Ты спрашиваешь «и чего я сделал не так? что ты хочешь?», а ему надо лишь, чтобы тебя не было, и все… Ему от тебя ничего не надо — ему надо пустое место там, где ты был. В отношении людей, и это же в отношении стран, государств. Такое простое непонимание. Такая одноходовая трагикомедь, что, впрочем, не умаляет ее масштабов.
«Жил так, как будто хотел понтонуться на Страшном суде. Не быть оправданным, а именно понтонуться. Как последний дурак. И это стратегия, весьма далекая от наших земных понтов…». В плане этическом это может быть черт знает какая жизнь, но в плане эстетическом — любопытно же.
Можно проклинать человеческую юдоль с позиции онтологии, как и делали нормальные гностики. А вот чего больше — показного «да» или показного «нет» — в позиции онтологического оптимизма на фоне социального пессимизма? Мол, онтологически все пучком, а наше социальное — то еще дерьмо, да. Но оно будет даже не искуплено, но исправлено — именем онтологического, и мы его сейчас… Онтология-то, чай, круче… Чего от такого больше исходит? Утверждения, отрицания, воли, глупости? Представима ли позиция обратная — онтологический пессимизм, социальный оптимизм? Куда менее. Хотя… взять постмодерн, взять «американского психопата». Там и не такие зверушки будут.
Можно копать далее в понимании, а можно цыкнуть — все, точка. Если мы сейчас пойдем копать, мы не сможем действовать. Лучше иметь немного неадекватности, но иметь, наконец-то, определенность. Все равно той адекватности, что уже нарыл, хватит на эффективность. Бывает такой выбор — и бывает выбор «копать дальше, и хрен со всем». Видишь некоего человека — и сразу иногда понимаешь, какой выбор он сделал — «копать» или «не копать». Причем само-ограниченный может в знании превзойти действующего копателя, почему нет? Речь не о том, чего уже нарыл, речь именно о решении… Об ауре, что ли, которая там исходит… Или человек еще копает, но ты видишь, докуда ему надо докопать — чтобы успокоиться — уже навсегда.
Есть такое грустное подозрение, что по-настоящему достойны те дела, которые не вытягиваешь на «чистой воле». Это камни на чистой воле можно таскать, с похмелья на работу переться, и т. п. Когда тело болит, но еще позволяет. А как ты, мил человек, на чистой воле напишешь хорошую книжку? Примешь правильное управленческое решение? Отнесешься к человеку — по его истине? В действительно важном — не надо про «силу воли». В действительно важном роляет что-то другое. Роль того же понимания, просто понимания себя, со всеми грехами и потрохами… и то поважнее будет, чем умение переламывать себя об колено. То есть мы не против умения. Просто «сила воли» должна знать место. Не самое царское. Если человек, к примеру, сексуальный маньяк и потенциальный убивец, но пытается излечиться… ой, не ставил бы я на «волю». На рефлексию уж скорее. Маньяк, рефлектирующий себя как маньяк — это ведь и не маньяк уже практически. А на воле — чего? На воле алкаш три дня от бутылки держится…
Если вы полагаете, что судить надо за деяние, а не за намерение, вы будете не одиноки. С вами будут орды варваров. Знакомый пояснял: «Главное отличие римского права от Салических правд — что судили? Задуманное или совершенное? В Салической правде было 70 статей, посвященных только краже скота. Потому что за кражу плохой козы — один штраф, хорошей козы — другой. Гражданину Рима это не понять. А варвару не понять, что такое непредумышленное деяние. Поэтому христианство на юге Франции шло успешнее, чем на севере — с римским правосознанием было проще».
Житейская мудрость знает, что в любви сильнее тот, кто менее любит. Он более независим, может манипулировать и т. п. Еще одна житейская мудрость знает, что в отношениях — любовных, семейных, дружеских — сильнее, кто платит. Банально, платит деньгами. Можно даже синтезировать. Разыгрывается два очка. Если менее любит один, но чаще платит другой, отношения более-менее гармоничны. Или когда 50 на 50 в обоих случаях. Точности ради слово «любит» лучше заменить на слово «привязан», а «платит» на «заботится». Так точнее и менее оскорбительно.
