Я запрокинул голову и посмотрел наверх. За темными стеклами поста управления двигались какие-то неясные тени, прыгали солнечные блики. Защитные фильтры ионизации были подняты, но рассмотреть все равно ничего невозможно. Обернулся. Влад Стив и Юли бредут вдоль каменной стены, укрываясь от палящего солнца в узкой полосе тени. Стив смотрит себе под ноги и выглядит еще более хмурым и сосредоточенным, чем вчера. Тяжелые шаги его подминают пыльную выгоревшую траву на обочине дорожки. Юли идет рядом, стараясь не отставать от него ни на шаг. Время от времени она безучастно озирается по сторонам. Было видно, что жара действует на нее угнетающе. Она взглянула на меня, и на губах ее появилось некое подобие улыбки, но тут же исчезло.

Я подался всем телом вперед, и инстинктивно выпрямился, потому, что раскалившаяся на солнце рубаха обожгла мне спину. Влад Стив остановился, вытер платком вспотевшее лицо. Щурясь на солнце, посмотрел на ракетоплан. Я протянул Юли руку, помогая перепрыгнуть узкий желоб, по которому стекала зеленоватая вода. Ладонь у нее была сухой и горячей. Юли убрала за ухо упавшую на лицо прядь волос, быстро посмотрела мне в глаза, и тут же потупила взор, отвернулась в сторону. Крохотные бисеринки пота поблескивали на ее лбу. С самого утра мы не обмолвились и десятком слов. Не сговариваясь, и я, и Стив, и Юли избегали говорить о предстоящем расставании. Но сейчас мне стало невыносимо от этого тягостного молчания. Стараясь заглушить в себе желание заговорить хоть о чем-нибудь, я глубоко вдохнул воздух, и едва не задохнулся, — сухой жар обжег мне легкие и горло. Откашлявшись, я снова посмотрел на Юли, и опять прочел в ее глазах смущение, словно ей было стыдно за то, что она поехала со мной на Ракетодром, за то, что была со мной рядом вчера, все эти дни, была всегда, за свою любовь и преданность.

— Что с тобой?

Я взял ее за плечи, стараясь заглянуть в глаза. Она подняла ко мне лицо, и тут же потупилась снова. Молча, покачала головой. Я отпустил ее, хотя мне очень хотелось прижать ее к своей груди, окунуться лицом в ее волосы, забыться и уснуть. Вздохнув, я снова посмотрел на ракетоплан.

Из овального чернеющего проема главного входа показалась чья-то лохматая голова. В следующее мгновение на верхнюю площадку посадочного трапа вышел высокий и худощавый мужчина в синем комбинезоне с нашивками штурмана Звездного Флота и в высоких ботинках звездолетчика. Он вытянул за собой из нутра ракетоплана толстый змеистый кабель, намотал его на поручень трапа, и посмотрел на нас. На раскрасневшемся от жары лице его не было ничего, кроме сонливой усталости. Без интереса он оглядел нас троих и так же быстро скрылся за бронированной дверью входного люка.

Я взглянул на часы и повернулся к своим спутникам.

— Пора?

Юли смотрела на меня снизу вверх, потерянно и тоскливо. Я перевел взгляд на Влада Стива. Он ворошил ногой серую пыль на краю бетонного поля. На нас он даже не смотрел.

— Да, пора. До старта осталось двадцать минут. Вам нужно идти в укрытие.

Я снова взял ее за плечи. Она вся напряглась, но глаз на этот раз не отвела.

— Я всегда мечтал подарить тебе весь мир, а дал только горе… Прости меня, если сможешь.

Юли опустила веки. Кончики ее губ дрогнули. Мне показалось, что она вот-вот заплачет, но глаза ее оставались сухими. Она еще ниже склонила голову, произнесла совсем тихо:

— Не могу плакать… наверное, все слезы уже выплакала.

Она посмотрела на меня, и глаза ее сухо блеснули. Я подошел к Стиву, пожал ему руку.

— И вы простите меня. Я был плохим учеником и неверным другом… Вы многое сделали для меня, но я был не достоин вашей заботы… Никогда.

Стив смотрел себе под ноги, непривычно сутулясь, и молча, разминал пальцами тонкий сухой стебелек. Я хотел еще что-нибудь сказать ему, но понял, что все слова сейчас бессмысленны. Что я мог сказать ему в эти последние минуты? Я растерянно оглянулся на Юли — безнадежно поникшую и съежившуюся, словно от пронзительного холода — и быстро зашагал к ракетоплану.

