Должен напомнить, что оказавшись в Стране Трав, в потоке опасностей, я не смог, не успел ввести Думчева в курс тех событий и изменений, которые произошли на земле за время его отсутствия.

Мы медленно шли мимо окон чужих домов. В одних зажглись огни, в других было еще темно. Окна открыты, слышны обрывки разговоров, всплески смеха. Думчев то и дело останавливался, недоуменно оглядывался. Он вернулся к жизни, но всеми мыслями, чувствами, переживаниями еще не расстался со Страной Дремучих Трав.

Вот под большим синим абажуром собралась семья за вечерним чаем. На высоком стульчике сидит белокурая девочка, размахивает ручками, что-то лопочет, а все кругом смеются.

Припоминаю, что тогда на улицах Ченска я подумал: «Кто из людей, спокойно сидящих за столами в домах, провожающих нас слегка насмешливой улыбкой на улицах, — кто из людей поверит мне, если я скажу, что рядом, совсем рядом лежит страна, где обитают тысячи хищных животных, где широко и мощно разлилась река, через которую не может переправиться человек, где грядой встают песчаные холмы и неистовый ветер далеко разносит пыль и где грозно день и ночь шумят деревья-травы.

Думчев озирался, вслушивался, останавливался и внимательно всматривался в лица людей, дома, деревья… Он не верил, что находится в родном городе.

И, когда из раскрытого окна зазвучал передаваемый по радио романс «Для берегов отчизны дальной», Думчев вскинул голову вверх. Точно музыка и слова шли не из окошка, находящегося на уровне его головы, а откуда-то с неба. Он постоял, послушал и, вырвав свою руку из моей, зашагал вперед.

— Куда вы? — догнал я Думчева.

— Он бежит за нами!

— Кто?

— Поющий невидимка.

Я опять взял Думчева под руку.

Это действительно могло показаться ему очень странным: ведь радио вошло в обиход в те годы, когда он жил в Стране Дремучих Трав.

Вслед за нами и рядом с нами шли новые слова романса: «…ис-чез и по-це-луй сви-дань-я…»

Точно одно окно передавало другому предыдущий слог, а следующее окно подхватывало новый слог: «…Но жду е-го, он за то-бой!»

Слова и музыка не отставали от нас.

Я подробно и спокойно объяснил Думчеву, что такое радио.

— Да, да! — сказал он. — Понимаю! Понимаю!

И тут же он стал утверждать, что радио существует и в Стране Дремучих Трав. Он даже привел в пример какую-то бабочку, для которой ее усики служат антенной. Припоминаю, что все время, когда мы шли по улицам Ченска, меня неотступно занимала одна мысль: надо спросить Думчева, как понимать его слова: «… то, что вы с собой принесли и потеряли, то и должно помочь». Эти слова он сказал ночью на берегу речки Запоздалых

Попреков, после того как мы убедились, что и вторая крупинка, возвращающая рост, утеряна для нас навсегда.

И вот мы в Ченске! Так что же нам помогло оставить Страну Дремучих Трав?

Вот за окном склонились над картой два вихрастых мальчугана; один из них быстро водил по карте карандашом и что-то доказывал другому. А этот другой ему возражал и с деловым видом оттачивал карандаш.

— Собираются в путешествие, — сказал я.

Думчев в ответ произнес только одно слово:

— Графит!..

И как часто в Стране Дремучих Трав, так и теперь я с недоумением посмотрел на Думчева. Но он тут же ответил:

— Вы, кажется, меня все еще не понимаете? Для того чтобы мой опыт, последний опыт, удался и не случилось несчастья, мне требовалось малоактивное вещество для замедления реакции. Нужна была пылинка графита. Вы уронили около города бумажных ос карандаш, и я получил графит. Опыт удался. Мы, как видите, не в Стране Дремучих Трав, а среди людей, в Ченске.

Я так и не успел дослушать его: мы дошли до дома, где жила Полина Александровна Булай.

Здесь некогда жил и он. Вот старое, покосившееся крыльцо. Поблескивала белая эмалированная дощечка. Я поднялся уже по ступенькам на крыльцо и хотел было постучать в дверь. Но не постучал.

