— Пусть поищут,—бурчал он себе под нос.
Староста принес в деревню весть о болезни молодого князя. Он сам видел, как по лестнице к княжеским покоям спешил толстый замковый доктор в большом парике и с очками на красном носу.
В последние дни января 1763 года не прекращались метели. С неба, покрытого тучами, почти беспрерывно шел снег. Все дороги занесло. Крестьянам пришлось расчищать их. Из На-ходского замка больше не присылали приказов о розыске бежавших Скалаков, и староста вздохнул с облегчением.
В это время повсюду разнеслась радостная весть о том, что гаснет факел войны. Эти слухи часто возникали и раньше, но
быстро исчезали, и измученные крестьяне уже перестали в них верить.
Но на этот раз добрая весть не исчезла, подобно блуждающему огоньку; ее огласили и подтвердили власти: пятнадцатого февраля 1763 года в саксонском охотничьем замке Губертсбурге под Дрезденом был заключен мир. Вся страна с облегчением вздохнула.
Но дым пожарищ еще не рассеялся. Подписание мира не уничтожило ужасных последствий войны. Пограничные земли, особенно Находский край, немало перенесшие за время прусских войн, продолжали испытывать множество невзгод. Войска, стоявшие до сих пор в Силезии и Кладске, возвращались большей частью через находские деревни, и гусары подолгу здесь квартировали. Конец войны был для крепостных таким же несчастьем, как и ее начало. Солдаты на постое вели себя как заправские господа, принуждая крестьян полностью содержать и обслуживать себя. Крепостные должны были обеспечить войска необходимым продовольствием и подводами.
В воинские склады Находа свезли тысячу восемьдесят шесть центнеров муки, в Жацлерж отправили двести повозок, запряженных четверками, для транспортировки первой партии солдат, отпущенных из прусского плена. Крестьяне и горожане были кругом в долгах; одна находская деревня задолжала двадцать четыре тысячи золотых, что по тем временам составляло весьма крупную сумму. В течение войны многие крестьяне побросали свои хозяйства, и помещики, чтобы не понести убытков, насильно селили людей на опустевших участках.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
НОВЫЙ ХОЗЯИН
В деревне Ж. крестьяне готовились к полевым работам. Снег сошел с вершин и горных склонов. Теплый ветер возвещал о приходе весны. В этом году крестьяне с большей охотой, чем в былые времена, брались за плуги. Они знали, что на этот раз войска не вытопчут их посевы и не заставят скормить урожай своим лошадям. Но, как и в прежние годы, мрачной тучей нависала над крестьянами барщина; в эту весну 1763 года она переживалась еще тяжелее, чем когда бы то ни было. В хлевах у крестьян почти не осталось скотины; и лошади, и коровы, и свиньи были отобраны войсками или погибли от мора и голода. Как могли выполнить крестьяне бесчисленные крепостные повинности и вместе с тем возделать свои поля?
В деревне было несколько брошенных участков. Когда-то их владельцы несли большие повинности. И вот теперь, не желая терпеть убытка, господа принуждали крепостных отбывать барщину за бывшего соседа, который давным-давно бежал с этой земли.
Семян было мало, их не хватало, чтобы засеять все поле. И даже если всходы не будут уничтожены ненастьем и ливнями, много ли достанется крестьянам? Тяжелым бременем для жителей деревни Ж. была и сумма в двадцать тысяч золотых, которую они задолжали находским господам за зерно.
Вот та черная туча, которая закрывала крестьянам ясное небо. Многие из них мрачнели при мысли о своем безрадостном будущем, было отчего почесывать затылок.
— А что ж эта усадьба «На скале», так и будет висеть у нас на шее? —спрашивал с досадой кум Духач у старосты.—Хватим с ней горя, по три дня в неделю с двумя упряжками придется за нее отрабатывать. А о Скалаках так ничего и не слышно?
— Ни слуху ни духу! Как будто здесь и не жили; бог знает куда запропастились.
— Ну, такой участок господа не оставят без хозяина.
— Вряд ли они найдут охотников…
— Да, нелегко будет начинать на голом месте: ни теленка, ни колоска, все начисто выметено.
— Разве только корова, которую ты себе взял. Кумовья разошлись.