Юли нагнала меня у самого трапа.

— Максим!

Я оглянулся. Запыхавшись от быстрой ходьбы, она остановилась в полушаге от меня, взяла меня за руку. Лицо ее было бледным, несмотря на жару, а в глазах стояла какая-то незнакомая мне твердость. Я открыл, было, рот, но она быстро прильнула ко мне и поцеловала меня в губы. Всю свою оставшуюся жизнь я буду помнить этот ее поцелуй! Я едва взял себя в руки, чтобы тут же не бросить все, и не уйти с ней отсюда, куда глаза глядят.

— Я буду ждать тебя! Слышишь? Буду ждать!

Голос ее сорвался. Я нежно провел рукой по ее чудесным волосам — в последний раз! — по тонким, покрытым золотистым загаром, плечам, окунулся в печальные озера ее глаз.

— Иди в укрытие! Здесь нельзя больше оставаться… Иди.

Она отошла шагов на десять и остановилась, глядя на меня. Стояла так до тех пор, пока я не поднялся по трапу, и не скрылся внутри ракетоплана. Едва я перешагнул низкий рифленый выступ воздушного фильтра биологической экранировки, сердце мое упало в груди, и тоскливо защемило. Перед глазами стояла маленькая хрупкая фигурка Юли на взлетной полосе, провожающая меня молящим взглядом. Я готов был повернуть назад, но вместо этого торопливо зашагал через переходной тамбур с тройными дверями, и побрел по узкому коридору в направлении поста управления кораблем.

Свет в коридоре не горел. Здесь было сумрачно и холодно. Только зеленые сигнальные огни вдоль стен смотрели на меня из темноты, словно глаза какого-то загадочного зверя. Откуда-то из-за стен доносился мерный жужжащий шум. Видимо, там работали воздушные насосы. Непрерывный ток воздуха ощутимо обдавал разгоряченное лицо. Внезапно в потолке, прямо над моей головой, сдвинулся стальной щит, и широкая полоса света из наружного иллюминатора упала на пол коридора. Одновременно с этим по обеим сторонам его сдвинулись две узкие двери. Я заглянул в одно пустое помещение. Здесь располагалась распределительная энергостанция корабля. В другом помещении, два мощных насоса с глухим урчанием перегоняли воздух в терморегуляторной системе. На стене располагалось широкое табло и щит с множеством мигающих лампочек, каких-то рычажков и кнопок управления. Здесь тоже никого не было. Похоже, экипаж корабля проверял исправность аварийной сигнализации.

Я миновал полосу яркого солнечного света, свернул направо и почти сразу же оказался перед открытой дверью поста управления. Остановился на пороге.

У высокой колонны в центре зала стоял тот самый худощавый человек в синем комбинезоне, который выходил наружу, и укладывал толстые волоконные кабели в отверстие колонны на уровне своей груди. Здесь был и еще один представитель экипажа корабля — невысокий, коренастый и крепкий, с коротко стриженной русой головой человек лет сорока на вид. Он стоял около пульта аварийной сигнализации и задумчиво нажимал какие-то кнопки. Я услышал, как за моей спиной, где-то вдалеке, с глухим рокотом раздвинулись и захлопнулись стальные заслонки. Снова посмотрел на коренастого. На нем был такой же синий комбинезон с отличительными знаками первого пилота и те же высокие ботинки, что и у его товарища. Почувствовав мое присутствие, пилот обернулся. Несколько секунд он спокойно изучал мое лицо, потом в глазах его появился немой вопрос. Я заметил, что, и штурман ракетоплана оставил свое занятие и с любопытством рассматривает меня. Чтобы не вводить их в заблуждение, я поспешил представиться.

— Мое имя Максим Новак. Вас должны были предупредить обо мне, из Службы Труда.

Глаза пилота сразу же повеселели.

— А! Так это вы летите с нами на «Фаэту-2»? Добро пожаловать на борт нашего «бронтозавра»!

Он оставил в покое кнопки аварийного пульта и подошел ко мне бодрым шагом, протягивая руку.

— Почему «бронтозавр»? — удивился я.

— Это мы так прозвали свой корабль, — улыбаясь, пояснил пилот. — А что, разве не похож?

— Н-не знаю…

— Э! Да, ладно! Что там? Рад познакомиться! Эд Тернер.