Кто-то назвал затею провокацией. Какая-то тетенька назвала, чего у нее в телефоне… всякая жуть, а началось с того, что на каждого абонента у нее мелодия. Чтобы качать мелодии, ей потребовалась какая-то хрень, потом эта хрень потянула за собой другую, и т. п. Короче, сама призналась… Легко отделалась — никто даже не просек, что враг среди нас, не кинулся на нее с веселым криком «иуда!», не пожурили и не пожалел.

Чемпионом конкурса, к удивлению, стал не я. Нашелся более шизой чувак — у него тоже оказалась самая дешевая модель 2003 года. Та же синенькая фиговина, что у меня. Но более поцарапанная, побитая — факт. Что я мог сказать? «Ты крут, Митя».

…Под конец меня вопросили, как я вижу «эффективное общество не-потребления». Я сказал, что никак. Точно также не вижу «общества не-рабовладения», «пост-феодализм» и прочее в том же духе. «То есть люди не могут не потреблять?».

Я им пояснил на примере алкоголизма. Не бывает жизнь, наполненная отсутствием алкоголя, бывает жизнь, наполненная чем-то еще. Можно потреблять вещи, но есть еще секс, любовь, творчество, общение, мышление, наркотики и много чего еще. Наркотики тоже потребление, но это потребление косит рынки, ибо делает ненужным потребление всего другого. На доску выписали все, кроме, почему-то, «секса» и «наркотиков». «Главное быть духовными», — молвила одна женщина, ткнув политкорректную точку.

Глава 10

Тоже люди

«Кем бы вы хотели быть в детстве? Была мечта?» — спрашиваю Сергея Глазьева. «С детства, — говорит, — мечтал приносить пользу своей Родине». Страшный ответ, по-моему. И бедная-бедная родина…

В Борисе Кагарлицком подкупает беспафосность. Рассказывал мне о тюремном своем сидении — как о пикнике на обочине. «Было очень интересно сидеть с большими экономическими преступниками: они мне рассказали, как на самом деле устроена экономика СССР. Вот Гайдар с ними не сидел, и думал, что она устроена по тупому учебнику, и тупо ее сломал…». И в заключение: «Надо будет — еще посидим».

Когда-то заочно участвовал в ток-шоу Дарьи Донцовой. Мне звонят из Москвы, и я чего-то говорю. Звонок. Дарья Донцова. И я чего-то рассказываю про Мишеля Фуко, про «автора» и т. п.

Во дурак-то.

Лучше бы я какой-нибудь анекдот затравил. Спел. Сплясал. В эфире-то.

Но я не сек контекст, не сек ожидания. То есть я не выпендривался, говоря про «Фуко», я просто говорил, чего мне было интересно, ибо не совсем понятно (интересное обычно на грани знания и незнания).

А надо ли сечь контекст?

Подруга смотрит в «Апокрифе» Виктора Ерофеева и компанию.

— Чего он такой скучный? Это же, блин, урок литературы в девятом классе. Он такой глупый, да?

— Нет, — говорю. — Виктор Владимирович не глупый — он Дерриду может. И много чего еще. И Деррида его тоже читал. Просто формат такой.

— А ему не противно — быть глупее себя?

— А ты когда картошку чистишь — сильно умная? Не скучно?

…Эх. Секи контекст, не секи — все едино выглядишь идиотом.

Говорю писателю Михаилу Веллеру, что его философическая догадка — человечество рождено, чтобы завершить Вселенную Большую Взрывом — была и до него. У Эвальда Ильенкова в одной из ранних работ. «Космогоническая фантазия», кажется. «Разум не модус материи, но атрибут» — так это было у спинозиста-гегельянца Ильенкова. И дальше про Большой Взрыв. Разум порождается единой субстанцией с необходимостью в развитии материи, и материя порождается с необходимостью в развитии разума. Иначе он не атрибут, а всего-навсего жалкий модус.

Потом с Веллером говорили часа два, всю дорогу до Москвы. Он, помнится, благословлял меня на писательство. Я гнул за кладезь мировой философии.

«Простите, — говорю, — вот вы написали книжку с претензией на предельный смысл. Ну а как-то вынести в сообщество специалистов, послушать их — не пробовали?» — «Каких таких специалистов?» — «Ну есть же кафедры философии». И Веллер рассказал анекдот (прошу у него прошения — если мессидж предназначался мне одному).

