Через несколько минут Илви уже раскладывала на тарелки шарики из фруктово-овощной смеси приправленные кусочками нежного на вкус белого мяса.
Дни тянулись бесконечно долгой чередой — от огненно-красной зари на севере, до раскаленного, пламенеющего заката на юге. Ось вращения планеты располагалась в одной плоскости с ее орбитой, поэтому планета как бы «лежала» на боку, и привычные стороны света здесь менялись местами. Это я довольно скоро смог определить, наблюдая за движением звезд на небе. Но время, проведенное в лагере, теперь не казалось мне таким тягостным. С каждым днем мы с Илви сближались все больше, и ее присутствие рядом в какой-то степени скрашивало мое здешние существование. Я многое узнал о прежней жизни Илви на Земле, которая для нее была теперь лишь воспоминанием о далеком-далеком прошлом, всплывавшем волнами грусти из глубины ее глаз. Пожалуй, даже моя не сложившаяся судьба выглядела лишь легким огорчением в сравнении с двухвековой бездной отделившей прошлое этой женщины от ее настоящего.
В общем-то, земная жизнь Илви была похожа на жизни сотен тысяч, миллионов жителей Трудового Братства. Как и все остальные, она с детства мечтала о великих подвигах ради счастья людей, о грандиозных свершениях и небывалых делах — это было романтично, вдохновляло, звало к новым вершинам, в неизведанные дали и таинственные глубины. Но эти мечты для нее так и остались возвышенными надеждами юности. Выйдя из стен воспитательной школы, она поняла, что истинное ее призвание — оживлять камень, вдыхать в него душу, облекать его в форму человеческих устремлений. Илви делала мне наброски своих идей, и я поражался тому, с каким талантом и зрелым опытом маститого архитектора ею были продуманы даже самые незначительные детали этих сооружений. Там, на Земле, она творила ради будущего, в котором так неожиданно оказалась сама.
С той же грустью в глазах вспоминали о своей прежней жизни на Земле и ее подруги, у которых мы теперь часто бывали, и с которыми я тоже сдружился, во многом благодаря стараниям Илви. Но чем дольше я общался с ними, тем больше убеждался в том, что привлечь их на свою сторону, сделать своими союзниками мне будет чрезвычайно сложно. Слишком сильно в них было неверие в лучшее будущее и разочарованность в людях.
— Для чего бороться, если нет никакой надежды на спасение? — возразила как-то на мои доводы Лузи Фэйв. — Предположим, что мы изберем главным среди нас кого-то другого, вместо Эвида. А что это изменит в нашей жизни здесь?.. Разве тогда мы сможем вернуться на Землю?.. Да и для чего нам теперь туда возвращаться?
— Ты права. Земля останется для всех нас столь же недостижимой, как и прежде. Но разве жить такой жизнью, ни есть высочайшее унижение для свободного человека Земли? Разве для этого вас рожали матери? Разве о таком будущем для вас мечтали ваши отцы и вы сами? Неужели вас не оскорбляет то, что ваше предназначение здесь — утолять животную похоть кучки негодяев?
— Ах, оставь, Максим! — отмахнулась Тиэ Гриф. — Просто ты совсем недавно с Земли, и еще не привык к такой жизни. А мы здесь давно… слишком давно!
— Да разве можно привыкнуть к такому?
— Можно, — с убежденностью сказала Лузи Фэйв, и в глазах у нее промелькнул холодный цинизм. — Все можно! На свою беду, или счастье человек, в конце концов, привыкает ко всему.
Теперь я ясно сознавал, что никто из них не видит необходимости в борьбе с царящей в лагере несправедливостью и беззаконием, если эта борьба не сулит им спасения из плена мрачной планеты. Они потеряли всякий интерес к жизни и цеплялись за нее, лишь следуя природным инстинктам. Только в Кэрис Фегит, как мне казалось, еще теплилась искорка надежды, но и эта девушка пребывала пока под влиянием всеобщей апатии. А между тем, жизнь в лагере поселенцев, затерявшемся среди бескрайнего смрадного болота, текла медленно и уныло, подобно мутной черной воде в ручье за домиком Илви. И я задыхался здесь с каждым днем все больше и больше, словно душные болотные испарения проникали сквозь защитные стены из сверхпрочной керамики.
