Я прошу Аню и Ольгу написать тебе, а Анастасию — Беби, так как каждая описывает различно. А мне эти описания не удаются. Губернатор был очень хорош, он нас все время «держал на ходу», так что мы всюду поспевали вовремя, и потом народу дали подойти к нам поближе. Что за восхитительный старый город, но только слишком рано стемнело, поедем туда вместе весной, когда будет разлив реки, говорят, что тогда еще лучше и можно на моторных лодках ехать в монастырь. Проезжая мимо большого памятника тысячелетия России, я вспомнила о большой картине в здешнем Большом Дворце. Как прекрасен Соф. собор, но только стоя перед ним, нельзя хорошенько его разглядеть. Служба продолжалась два часа (вместо четырех), они пели очень хорошо, и я была счастлива начать все с обедни и помолиться за моих дорогих. Иоанчик и Андрюша повсюду ходили с нами. Мы прикл. ко всем святым. Жаль только, что приходится все делать наспех и нельзя достаточно отдаться молитве перед каждым, а также нельзя всматриваться в детали. Посылаю Беби икону, перед которой мы стояли (и сидели). Епископ Арсений произнес слово, когда мы приехали, очень трогательно; молодой епископ Алексей считает себя очень красивым (лицеист) — они следовали за нами повсюду целый день. Потом после обедни с десяти до двенадцати мы посетили лазарет, находящийся рядом, Епарх., чрез комнату епископа и музей старинных церковных драгоценностей, устроенный здесь три года тому назад. Прелестные старые иконы, которые лежали в церквах и монастырях, запрятанные, покрытые пылью. Они начали их чистить, и появляются восхитительные свежие краски — очень интересно, и я хотела бы все осмотреть в другой раз, все подробнее, тебе бы тоже это понравилось. Вернулись к поезду, солдаты уже разошлись (к счастью). Я завтракала, сидя на кровати, а Аня в своем отделении. У детей были Иоанчик, и Андрюша, и Иславин. Мы были встречены его женой и дочерью с цветами — хлебом-солью от города. В два мы опять отправились в Земский лазарет, маленький. Везде раздавали иконы. Потом в Десятинный монастырь — там хранятся мощи св. Варвары. Я посидела минутку в комнате настоятельницы и потом попросила, чтобы меня провели к старице Марии Михайловне, Жевахов мне про нее рассказал, и мы пошли к ней пешком чрез мокрый снег. Она лежала в постели в маленькой темной комнате, так что пришлось принести свечку, чтобы мы могли друг друга увидеть. Ей 107 лет, она носит вериги (теперь они лежат возле нее) — обыкновенно она всегда работает, бывает повсюду, шьет для арестантов и солдат без очков, никогда не моется. И, разумеется, никакого запаха или ощущения грязи, копна курчавых седых волос и милое, тонкое овальное лицо с прелестными молодыми сияющими глазами и милой улыбкой. Она благословила и поцеловала нас. Тебе она посылает яблоко (пожалуйста, съешь его!) — сказала, что война скоро кончится, — скажи ему, что мы сыты. Мне она сказала: а ты красавица — тяжелый крест — не страшись (несколько раз) — за то, что ты к нам приезжала, будут в России две церкви строить (дважды это повторила) — не забывай нас, приезжай опять. Беби она послала Просфору (было слишком мало времени и кругом суета, а то бы очень хотелось поговорить с ней), всем нам дала образки. Сказала, чтобы мы не беспокоились о детях, что они выйдут замуж, другого не могла расслышать. Я забыла, что она сказала девочкам — я просила Иоанчика и Андрюшу также подойти к ней и Аню послала в комнату. Она, наверное, об этом напишет. Благодарю Бога за то, что Он дал нам увидеть ее. Это она несколько лет тому назад сказала, чтобы с большой иконы св. Девы из «Старая Русь» была снята копия и послана тебе — не хотели этого сделать, говорили, что она слишком велика, — потом началась война, иона настаивала, и они исполнили это, и она сказала, что все мы будем в крестном ходе, и так и было, когда ее привезли в прошлом году 5-го пред Фед. Соб. — ты помнишь, и ты распорядился, чтобы эта огромная икона хранилась в 4-ом Стрелковом полку. У меня есть маленькая книжка об ее жизни, которую вчера дал мне старый слуга Мариинского дворца (ее духовный сын). Она на меня произвела гораздо более приятное впечатление, чем старая Паша из Дивеева. Оттуда — в Юрьевский монастырь (пять верст от города); твой старый Никодим там находится — он обожает тебя, молится за тебя и шлет свой привет.