«Приезжает поручик Ржевский на Кавказ. А как у вас с бабами? А никак, отвечают, у нас с бабами. Мы тут с козами. Ну поймал поручик козу. Дерет. Мимо идут офицеры — смеются. „Вы чего? Сами же говорили, что с козами“ — „Но не с такими же страшными!“».

К чему анекдот? К попытке пообщаться. «Говорил с докторами философии… Я, конечно, ожидал всякое… Но не таких же страшных!»

Примерно догадываюсь, что встретилось писателю Веллеру… А ведь он — идеальная аудитория. Умный, образованный, и главное — с интересом к тому, чего он не знает. В отличие от 90 % студенчества РФ, которому все в жизни понятно.

И такую аудиторию — довести до анекдота о козах.

Это же уметь надо.

Один местный писатель осерчал на местную редакцию. И загнал ей свое перо под ребро. Но тупо загнал. Описал, что это не редакция, а вертеп: пидарасы, лесбиянки, сатанисты, маньяк-убийца… Такая вот линия была в его книжке.

Почему — «тупо загнал»? Потому что это мало обидно. Надо было не приписывать грехи с фонаря, а раздуть присущие. Вот тогда — тебя найдут специально, чтобы плюнуть в лицо. Спать из-за тебя не будут, депрессию схватят, потом невроз. Со знакомыми поругаются. Вот это будет — сила слова.

Спрашиваю Глеба Олеговича Павловского. Вот вы сказали, что оппозиция плохая, потому что она «непрозрачная», неизвестны ее потоки, контакты, спонсоры. Замечательно. Представим, что в один день стали абсолютно прозрачны — власть и эта оппозиция? Кому было бы хуже?

Отвечает с истерикой, обвинительно: а почему это я должен думать о прозрачности? Вы журналист? Это вы должны думать о прозрачности!

Второй вопрос: «путинское большинство» — это действительно соответствие образа каким-то глубинным инстинктам народа, или все-таки медийный феномен, следствие элитного консенсуса? Я правда не знаю, мне интересно… Отвечает: вы, кажется, хотите прочитать нам лекцию о политологии, и это очень забавно…

Понятно было, что не ответит — а хамить обязательно? Нельзя уклониться вежливо? Мне, может, только это и интересно: насколько вежливо, красиво и креативно Глеб Олегович прогонит туфту.

Рассказываю про эту историю весело. «Зацените! Кто еще тут может сказать, что у него к Павловскому личные счеты… Моськи мы не простые — нам слон хамил…».

Друг говорит: «Ты бы мог описать эту историю художественно? Мог бы. Если бы ты имел ЖЖ, я бы кинул ссылку своему френду Пархоменко, он бы на такое дело тоже кинул ссылку, и тысячи людей бы узнали, какая хреномуть льется из Глеба Олеговича».

Мне такая комбинация показалось излишне суетной. Вычурной и излишней. Тем более — кого бы я просвещал? Кто-то чего-то не знает? Тем более — Пархоменко. Называется: пошел к Астароту с доносом на Бегемота.

Снова тут встретил Абсолютного Алкоголика, и понял, что все, кого считал таковыми раньше — всего-навсего алкоколики-неудачники. Я же и вовсе третья ступень — еще начинающий, уже неудачник… А еще бывают просто крутые пьяницы, которых алкашами считают по незнанию термина. Так вот, мои алкоголики-неудачники то не пили, то хаживали в запой, выходили где-то на литр в день, через неделю теряли человеческий облик, потом как-то сползали с литра, либо их, бедных, снимали. А наш замечательный Абсолютный — назовем его, справедливости ради, Толик — не уходит, по видимости, ни в какой «штопор», а вполне нормально, с видимым комфортом всю эту братию заочно перепивает, пишет в год несколько книжек стихов, где-то берет деньги, сохраняет трезвость суждения, знание пары тысяч людей и текстов, обаяние и харизму. И в комнатах у него, в каждой, несколько бутылок бухла, открытого и закрытого, и он ходит по комнатам, и выходит гулять свою огромную собаку — больше него ростом. Почти ничего не ест. «А зачем? Все нужное мне я получаю из алкоголя». Если перестает пить, то ему, конечно, становится очень плохо, но он просто не перестает, без видимого токсикоза. Людям этого добрейшего человека показывать немного опасно. Ибо такой живой пример в пользу алкоголизма не каждый выдержит трактовать в статусе исключения.