— Пожалуйста, не называйте ее моей Марианной!

— Ладно, не буду. Мы знаем, что Марианна Зекендорф живет в замке Ринтелен. Мы знаем, что поселил ее там Уиллоуби. Мы знаем, что почти каждый вечер он либо сам ездит туда, либо посылает за ней шофера. И мы знаем, что она всех нас водит за нос, а главным образом Уиллоуби. Что вы можете предложить?

— Вы — начальник отдела общественной безопасности, — злорадно отозвался Иетс. — Вам и решать…

Трой сказал:

— Было бы неплохо сцапать ее там, в замке, привезти сюда, и чтоб вы ей задали хорошую трепку.

— А что это нам даст? — Иетс сел на скамейку у стены, предназначенную для жалобщиков-немцев. — Она ведь уже не работает в военной администрации. А для предмета любовных утех Уиллоуби стаж политической борьбы с нацизмом, кажется, не обязателен.

— Это халатность, если не больше, — заспорил Трой. — Почему он отменил проверку личности?

— Потому что она больше не сотрудник. Потому что его личные приятельницы контрразведке не подведомственны. Именно так он и скажет, когда его спросят. Если вообще будут спрашивать.

— Можно поднять такой скандал, что узнает Фарриш. А Фарриш не любит, когда у него в хозяйстве что-нибудь не так.

Иетс встал со скамьи. Он подошел к столу и исподлобья взглянул в лицо Трою.

— Мне не нравится ваш подход. Слишком мелко… Это Уиллоуби мог бы себя так вести, если бы вдруг застал врасплох человека, к которому он давно подбирается.

— Глупости! — Трой нахмурил брови. — Меня выжили отовсюду, где я мог с чистой совестью делать свое дело. Я должен цепляться за эту должность, в которой я завишу от милости Уиллоуби. Как же мне защищать себя — в белых перчатках?

Иетс переменил тон.

— Я очень сожалею… — начал он.

— А вы не сожалейте. Давайте лучше действовать. Нельзя это так оставить. Что-нибудь да выйдет из этого. Посоветуемся с Девиттом.

Несколько удивленный таким предложением со стороны Троя, Иетс признался:

— Я сам об этом думал.

— Не воображайте, что я хочу жаловаться старшим! — сказал Трой, почувствовав удивление Иетса. — Просто — отчего не поговорить с хорошим стариком!

— Согласен! — сказал Иетс. Марианна Зекендорф, ринтеленовское поместье, Креммен — все это было как-то связано между собой; и где ни копнешь, всюду чуялось неладное. Не то чтобы совсем уж неладное, ничего противозаконного, никаких данных для прямого обвинения. С внешней стороны все казалось совершенно гладко. Но, может быть, невинный обман Марианны Зекендорф окажется той трещиной, куда можно вбить клин, чтобы расшатать всю постройку.

Запустить руку прямо в осиное гнездо личных связей Уиллоуби, его планов, замыслов и махинаций — значило объявить ему открытую войну. В ходе этой войны он и Трой рисковали столкнуться и с Фарришем. Тут нужна была поддержка, хотя бы моральная.

За коктейлями, перед обедом, они завели с Девиттом разговор и нарисовали ему всю картину. Девитт задал им много вопросов. Самый существенный из этих вопросов был:

— Знаете ли вы, дети мои, на что идете?

Иетс ответил за обоих:

— Знаем.

Морщинки у глаз Девитта разбежались лучиками в улыбке.

— Ну что ж, тогда — к делу, — сказал он.

8

Для Уиллоуби выдался на редкость удачный день.

Генерал его ни разу не вызвал. Во всех отделах комендатуры все шло своим заведенным порядком, а потому ровно в пять часов он смог отбыть к себе в Гранд-отель, где ему предстояла приватная беседа с Лемлейном. А вечером должна была приехать Марианна.

Все складывалось как нельзя лучше: частные дела следовали за служебными, удовольствия — за трудами. В такие дни все, что от человека требуется, — это мелкие организационные мероприятия: распорядиться, чтобы с гражданской автобазы за Марианной вовремя была послана машина; дать Лемлейну понять, что пора выполнить данные обещания.

Лемлейн явился минута в минуту. В руках у бургомистра был светло-коричневый сафьяновый портфель с золотыми инициалами Уиллоуби на клапане.

