дома, но хоть на ворота хватит!

— Откуда у тебя? — спросила Федосьица.

— В лесу нашел, — честно отвечал парень, вжал ей в ладонь подарок и вскочил на Голована так, как учил и наконец выучил-таки Семейка.

Не мог он, чтобы такой ловкой ухваткой перед девкой не похвастаться!

— Ну, братцы, теперь — в Коломенское! — приказал Тимофей.

Однако быстро ехать они не могли — боялись за Богдаша. Он же, пользуясь случаем, решил Данилку просветить.

— Нашел ты с кем связываться, — недовольно толковал Желвак. — И я не ангел, и Семейка вон — не святые мощи, как-то устраиваемся. Вдовы есть, в богатых домах женщины и девки живут чистые, можно договориться. Так нет же — зазорную девку с Неглинки нашему молодцу подавай! Она под кем только не побывала!

— Она не виновата, что зазорной девкой сделалась! — вступился за Федосьицу Данилка. — У нее в чуму родители померли, никого не осталось, податься было некуда, ее потаенная бабка с толку и сбила…

— Да что ты причитаешь? — возмутился Богдаш. — Тоже сиротинушка выискалась! Как если бы у нее одной в чуму все сгинули! Вон у боярина Морозова, сказывают, под четыреста человек дворни до чумного сидения было — двадцать осталось! В Кузнецкой слободе под двести человек жило — четыре, не то пять семей спаслось! Сам подумай — сколько сирот осталось?! Да если бы все девки на Неглинку жить ушли — Неглинки бы им не хватило! Иные к обителям приткнулись, иные хоть какую дальнюю родню отыскали.

— Верно попы толкуют, что у этих баб все на похоти замешано, — добавил, прислушавшись, Озорной.

— Незачем тебе туда больше ездить. Расплатился — и будет! — подвел итог Богдаш.

— Невтерпеж станет — поеду, — отрубил Данилка.

Смутно было у него на душе — вроде обещал, да не исполнил… И жалко бедную девку, и ясно, что есть между ними преграда, и еще что-то, чего словами не объяснить…