Думчев внимательно приглядывался ко мне.

— Вы слышите? — указал он на синеющую рощу. — Кто-то зовет нас: рю-рю-рю-рю…

Я вслушивался, вглядывался, и все кругом было так необычно, что я не мог ничего понять.

Рю-рю-рю…

Вспомнил! Ведь это зяблик рюмит перед дождем.

Зяблик, пение птиц! Я не в Стране Дремучих Трав! Там я не услышал бы зяблика! Там все шумел и шумел бесконечный лес трав, там неистовый треск кузнечика оглушал меня.

Или все же это сон? И мне снится этот зяблик?

Рю-рю-рю… — рюмит зяблик.

Я сел рядом с Думчевым на зеленый пригорок у пня, у обыкновенного пня. Я слышал знакомый шелест листьев, долгий, сладостный; вдыхал запах свежескошенного сена.

Покой, тишина и какая-то светлая веселость переполняли меня. Не вернулся ли я в мир своего раннего радостного детства, и сирень, стукнув в низенькое окошко, заглянула в комнату и разбудила меня?..

Хорошо знакомый костюм

Думчев долго сидел в раздумье рядом со мной. Неожиданно он встал и начал что-то искать у корней пня. Я был вне себя: может быть, Думчев еще не почувствовал свой настоящий рост и ищет ход в жилище, построенное им некогда под пнем? Трава у пня была прибита, утоптана ногами. Наверное, все подвалы Думчева засыпаны землей. Надо напомнить Думчеву, но я медлил: он так деловито, спокойно шарил рукой по земле, к чему-то присматривался.

— Вот, вот, нашел! — воскликнул Думчев — Смотрите!

И я увидел маленький, едва заметный кокон гусеницы. Кокой был туго завязан шелковой ниточкой. Так вот в чем дело! Это был тот мешок-кокон, куда сложил он свои записи о путешествии, тот мешок, который он вручил мне.

Молча смотрели мы то на этот кокон, то друг на друга. Думчев развязал узелок. Он держал на ладони кокон с листками и маленькую ниточку. И я почувствовал, что эта ниточка связывала в его душе два мира — две жизни: его прошлую жизнь в Стране Дремучих Трав и ту жизнь, в которую он вступит, завязав снова мешок с листками. Ведь эти листки станут предисловием к его рассказам о тайнах Страны Дремучих Трав.

А я? Чем больше я смотрел на эту ниточку и кокон гусеницы, тем больше я чувствовал, что все спутавшиеся впечатления начинают проясняться. Там, в Ченске, под микроскопом доцента Воронцовой я прочту снова листки, хранящиеся в этом коконе. На душе у меня было отрадно и прозрачно. Думал я теперь только об одном: как бы помочь Думчеву тихо и спокойно вернуться в жизнь.

Несколько поодаль от пня лежал чей-то аккуратно сложенный костюм, серый, в широкую клетку. Он показался мне очень знакомым. Вязаный галстук — темно-серый с красным. Коричневые ботинки с узелками на шнурках тоже показались мне знакомыми.

Я видел когда-то на ком-то этот костюм. Но на ком? Когда я посмотрел на ботинок, я вспомнил шагающие колонны, которые раздавили наш плот у речки.

— Это костюм гиганта, — сказал я.

— Да, костюм гиганта! Знаете, в Стране Дремучих Трав я раздобуду вам шелковые брюки из ниток шелкопряда, ватную куртку соткет психея. И мы будем в плащах. Но стойте! Что же это такое? Возможно, я и сам еще путаю… То я сознаю, что стал таким, как все люди, то теряю это ощущение. Не пойму… — Думчев вскочил: — Грохот! Что это за грохот? — Он закрыл ладонями уши.

Да, какие-то странные прерывистые звуки. Они мне знакомы, я их уже слышал когда-то. В траве мелькнул пушистый хвост. Собака. Это ее лай. Вот там какой-то навес, покрытый травой. Я подошел к нему и стал спускаться по каменным ступенькам… Площадка. Стол. Два стула. На столе мятый жестяной бидон. Я остановился. И вот из глубины появилась человеческая рука с фонарем, и предо мной предстала знакомая, очень хорошо знакомая фигура женщины в ватнике. И сюда же прыгнула собака желтой масти, с пушистым хвостом…

И тут я сразу все, все вспомнил! Все понял!

