— Да, парень! Наломал ты дров!

Я угрюмо посмотрел на него.

— Но больше всего мне не дает покоя… Понимаешь, ведь я сам, сам оттолкнул ее от себя! Тогда мне казалось, что иначе нельзя, но теперь я не могу себе простить этого…

— Девушку? — понимающе сказал Купер.

Я, молча, кивнул. Он немного помолчал, потом сказал сухо:

— Брось! Не переживай из-за такой ерунды!

Я едва не свалился с кресла. Изумленно уставился на него.

— Ерунды?! Ведь я люблю ее! Ты что, не понял? И она тоже любит меня!

— Брось! — снова отмахнулся Купер. — Люблю, любит, любовь! Все это лепет наивных юнцов, не знающих жизни. Ты же взрослый мужчина!

— Да ты что?! Спятил?!

— Послушай, что я тебе скажу, — опять прервал меня он. — Выбрось ты все это из головы. Не стоит это того, чтобы так переживать, не стоит!

— Да что ты такое говоришь? Ты понимаешь, что ты говоришь?!

Я вскочил на ноги, сжимая кулаки, чувствуя, как кровь приливает к голове, и ярость закипает во мне. Купер остался сидеть, с холодным спокойствием глядя на меня снизу вверх. Это его спокойствие заставило меня замолчать. Я совершенно не узнавал штурмана. Очень спокойно он сказал:

— Я не хочу обижать тебя, Максим, и говорить плохо о твоей девушке. Нет, вовсе нет! Ты любишь ее, и она любит тебя… Пускай так. Во всяком случае, ты веришь этому, и это для тебя означает смысл твоего существования… А я не верю! Хватит! С меня довольно этих горячих шептаний, доверительной луны в бездонном небе, и сумасшедших соловьев! Я сыт этим по горло! Все это сплошная ложь и иллюзии с начала до конца! Скажи, где гарантия того, что она действительно любит тебя? Есть у тебя такая гарантия? Есть?.. Молчишь? То-то! Тогда ответь, как ты можешь быть уверен в том, чего никогда не узнаешь?

— О чем ты?

— О том! Как ты можешь с уверенностью судить о том, что творится в ее сердце, в ее душе, наконец? Как?

— Только слепой может не видеть! И потом, ты же не знаешь ничего! Как ты можешь судить об этом? Ее чувства… они же во всем: в ее поступках, словах, во взгляде, в улыбке, даже в дыхании! Ну, как объяснить это словами?.. Это невозможно рассказать! Неужели ты сам не знаешь? Ты говоришь гарантии… Мне не нужны никакие гарантии ее любви! Я знаю только одно: ради этой любви и я, и она готовы не задумываясь отдать свою жизнь!

После моих слов Купер неожиданно разразился нервным хохотом. Я удивленно посмотрел на него. Он едко произнес:

— Любовь! Это слово — сладкая приманка, выдуманная поэтами и фразерами, чтобы польстить нашей прекрасной половине, окружить ее ореолом загадочности и таинственности. Оно питает наши надежды о сказочном идеале женщины — бесплодные надежды! — а потом разбивает их о несокрушимую стену реальности. Это слово, повторенное неоднократно лживыми устами… ненавижу его! Тысячу раз ненавижу!!!

Он сжал кулаки и с такой силой ударил по приборному щитку, что вертикальная панель с рядами круглых шкал жалобно зазвенела. Сказал, потирая ушибленную руку:

— Любовь… То, что нам говорят о ней с детства воспитатели и учителя, это миф от начал и до конца! Он повторяется ими с древних времен, чтобы не травмировать юные души, но сами они прекрасно знают цену таким словам… Я тоже верил этой сказке, жил надеждой на встречу, горел страстью желания, полный беспредельной нежности к той единственной и неповторимой, которая с легкостью растоптала мои чувства. Я был готов ради нее на любые жертвы и испытания, но она испугалась этих чувств, она была не готова к такой ответственности… Нет, никаким общественным воспитанием, никакими проповедями о долге, справедливости и чести не вытравить из них природную сущность, доставшуюся им в наследство из глухих тысячелетних глубин прошлого. Мы разные с ними и ничего с этим не поделаешь!

Я посмотрел на штурмана. Я был совершенно растерян от его слов… Растерян? Нет, это совсем не то слово, которым можно было выразить мое состояние! Слова Купера так сильно не вязались со всем, что я слышал, думал, чувствовал до сих пор. Его слова для меня были ложью, потому что я знал совершенно иной мир. Я не мог мириться с ними… я не хотел с ними мириться!