— Этот портфель, — сказал Лемлейн, — есть знак глубокого уважения жителей Креммена к своему военному коменданту. Содержимое же, сэр, составляет своего рода репарацию. Фрау фон Ринтелен, члены ее семейства и я счастливы возвратить законному владельцу утраченные им акции ринтеленовских предприятий вкупе со всеми необходимыми документами. Желаете просмотреть?

— А как же! — весело сказал Уиллоуби. — Мешок великолепен, но я все же хочу взглянуть на кота.

И они просидели добрых два часа, проверяя счета и расписки, пересчитывая хрустящие листы гербовой бумаги, набрасывая длинные столбцы цифр, складывая и умножая. Косые лучи заходящего солнца озаряли лоснящиеся щеки Уиллоуби, и даже Лемлейн в этом освещении казался не таким безнадежно серым. Но вот наступили сумерки. Уиллоуби глубоко вздохнул, собрал бумаги, запер портфель и засунул его в чемодан между брюками.

Лемлейн встал.

— Мы выполнили свой долг, сэр, — сказал он торжественным, но в то же время не совсем уверенным тоном.

— Да, да, мой милый Лемлейн! Теперь все в полном порядке!

— Но я все еще не…

Уиллоуби добродушно усмехнулся:

— Это можно уладить. Официально назначаю вас впредь до выборов кремменским бургомистром. Надеюсь, вы достаточно разбираетесь в демократических порядках, чтобы обеспечить себе успех у избирательной урны?

— О, да, Herr Oberstleutnant. — Лемлейн не трогался с места. — Почту за честь нести эту должность, пока я могу быть полезен вам и генералу Фарришу…

«Вот прилип», — подумал Уиллоуби. — Ну? — Он не пытался скрыть свое нетерпение.

— Мы бы хотели получить нечто более прочное, сэр, более ощутимое.

— Письменное подтверждение, что ли?

Лемлейн вдруг перестал быть смиренным и послушным немецким чиновником:

— На заводах Ринтелен все готово к возобновлению производства. Для этого мне необходимы полномочия от вас. Мы вам немало дали, сэр. Остальное наше. Идет?

— Завтра! — сказал Уиллоуби. — Завтра все будет улажено. — И видя, что Лемлейн все еще колеблется, он решительно взял его за плечи и повернул к дверям.

Даже эта первая тень разногласий не омрачила превосходного настроения Уиллоуби. Мысль его продолжала работать, пока он брился и одевался, готовясь к свиданию с Марианной. Он обдумывал возможности поездки в Париж, к князю Березкину. Придется отложить кое-какие дела. Придется натаскать Люмиса, чтобы тот мог заменить его на время отсутствия. Придется получить у Фарриша разрешение на отпуск. Но все это не представляет особых трудностей.

Уиллоуби уже видел свой финансовый расцвет. Он прикидывал, сколько ему еще потребуется пробыть в Германии после возвращения из Парижа. Самое большее полгода. А потом — домой, под сень фирмы «Костер, Брюиль, Риган и Уиллоуби». Война, в общем, оказалась неплохим коммерческим предприятием. Одни занялись картинами и бриллиантами, другие собирают фотоаппараты или продают немцам мыло, шоколад и сигареты. Мелкота, нарушают закон ради грошовой наживы! Законы пишутся не для того, чтобы их нарушали, законы пишутся для того, чтобы действовать на их основе. Он всегда говорил, что война ничем не отличается от мира; только на войне крупнее ставки, шире возможности и гораздо серьезнее решения, которые приходится принимать. А в остальном — все вопрос связей и умения рассчитывать на три хода вперед и шевелить мозгами, которыми нас наделил Бог; в штате Индиана или в Руре — безразлично.

Скоро Марианна будет здесь. Нужно заказать обед на двоих сюда, в номер.

В конце концов Памела накрыла Петтингера на месте преступления.

Она шла в комнату Марианны сказать о том, что только что звонили от Уиллоуби: вольнонаемный шофер комендатуры приедет за ней в семь часов вечера. Дверь была не заперта. Памела постучалась, но, не дожидаясь ответа, толкнула дверь и вошла. Она успела заметить, как Марианна поспешно набросила одеяло на Петтингера.

Памела, бледная, дрожащим голосом кое-как передала поручение; потом она вышла в коридор и встала у двери, прислонясь к стене и стараясь унять сердце, бившееся короткими неровными толчками.