Кажется, Ольга пишет тебе все эти подробности. Сколько любви и теплоты везде, ощущение Бога и твоего народа, чистота, единство чувств — это принесло мне огромную пользу, и мы уже строим планы насчет Тихвинского монастыря с очень почитаемой св. Девой (образом), четыре часа отсюда и Вятка и Вологда. Арханг. собирается все разузнать. Надо сочетать лазареты со святыми местами, это дает силу. Все так старо и говорит о прошлом в Новгороде, чувствуешь, что переживаешь опять старинные времена. Старица встречает каждого словами радуйся невеста неневестная. Мы были в маленьком приюте для детей Татьянинского комитета — они туда привели маленьких девочек из другого приюта. Потом мы отправились в Двор. Собр., где дамский комитет дал мне пять тысяч рублей, и видели их лазарет — великолепная большая зала для солдат, офицеры рядом, пили чай, возле меня сидели жена губернатора и архиепископ. Мало дам, все уроды — его дочь там работает в качестве сестры. Потом в Знам. церковь — посылаю тебе икону, которую я у нее купила, она так прелестна, пожалуйста, повесь ее над твоей кроватью — у нее такое прелестное лицо; и Невеста Христова (которую они от нас спрятали, я ее видела, тогда в тот самый день, она тебе поможет), потом принесли чудотворную икону св. Николая, чтобы мы приложились — как очаровательна церковь и Своды (такие крутые лестницы) — не было времени взглянуть на Страшный суд, на котором Петр Великий приказал написать свой портрет и Меньшикова. Наш мотор застрял, и толпа его подтолкнула. Оттуда в крошечную часовню, в саду, где на печку Просфирни появилась (много лет назад) Богоматерь — она не тронута, только покрыта стеклом и обделана драгоценными камнями. Такое необыкновенно сильное «благоухание», девочки и я это заметили. В душе и сердце мы вас всюду носили и все с вами делили.

(Напиши записочку Ане в виде благодарности, это ей будет приятно, так как она во всем принимает такое теплое участие — губерн. был так мил с ней и Никодим также). Оттуда — еще в Земский лазарет, куда привезли раненых из окружающих местностей, и Городской лазарет. На станции получили икону и яблоки от купечества. Трубачи из тамошнего запасного полка играли уланский марш. Мы уехали до шести — вернулись сюда в десять двадцать. Спали ночь в вагоне, утром отправились в лазарет, теперь я отдыхаю — вечером наш Друг. Так восхитительно и такой отдых и теплота для души. Благословляю тебя и целую без конца, твоя Зиппу.

Как отвратительно насчет Румынии».

Государыня задумалась. Ей хотелось бы еще приписать о делах, но в голове стояла нестерпимая муть и усталость. И она снова зажгла папироску и жадно курила, думая тяжелые, все одни и те же, думы…

В дверь осторожно постучали.

— Войдите! — досадливо отозвалась царица.

В комнату вошел камер-лакей Кондратьев, старый и больной, которого государыня совсем освободила от служения за столом по болезни, но оставила во дворце. Старик почтительно доложил, что Анна Вырубова очень просит немедленно принять ее по экстренному делу. Царица незаметно поморщилась. Конечно, Аня была преданный друг, но иногда она была тяжела своей назойливостью и претензиями быть всегда в царской семье на первом месте.

— Проси…

В сиреневую комнату быстро, насколько только позволяли ей больные ноги, вошла Вырубова. Лицо ее было сильно взволнованно. Она тяжело дышала.

— Нет, это решительно из рук вон! — воскликнула она. — У меня сейчас была сестра из вашего лазарета… из лазарета Марии и Анастасии… она совершенно вне себя… В лазарет принесли газеты, в которых уже было напечатано описание нашего путешествия в Новгород, и вдруг один из раненых офицеров — офицер, офицер! — засмеялся и говорит: «Восторженный прием населения!.. Просто Протопопов наслал туда тысячи шпиков и всякой сволочи, а эти думают, что это в самом деле население приветствует их…»