— Здравствуйте, товарищ Черникова! Я вернулся! — прокричал я с восторгом и радостью.

— Что такое? Голый человек?!

Я выскочил из подвала. Вслед раздался бешеный лай собаки.

Разбой средь бела дня

— Думчев! Сергей Сергеевич! Где вы? Молчание. Лай собаки утих.

Но вот кусты всколыхнулись, раздвинулись, и Думчев опросил шепотом:

— Что, уже умолк грохот?

— Лай собаки? Да!

— Нет, не лай, а грохот.

— Это лай собаки! Здесь база Райпищеторга

— Поймите же меня. Я уверен…

Думчев не договорил — на нас мчалась собака. Я схватил ветку и замахнулся. Собака, поджав хвост, с лаем побежала обратно к своей хозяйке.

— Эта собака показалась мне сначала огромным допотопным животным, — сказал Думчев. — А вы на нее — веткой… И она прочь от вас! Теперь только я поверил, что грохот — не грохот, а лай и что мы оба…

— Тише! Слушайте!

Там, у базы Райпищеторга, Черникова громко разговаривала со своей собакой. Мы оба прислушались.

— Ну и работа! Понимаешь, Курчавка? Мне за новой книжкой ордеров в город идти, а приказано: стой здесь и сторожи одёжу. А если за овощами приедут? Как же овощи без квитанции отпускать? А потом отвечай, отчитывайся, кому и почем отпускала. Несколько дней люди пропавшего человека искали! Рощу прочесывали. А я им говорю: «Не ищите. Он тут, на этом месте, на моих глазах что-то проглотил… сразу вдруг растаял, пропал… Сама же я об этом в город сообщила». А мне скачали: «Ну, так сторожи эту одёжу». С пня сняли, аккуратно сложили и сказали: «Не трогай, береги. Сюда ученая собака прибудет. В Москве про нее известно, Эльфой прозывается. Она одежду понюхает и в роще, в развалинах кого надо отыщет». Вот тут и стой! За что напасть такая?! Кто же я есть — заведующая государственной базой Райпищеторга или сторож чужих пиджаков? А тут голые ходят… пугают еще…

Черникова смолкла.

— Гражданка, — крикнул я, — верните мне мою одежду!

— Твоя, что ль?

— Моя! Киньте костюм сюда, в кусты. Вы отвернитесь, я сам ее возьму!

— Приказано охранять! Кого надо, того ученая собака Эльфа отыщет.

— Прошу вас, товарищ Черникова…

— Не упрашивай. Приказано — ни на шаг!

— Ну и не надо! Дождусь ученой собачки.

Мы переглянулись с Думчевым и сразу поняли друг друга.

— Идут! Ведут! — крикнул я из кустов.

— Кто? Что? — отозвалась Черникова.

— Собаку ведут! Ученую собаку Эльфу!

— Где? Где?

— Там! Смотрите! Там они, за поворотом…

— Кто же я есть — заведущая государственной базой Райпищеторга или сторож чужих пиджаков?

Черникова сделала несколько шагов, заслонила рукой глаза, стала всматриваться в даль.

Я выскочил из-за кустов, схватил одежду и кинулся обратно.

Вслед нам неслось:

— Разбой! Разбой средь бела дня!

Но мы были уже далеко и приближались к беседке.

Вот он, мой костюм! Но один на двоих! И мы поделили одежду. Пиджак и брюки — Думчеву. А у меня.. у меня был чересчур «спортивный» вид. Думчев был весел: еще немного — и засмеется. А я хохотал, хохотал до слез…

Рю-рю-рю, — где-то рядом рюмил зяблик.

Мы весело топтали кусты. Испуганный дрозд чокал свое: чок-чок-чок…

И лай собаки и то, как рюмил зяблик и как чокал дрозд, — все это казалось мне трогательным отрывком какой-то дорогой мелодии.

У порога старого дома

Теперь, когда я пишу эти строки и восстанавливаю в своей памяти наше возвращение в Ченск, я вновь ощущаю то веселое, светлое чувство, которое наполняло нас в те часы. Припоминаю, какой странный и смешной вид был у Думчева в моем широком, большом костюме и какой нелепый «спортивный» вид был у меня, как мы ве< село смеялись, глядя друг на друга!

До вечера мы прятались в роще, а чуть стемнело — вышли на дорогу и направились в город.