Через две минуты, направляясь на такси в Трайбеку Рук снова позвонил Никки. Та все еще была на допросе, и на сей раз журналист не стал оставлять сообщений. Втиснувшись в угол между спинкой сиденья и задней дверцей машины, он достал из конверта пачку схваченных скрепкой листов. В тесном ящике листы скрутились, но Рук разгладил их на колене и поднес к окну, чтобы в свете уличный фонарей перечитать заголовок:

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Никки Хит была большим специалистом по рукам. О человеке, сидящем напротив нее в комнате для допросов, она судила не только по тому, что этот человек говорил — или чего не говорил. Выражение лица, конечно, многое давало. Как и осанка, поведение (волнуется, ерзает, спокоен, собран и тому подобное), одежда, но больше всего говорили ей руки. У Солей Грей руки были тонкие и сильные. Как выяснилось, достаточно сильные, чтобы управиться с Митчелом Перкинсом, да так, что все приняли нападавшего за мужчину. Одну примету Никки истолковала неправильно: решила, что костяшки пальцев натерты на репетициях, а они были разбиты ударом при ограблении. И теперь Никки корила себя: ей все казалось, что, догадайся она раньше, можно было бы предотвратить трагедию.

У Морриса Гранвиля руки были мягкие и бледные, словно он каждый день отмачивал их в содовом растворе. И еще он обгрызал ногти, хотя при Никки и сдерживался. Но кожа вокруг ногтей распухла, и кутикулы были ободраны. Обдумав все, что говорили ей руки, она прибавила к этому одинокую жизнь и решила на этом остановиться. Еще она думала о Солей Грей. Если бы не шумная гибель певицы, Гранвиль не сидел бы сейчас перед Никки. Он напросился к детективу Хит только потому, что та попала в газеты вместе с покойной звездой. С ней он мог разделить минуту славы, когда подсмотрел, как Солей ссорится с бывшим любовником.

— Вы уверены, что это была та самая ночь, когда умер Рид? — спросила Хит.

Она не в первый раз за последние полчаса разными словами повторяла один и тот же вопрос, проверяя, не собьется ли допрашиваемый. Моррис Гранвиль свихнулся на преследовании знаменитостей, и это обстоятельство заставляло Никки быть особенно осторожной. В его рассказе виделся важный недостающий фрагмент головоломки, но Никки опасалась, что, бросившись на сладкую приманку, примет желаемое за действительное.

Она перебрала все способы проверки. Спросила, какое было число. «Четырнадцатое мая». Какой день недели? «Ночь пятницы». Какая была погода? «Моросил дождь. Я вышел с зонтиком». Была ли там охрана? «Я уже сказал, что никого не было. Никого, кроме нас троих». Она предупредила, что проверит все детали. Он ответил, что это хорошо, тогда она ему поверит. К тому же его радовал тот факт, что разговор записывается, и все же она сомневалась. Желание оказаться в центре событий могло подвести Гранвиля.

Оставался еще один вопрос. Он напрашивался с самого начала, но Хит выжидала, опасаясь, что свидетель замолчит.

— И чем закончилась ссора?

— Они долго ругались.

— Под дождем?

— Дождя они не замечали.

— До драки не дошло?

— Нет, они просто ругались.

— И что говорили?

— Я не все слышал, слишком далеко стоял.

Никки отметила еще одно совпадение с прежним рассказом.

— Но что-то вы слышали?

— Что-то насчет разрыва. Она орала, что он только о себе думает и слишком занесся. А он назвал ее эгоистичной сукой или что-то в этом роде.

— Она ему угрожала?

— Солей? Ни словом.

Никки мысленно отметила, что Гранвиль вошел в роль защитника Солей, и задумалась, не выигрывает ли тот что-нибудь от смерти певицы. Вряд ли, но стоит проверить.

— А Уэйкфилд ей угрожал?

— Я не слышал. Да он тоже был не в себе. Держался за фонарь, чтоб не упасть.

— И чем все закончилось?

— Оба расплакались и обнялись.

— А дальше?

— Поцеловались.

— В смысле, прощальный поцелуй?

— Нет, страстный поцелуй.

— А после поцелуя?

— Удалились вдвоем.