Какое время можно развиваться, игнорируя внешний мир как топливо размышлений? Не выходя в него — за стимулом, общением, впечатлением? Как бы отталкиваясь и отзеркаливая — лишь от себя, точнее, от своих смыслов, уже состоявшихся? Играясь с ними, расширяя, сужая, спаривая, разводя и т. п.? Возможно ли, и сколько? Если да, то с какой критической массы? И не скучно ли? И что, в таком процессе, у тебя сломается первым? Или каждый — надломится на своем? И по кайфу ли? Или каждому — свои кайфы?
Есть такие суждения, которые, по большому счету, достояния нашего вкуса или произвола. С ними можно не соглашаться — мы не сочтем человека за дурака. Точнее, его суждение — за дурацкое (судить стоит именно суждение).
Для меня, например, человек, считающий Ельцина лучше Путина, или наоборот, еще не дурак даже близко. Крутящий белое колесо о том, что «если бы не Октябрьская революция, все бы зашибись, но вот отдельные гады», и т. д. — тоже еще не дурак, но его любовь к пафосной сослагательности уже несет в себе потенции глупости. И верящий в пролетарскую революцию здесь и сейчас — тоже еще не дурак, хотя потенции не умности в его прогностическом оптимизме налицо. Но это еще не полная хана.
А вот есть какие-то суждения, после которых сразу сортируются в «дураки». Приговор, и точка. Или отрицание каких-то суждений. Допустим, человек, возведший единичное случайное наблюдение в социологическую теорию. Или с пеной у рта толкающий мир в ужас коллективных идентичностей: мол, «все русские, как известно», «все евреи», «все бизнесмены», и т. д.
Можно ли было бы составить конвенцию? То есть люди выписывают какие-то суждения как факультатив своей воли, вкуса, личной истории — и те суждения, где они имеют наглость настаивать на всеобщности. Положим, по 100 таких всеобщих суждений с носа. Можно как-то ограничить тему высказывания.
Просто у меня подозрение, что большая часть интеллектуальных разборок, с ненавистью, личной обидой — из-за шелухи, факультативность которой признается в тот момент, когда о ней только спросят.
В каких-то вещах разумные люди совпадут процентов на 90. Может быть, это окажутся не самые дорогие им и важные вещи, но тут важнее, что совпадут. Это такой первый шаг, а далее возможно разное. Принцип размежевания ради единения: перестать, наконец, придавать всеобщность чему не надо, не настаивать на эстетическом суждении как на истине, на личной истории и ее диктате как на инварианте человеческой юдоли. Во имя той же самой всеобщности, всего прежде, и перестать ей раскидываться куда ни попадя.
В этом есть что-то от утопии, что-то от бреда (те самые «коллективные идентичности», в данном случае «разумных людей»), но и что-то еще. Вот ради этого «чего-то еще», которое я даже не именую, я и рискую выписывать некую частично утопию, и частично бред.
Надо же как-то собираться из постмодерна в широком смысле оного слова. С его релятивизмом теории, и следующей из него практической диктатурой смышленого дурака.
Давно хотелось написать такой рассказ, а лучше, снять такой ролик. Теперь уж знаю, что ничего такого не сделаю, сейчас выпишу задумку, и все. Значит, спор — теоретического «доброго» и «злого», условно говоря, «толстовца» и «ницшеанца». При этом за «добродетели» впрягается какой-то человек угрюмо-бычьей наружности. За всепрощение там, за братство, за «подставь щеку ближнему своему». Ему оппонирует субтильный интеллигент, ботан, юноша бледный со взором горящим. Что-нибудь за «пассионарность», «падающего толкни», «истину на кончике меча» и прочий социал-дарвинизм. В споре ботан, пожалуй, более красноречив. Или не важно, кто там красноречивее. Важно, что после спора персонажи выходят куда-то в сени, и там бычара-толстовец отвязно пиздит нашего ницшеанца. Тот кричит что-то вроде «там нечестно, ребята». Ему говорят «сука, нах», и ногами бьют по лицу. Занавес.