Некоторое время казалось, что не найдется желающего взять хозяйство «На скале», не появлялся человек, который, как тогда, в 1628 году, согласился бы здесь жить. Но когда на деревьях стали набухать почки и в чистом воздухе послышалось пение жаворонков, ожил и домик «На скале».
В начале мая после полудня во двор усадьбы «На скале» въехал воз, запряженный двумя лошадьми. С козел, которые, собственно, представляли собой доску, прикрепленную поперек телеги, соскочил возница, уже немолодой человек. Другой, сидевший сзади, принялся сбрасывать связки соломы и сена, лежавшие на возу. Возница указал ему, где находится хлев, и тот сначала отнес туда охапку соломы, а затем отвел лошадей.
Усадьба «На скале» была расположена в отдалении от деревни, и поэтому здесь не появились любопытствующие соседи, не прибежали даже ребятишки. Мешки с добром, которые до того лежали на возу под соломой, приехавшие перенесли в дом, а затем сложили на место солому и сено.
Захватив с воза большой узел, возница вошел в избу и положил узел на лавку возле печи. Лучи послеполуденного солнца играли на стенах горницы и на темном земляном полу. Веселое пение птиц, доносившееся через окно из запущенного, поросшегр травой сада, растрогало человека, оказавшегося в этой мрачной, тихой комнате. Все здесь осталось так, как в ту роковую ночь, когда Скалакам пришлось бежать из своего дома. Только окна потускнели от пыли и следов дождя да в углах под потолком черные пауки развесили густую паутину. Стол стоял на том же месте, куда его сдвинули во время борьбы, а с лавки до сих пор свешивался забытый платок. Едва ли кто переступал порог избы после той памятной ночи.
Незнакомец постоял в раздумье у порога, вздохнул и принялся развязывать узел. Он вынул из него молоток, топор, бурав, гвозди и другие необходимые в хозяйстве инструменты и вещи. Затем сходил за охапкой соломы, бросил ее на кровать, разровнял, после чего принес с воза узел поменьше. Это был свернутый белый плащ, из него торчали металлические ножны. Он расстелил плащ на кровати, повесил над ней тяжелый кавалерийский палаш, а рядом окованный медью пистолет.
Странно выглядели эти украшения на голой стене крестьянской избы, но достаточно было посмотреть на могучую фигуру их владельца, чтобы убедиться, что они здесь на месте. И хотя приезжий был наполовину одет в крестьянскую одежду, вся его внешность, весь его облик, походка, речь выдавали в нем воина. Да, новый хозяин усадьбы «На скале» в течение многих лет служил в драгунах. Это был Балтазар Уждян.
Он прилежно работал до вечера, переставлял, укладывал, прилаживал все в избе, чтобы хоть немного придать ей жилой вид. Его товарищ старательно помогал ему, выполняя отданные по-военному короткие приказания.
Управившись с делами, Балтазар вышел посмотреть на лошадь. Да и как было старому кавалеристу не позаботиться о своей Медушке, которой теперь предстояло сменить военное седло на тесный хомут крестьянской лошади. Она отчаянно брыкалась, когда ее впервые запрягли в телегу. Балтазару было очень жаль лошадь, но он решил, что лучше приучить ее к упряжке, чем разлучиться с верным спутником трудной походной жизни.
— Ну, Медушка, останемся здесь,—говорил он, поглаживая лошадь.—Не придется нам теперь жить, как прежде, но овса будешь получать вдоволь.—И он подгреб корм в колоде. Медушка ответила взглядом больших черных глаз, и Балтазар был уверен, что она его поняла.
Когда он вновь вышел во двор, уже начало темнеть. Наступил тихий, теплый вечер ранней весны. Умолкли вокруг леса, и только перед оградой, в старых деревьях с набухшими почками, шумел ветерок. В сенях нового хозяина приветливо встретило красное пламя домашнего очага, на котором помощник Балтазара варил скромный ужин. Когда Балтазар подошел к своему другу, тот подал ему цимбалы, найденные и в комнате: это был тот самый инструмент, на котором старый Скалак по требованию грубого камердинера должен был играть веселые песни. Видимо, Скалаки в спешке забыли его или просто не смогли унести с собой.