Никки постучала ручкой по спирали блокнота. Разговор подходил к самому важному для нее, и вопрос надо было сформулировать так, чтобы Гранвиль не пытался угодить ей с ответом. Никаких подсказок.

— Как они удалились?

— Держась за руки.

— Пешком? — уточнила Никки. — Или взяли такси?

— Сели в лимузин. Один из тех, что ждал у клуба.

У Никки участился пульс, и она постаралась говорить как можно спокойнее.

— Чей это был лимузин, Моррис? Не знаете, приехала на нем Солей или Рид Уэйкфилд?

— Они оба приехали на такси, я видел.

Хит заставляла себя не спешить, хотя искушение было велико. «Слушай, — велела она себе, — не суди заранее, задавай простые вопросы».

— Значит, лимузин просто стоял, и они его наняли?

— Нет.

— Что, они сели в чужую машину?

— Ничего подобного. Он их пригласил, и они сели к нему.

Чтобы не выдать, как важен для нее следующий вопрос, Никки уткнулась в свои записи. Спросить было необходимо, но очень небрежно, чтобы он не закрылся.

— Кто их пригласил?

Пабло допил анилиново-голубой энергетик и поставил пустую бутылку на стол в комнате для допросов. Учитывая возраст, Тараканы не требовали, чтобы он сидел смирно, и позволили мальчику перекусить прямо здесь — чтобы Виктор, кузен Эстебана Падильи, осознал, что ему светит. Потом Таррелл отправил подростка смотреть телевизор под наблюдением офицера и вернулся в комнату для допросов. По взгляду, которым встретил его Виктор, детектив понял, что, воспользовавшись его тревогой за мальчика как рычагом, они достигли цели.

— Парень вполне доволен жизнью, — сообщил Таррелл.

— Bueno,[146] — кивнул Каньеро и продолжал по-испански: — Не понимаю, Виктор, почему ты не хочешь поговорить.

В комнате для допросов Виктор держался не так самоуверенно, как в родном квартале. Он повторял те же слова, но в них не было прежней твердости.

— Сам знаешь: не болтать, не стучать.

— Это благородно, парень. Придерживайся кодекса, защищай бандитов, пусть тот, кто зарезал твоего брата, гуляет на свободе. Я тебя проверил: ты с этим миром никак не связан. Или ты у них в долгу?

Виктор помотал головой.

— Только не я. Я не из таких.

— Тогда не притворяйся таким.

— Закон есть закон.

— Чушь, это просто поза.

Виктор покосился на Таррелла и снова перевел взгляд на Каньеро.

— Конечно, вам и полагается так говорить.

Детектив выдержал паузу и кивнул на сумку с деньгами, стоявшую на столе.

— Жаль, что Пабло не сможет на них жить, пока тебя не будет.

Стул скрипнул по линолеуму: Пабло чуть отодвинулся, сел прямо.

— Почему это меня не будет? Я ничего не сделал.

— Приятель, ты поденный рабочий, а сидишь на сотне тысяч без малого зеленых. И думаешь, что ты чист?

— Говорю, я ничего не сделал.

— Тогда объясни, откуда денежки. — Детектив выждал, пока желвак на щеке у Виктора немного обмякнет. — Скажу напрямик: если будешь помогать следствию, я уговорю прокурора не создавать тебе проблем. — Подождав, пока мысль дойдет до слушателя, Каньеро добавил: — Или объясни парнишке, что оставляешь его одного, но зато кодекса не нарушил.

Виктор Падилья повесил голову, и Таррелл понял, что они его достали.

Через двадцать минут Таррелл и Каньеро встали перед вошедшей в отсек Хит.

— Есть! — нестройным хором доложили они.

Она оценила их восторг.

— Поздравляю, ребята. Хорошая работа. И я кое-что накопала. Собственно, я как раз жду ордера.

— На кого? — поинтересовался Таррелл.

— Ты первый. — Никки села за стол лицом к ним. — Пока оформляют ордер, займите меня рассказом.

Таррелл подкатил два кресла, а Каньеро разложил перед собой записи.

— Все как мы ожидали: Виктор говорит, его кузен подрабатывал, торгуя сведениями о важных пассажирах. Продавал их Кэссиди Таун.