— Тебе просто не повезло в жизни, Дев!

— Не повезло? — Купер метнул в меня огненный взгляд и мрачно усмехнулся: — Хотел бы я, чтобы тебе повезло больше!

Я не ответил ему. Помолчав, спросил:

— И поэтому ты избегаешь бывать на Земле?

— Да, насколько это возможно, — уже более спокойно ответил он. — Я стараюсь уходить в дальние рейсы. Год, два курсирования между колониями Трудового Братства, затем небольшой отдых на лунных базах, и снова в полет. Грузы забираем на Орбитальных, там же делаем профилактический ремонт. На Землю спускаемся редко, по необходимости. В этот раз пришлось заделывать две крупные пробоины — на корме и в двигательном отсеке. В прошлый рейс к Сириусу попали под такой метеоритный обстрел… никому такого не пожелаю! Надо сказать, это бешеная звезда. Метеоритный пояс там раза в два обширнее и плотнее, чем у нас, в Солнечной системе.

— И ты не скучаешь по Земле?

— По Земле? — Купер задумался. Сказал печально: — Скучаю, конечно, очень скучаю! Но дни пребывания там самые тяжелые дни в моей жизни. Хотя тебе это, должно быть, кажется бессмысленным и странным. Ведь встреча с Землей всегда приносит радость… Но я страшусь столкнуться там с ней. Понимаешь? Пусть случайно, но я боюсь этого! Ведь никогда не знаешь с кем и где встретишься на Земле. Ты же знаешь, как это бывает?

— Знаю, — кивнул я.

— А если я встречусь с ней еще раз, то… Нет! И вообще, я не могу видеть этих «кротких» глаз, сияющих «доверчивых» улыбок… Ты никогда не был в космопорту в день прибытия корабля из дальнего рейса? Напрасно! Толпы народа, море цветов, тысячи приветливых улыбающихся лиц… и они — божественно красивые, молодые, влекущие — ходят в толпе у кромки поля, искоса поглядывая на тебя. Ты видишь их еще с посадочного трапа, едва выйдя на залитую солнцем верхнюю площадку. Ты останавливаешься взглядом на одной из них… В громадных серых глазах нераскрытая тайна и немного печали… губы подернуты слабой улыбкой… стройные загорелые ноги и нарочито обнаженные плечи… шелковая грива взбитых ветром волос… под тонким платьем не скрыта ни одна линия, ни одна черточка безупречно сложенного тела… Кажется ты видишь ее всю насквозь, всю, какая она есть. Каждый жест ее, каждый взгляд, каждый завиток волос продуманы так тщательно, и рассчитаны так точно, что ты моментально получаешь в сердце удар, от которого уже не можешь оправиться. Сегодня ты герой и весь мир у твоих ног, а звезды над твоей головой сияют немыслимо красивой короной. И, конечно же, ты хочешь любви и восхищения собой. Кто этого не хочет?.. А потом… потом будут теплое море, в бастионах желтых скал, лохматые пальмы, трепещущие на ветру, и легкие стеклянные кемпинги Базы Космофлота, взбирающиеся к бархатно-черному небу, усыпанному яркими южными звездами. И тишина — целое море тишины и спокойствия: только ты и она, та, что показалась тебе сказочной принцессой, избранницей на всю жизнь. Жаркая ночь в объятиях сероглазой ведьмы!.. Потом наступит утро, пройдут дни, много дней, и все повториться снова. Будут меняться только цвет глаз, волос, оттенок кожи и имена. Неизменным останется только одно — не будет настоящих чувств, не будет любви! И так бесконечное число раз! Ужасный замкнутый круг!.. Так не лучше ли укрыться от всего этого здесь, во мраке и холоде, наедине с чистым светом звезд?

Он вопрошающе посмотрел на меня, судорожно сжимая подлокотники кресла так, что костяшки пальцев побелели. Я сидел рядом и молча, смотрел в пространство перед собой. В голове шумело. Неужели все бывает на самом деле так, как рассказывает Купер? Нет, это просто какая-то ерунда! Как можно было настолько разувериться в людях, потерять интерес к жизни? Или же я совсем не знаю ее, эту жизнь?.. Но разве такое возможно?

— А Тернер? — зачем-то спросил я.

— А что Тернер? — пожал плечами Купер. — Он любит свою профессию, любит звезды, и не мыслит себя без них… Да и ему, по-моему, все равно.