Последние три недели я почти не видел Эвида или кого-то из его окружения, но упоминания о нем нет, нет, да и проскальзывали в разговорах женщин. Как обычно я пришел к ним в домик уже под вечер. Илви не захотела идти со мной, сославшись на плохое самочувствие, но теперь в общении с девушками я мог обходиться и без ее присутствия. Доверительность в наших разговорах установилась уже давно. В самый разгар нашей беседы в домик неожиданно зашел незнакомый мне человек. Я оборвал себя на полуслове и с любопытством посмотрел на вошедшего. Он был невысок ростом и очень худощав, поэтому чем-то напоминал мальчика-школьника. Его большие округлые глаза под сросшимися у переносицы бровями были темны, как окружавшее нас болото, и неприятно блестели в свете ламп на потолке. Что-то нехорошее исходило от этих глаз. Несколько секунд, словно в нерешительности человек постоял у входа и так же неожиданно исчез, как и появился.
— Кто это был?
Я повернулся к притихшим девушкам, не в силах скрыть своего изумления.
— А! — с легким презрением махнула рукой Лузи Фейв. — Это Пус Вайл, еще один приспешник Эвида!
— Теперь Эвиду будет известно, что мы здесь о чем-то шепчемся, — сказала Тиэ Гриф.
— Ну и пусть! — воскликнула Кэрис Фегит и, помолчав, добавила: — А знаете, вчера я была свидетелем очень странной сцены…
— Что-нибудь из похождений Вилена и Мэлис? — издав едкий смешок, вставила Лузи.
— Вовсе нет, — серьезно возразила Кэрис. — Эти двое меня мало интересуют, и о них я не стала бы говорить… Вчера, уже под вечер, когда село солнце, я случайно видела, как Эвид и Хон Блант перетаскивают какие-то ящики из домика Эвида.
— А что это были за ящики? — заинтересовался я.
— Точно не знаю, но в таких обычно хранят продукты или медикаменты.
— И куда же они их носили?
— Я не знаю, Максим! — Кэрис беспомощно пожала плечами. — Уже совсем стемнело, и я наблюдала за ними издалека, укрывшись за чьим-то домиком. Ближе подойти я побоялась.
— Подонки! — неожиданно воскликнула Тиэ Гриф, и, видя недоуменные взгляды подруг, поспешила добавить: — Два дня назад я заходила к Эвиду, хотела попросить у него иммуногенов. Последнее время я плохо себя чувствую. Боюсь, что надышалась этой дряни на болоте, а биофильтры совсем износились… Так этот мерзавец дал мне недвусмысленно понять, что если я хочу получить лекарства, то должна заплатить ему своим телом!
Она вспыхнула и обвела взглядом остальных. Девушки встретили ее слова угрюмым молчанием.
Последние тлеющие красные облака потухли на горизонте, растворившись в кромешной темноте. Когда я вернулся в домик Илви, она сидела перед зеркалом и причесывалась. В первую минуту Илви не заметила моего появления, и я задержался около двери, наблюдая за ней. А она с озорством маленькой девочки сменяла одну прическу на другую: то зачесывала волосы наверх, то вдруг разглаживала их, делая челку, спадающую на глаза, то собирала волосы набок и, оставшись недовольной, стягивала их в тугой тяжелый узел на затылке. Глаза ее при этом увлеченно следили за движениями рук. Невольно я залюбовался ею, и в тоже время отметил для себя еще одну черту характера моей новой подруги — несмотря ни на что, она все же очень любила себя… Эгоизм? Пожалуй, в ней все-таки была изрядная доля эгоизма.
Наконец, Илви подняла на меня глаза.
— Ну, как поговорили?
— Нормально.
Я подошел к ней и сел в кресло напротив.
— Есть будешь?
— Нет, не хочется.
Я устало откинулся на мягкую надувную спинку, расслабляя мышцы спины. Она понимающе улыбнулась. Молча, встала, пригасила светильник на потолке, оставив только слабое розовое свечение аварийных огоньков на стенах. Взглянула на меня искоса: призывно и остро. Стала расстегивать комбинезон. Через секунду он уже упал к ее босым ногам. Илви присела ко мне на колени, откинув назад волосы и призывно приоткрыв губы, обнажив ровную белую полоску зубов. Ее легкие руки легли мне на плечи, а высокая грудь оказалась прямо перед моим лицом. Я скользнул по ней губами, поймав твердый сосок, слегка прикусил его, и тут же услышал, как стон томления слетает с губ Илви…