Куда теперь?

Солнце уже касалось крыш многоэтажек, пройдет час или два — и на улице стемнеет. Поэтому необходимо как можно быстрее найти укрытие на ночь. А утром наверняка Алена вернется и укажет путь к Маше. Да, именно так и будет.

Свернув к первому попавшемуся подъезду, Николай долго не решался зайти. Верхние углы металлической двери были отогнуты; домофон выдернули с корнем, пучки желтых, синих и красных проводков дохлыми червями валялись на ступеньках. Собрав волю в кулак, Николай потянул дверь на себя. Из подъезда повеяло прохладой. Под ногами захрустела грязь. На ступеньках валялось тряпье. На стенах красовались пошлые анекдоты и нецензурные надписи: «Как увижу я Маринку, сердце бьется о ширинку», «Динка сосет», «сиськи спасут мир», «Зенит — чемпион». Николай коснулся одной из надписей и улыбнулся. Послания из прошлого…

Николай добрался до последнего этажа и полез на крышу. Удача улыбнулась ему: решетка, отделяющая крышу от подъезда, закрывалась на щеколду. Сегодняшняя ночь будет спокойной.

С пятнадцатого этажа вид на Город захватывал дух. На севере возвышалась пирамида из мусора — Помойка. Бесчисленные орды чаек кружили над пирамидой и противно голосили. А запах гниющих продуктов и жженой резины доходил даже до многоэтажки. На западе медленно крутилось колесо обозрения. За ним тянулась голая равнина, которая непостижимым образом вновь выводила на Помойку. На востоке шумела река. Бесконечным лабиринтом на юге простирались заброшенные многоэтажки. Где-то там была и Маша.

Охватила тоска. Николай зажмурился, чтобы вспомнить хоть еще один момент из той, прошлой жизни, но память отказывалась работать. Все, что он смог выудить из себя — это то, как убегал из соседской квартиры, испугавшись зеркала и летающих шариков.

А как же выглядела Маша? В воспоминаниях у нее были мамины носик и глаза. Но наверняка нельзя сказать. А Алена? Неужели она была шлюхой? Нет, нет и нет!

Николай со злостью пнул антенну. Та скрипнула и закачалась. В этот момент за спиной послышался какой-то звук. Николай обернулся: со ската крыши на него пялился мертвяк. Голова этого полуживого чучела была непропорционально большой; руки и ноги напоминали длинные, тонкие трубы. Глаза мертвяка в свете умирающего дня напоминали кошачьи — светящиеся, отдающие холодом. Трупные пятна пожрали тело, отчего на груди выскочили волдыри. Мертвяк держал в руках куклу и пытался откусить ей голову. Николай ухмыльнулся. Это чучело так и не поняло, что только расплавленный пластик дает телу энергию.

Мертвяк смотрел на Николая, но продолжал обсасывать куклу. Видимо, мозг совсем атрофировался раз ничего не боится. Вытащив из кармана зажигалку, Николай сделал несколько шагов к чучелу. Тот даже не шевельнулся. Николай чиркнул по колесику и из кулака вырвался язычок пламени.

Как мертвяк оказался на крыше? С его-то интеллектом… Вот ведь: жил такой на свете Иван Иванов и подумать не мог, как закончатся его дни. Наверняка дети и жена были. Он иногда в порыве благих чувств дарил с получки любимой букетик роз. А может, наоборот: страшно пил и избивал детей. Или мужик был ни рыба ни мясо — радовался поездкам в Турцию, редким встречам с друзьями в баре, мечтал уехать из страны. Человек-загадка.

Мертвяк-загадка.

Николай отобрал у чучела куклу и поднес зажигалку. Пламя облизало туловище игрушки, появились первые живительные капли. Мертвяк тупо пялился на свои руки, не понимая, куда делась еда. Жалкое зрелище. Но вот капля упала на руку чучелу, тот неестественно быстро слизнул её.

Коля поморщился. Он кинул под ноги куклу. Неужели он был такой же еще несколько недель назад? Надо поблагодарить ту силу, что вернула его к жизни. К настоящей жизни. Усиливающимися волнами росло отвращение к мертвяку. Эти белые рыбьи губы, что растягивались в беззубой улыбке, эти сломанные уши, эта гигантская голова с волдырями на лбу и щеках — все это губило в Николае то живое, что возвращалось к нему.

Чертов полуживой ублюдок!

Поддавшись порыву, Николай ударил ногой в челюсть мертвяка. Голова чучела дернулась как воздушный шарик. Но урод не упал — продолжал облизывать руку. Тогда Николай поднял тощее тело и сбросил с крыши. Мертвяк не издал ни звука. Лишь на мгновение блеснули кошачьи глаза. А потом мозги чучела разлетелись по асфальтовой дорожке. Чпок — и нет загадки.

Угасающее солнце окрасило уже навсегда мертвое тело багровым. С высоты пятнадцатого этажа голова мертвяка уже не казалась большой, скорее — какой-то сморщенной. Ночью у «архаровцев» будет новая кожа.

Николай уже отходил от края крыши, когда под ноги попался черный полиэтиленовый пакет. Обычный такой сморщенный, во многих местах порванный пакет без ручек.

Заглянув в него, Коля вытащил игрушечную лошадку. Грива была грязной и подпаленной; на двух передних конечностях не хватало копыт; на шелковом тельце от хвоста до головы тянулся след зеленой слизи; морду обгрызли. Но лошадка все равно казалась очень красивой. Может, дело было в солнце, в лучах которого даже Город становился чуточку прекрасным. Но лишь чуточку. Может, дело было в том, что Коля давно не видел настоящих игрушек. Свалка кишела куклами. Эти дурацкие Кены и Барби!! Как же они опротивели!

Коля погладил лошадку. Ощутил, как пальцы заскользили по шершавой спине, как тепло принялось растекаться по руке. Он решил, что не выкинет игрушку и обязательно подарит Маше…

Солнце скрылось за горизонтом. Небо потеряло малиновый цвет, на смену ему пришел черный. Но ни одна звездочка не сверкнула Городу, не подарила надежду. Луна не блестела пятаком, даря мертвый пепельный свет. Лишь поднявшийся ветер навевал тоску и нашептывал о том, что скоро появятся «архаровцы».

Мир замирал: мертвяки в убежищах зарывались в мусор, как кроты — в норы, чайки замолкали и улетали к чертовому колесу — хотя чего им бояться? Даже запахи исчезали с появлением шуршащего ветра. Все, кроме одного — запаха абрикосовых духов.

Николаю не спалось. Он бережно обернул лошадку в полиэтиленовый пакет и положил возле себя. Сейчас, когда ветер бушевал, он придерживал сверток левой рукой.

Голос Алены не вернулся. Николай прижал пакет к себе и свернулся калачиком. Что он сделал не так? Почему удача вновь покинула его? Он решил, что даже если Алена так и не появится, то все равно пойдет искать дочь.

Очередной порыв ветра оказался настолько сильным, что закачал антенны на крыше. Звук удара металла о металл заставил Колю поморщиться. Давненько погода так не бесилась. Того гляди польет дождь. Коля понадеялся, что ливень погасит и пламя на Помойке.

Ночной Город ожил: заиграли граммофоны «архаровцев». Мелодия «темной ночи» заставляла сердце затрепетать от ужаса. Она разносилась по пустынным улицам, по аллеям, по пыльным дорогам, по грязным домам. И никто не мог спасти от «архаровцев». Лишь запредельно громкое шуршание игл по пластинкам давало мимолетную надежду на то, что иглы не выдержат и сломаются.

— Тё-ё-ёмная ночь…

Николай надеялся, что на такой высоте он не услышит эту въедливую мелодию, но получилось ровно наоборот — каждый аккорд, каждое слово гвоздем впивались в мозг. И сколько бы Коля не зажимал уши, но ничего не помогало.

Надо лишь переждать ночь. Это несложно. Зато в безопасности.

Николай высунул голову из-под крыши. В темноте угадывались лишь черты «архаровцев» — размытые кляксы. Однако отчетливо было слышно, как скрипят плащи уродов, как их ногти скребут по коробкам граммофонов, как хрустит под ботинками грязь, как слюнявые хоботки втягивают со свистом воздух…

Должно быть, все это кажется. У страха глаза велики.

Николай собирался уже ложиться спать, когда зеленые вены на левой руке фонарем засветились в темноте. Зеленый свет вспыхнул подобно звезде, осветив крышу и улицу. «Архаровцы» как по команде подняли головы вверх. А потом рванули в подъезд.

Зеленый огонь, бегущий по венам, обжег кожу. Николай укрыл левую руку пакетом, но свет все равно прорывался сквозь него.