— Сергей Сергеевич, что же вы остановились? Ведь мы пришли!

Но он стоял в нескольких шагах от крыльца и не двигался.

Я сбежал с крыльца и взял его за руку:

— Вот мы и пришли!

Думчев молчал. Это длилось несколько минут. Я ждал.

Потом он вдруг заговорил сам с собой, совсем так, как в Стране Дремучих Трав:

— Что же ты медлишь? Ты ведь стоишь у родного дома. Смутился? Боишься? Возможно..

Бесстрашный путешественник, он не боялся проникнуть в гибельное гнездо ос. Отважный охотник, поражающий одним ударом хищного богомола, он стоит здесь, у старого, покосившегося крылечка своего родного дома, и… робеет!

Время шло. Наконец Думчев медленно и осторожно поднялся на крыльцо.

И опять я поднял руку, чтобы постучать в дверь.

— Не надо! — схватил меня Думчев за руку. — Обождите… Я — я еще не собрался с силами.

Он был в смятении — я это видел, понимал.

Город постепенно затихал. Потухали огни.

А Думчев точно оправдывался в чем-то предо мной:

— Сейчас… Еще немного — и я осмелюсь…

Было тихо. И мне казалось, что я слышу, как колотится сердце Думчева. Я ждал.

— Что ж, все равно, стучите! — сказал Думчев каким-то глухим и далеким голосом.

Скрипка снова зазвучала

На мой стук открыла дверь Полина Александровна. Из-за двери своей комнаты выглядывала соседка.

— Вот мы и пришли! — произнес я так просто и естественно, точно по поручению Полины Александровны сбегал в скверик позвать Думчева пить чай.

Полина Александровна вдруг схватилась руками за край шкафа. Она вглядывалась в лицо Думчева и шептала:

— Нет, нет! Не может быть!

Все молчали. Растерянность, смятение и тревога словно вошли с нами в дом и овладели всеми. Я тут же вспомнил, что у меня весьма странный вид…

Я хотел было непринужденно засмеяться, шутливо сказать что-то, но чувствовал себя связанным, и все слова казались мне фальшивыми.

Всех выручила соседка:

— Самоварчик! Теперь надо самоварчик поставить! Я поставлю свой… Пожалуйста, гости дорогие!

Я был ей благодарен.

А на наше странное одеяние никто не обратил внимания.

Я успел сказать Полине Александровне:

— Главное — не спрашивайте ни о чем Сергея Сергеевича! Берегите его. Придет время — и он сам расскажет, где был. Не спрашивайте его сейчас.

Соседка проводила Думчева и меня до дверей лаборатории и при этом приговаривала очень тепло и гостеприимно:

— Самоварчик у меня быстрый! Уголечки лихие, лучинушки сухие! Вмиг закипит! Сейчас подам!.. Полина Александровна, что же вы?! То всё ждали, ждали, а теперь чайком угостить не хотите! — слышался уже внизу ее хлопотливый голос.

Дверь в лабораторию за нами закрылась.

Очень осторожно Думчев открыл шкаф, долго смотрел, потом достал свой старый костюм. Я помогал ему одеваться. За все время он не проронил ни слова. Только присматривался ко всему.

В дверь лаборатории тихо постучала Булай. Вошла и молча стала накрывать на стол.

Соседка подала самовар. Стали пить чай. В сахарнице лежали щипцы.

Думчев взял их в руки:

— Жук-рогач!

Полина Александровна и соседка с недоумением посмотрели на меня. Но я молчал. Откуда-то донесся гудок.

— Чай, пароходом прибыли? — спросила соседка.

— Пароходом? — переспросил Думчев. — Пароходом… Значит, все еще пар? А личинка стрекозы — ракетный двигатель…

Булай и соседка опять посмотрели на него с удивлением.

Тут мне вспомнилась первая микрозаписка Думчева с упоминанием личинки стрекозы, запись на одной из карточек в его лаборатории: «Циолковский… личинка стрекозы». Вспомнил и утро на берегу речки Запоздалых Попреков, где эта личинка с необыкновенной откидной маской на голове передвигалась в воде толчками.

Конечно, способ передвижения личинки стрекозы упрощенно напоминает принцип работы реактивного двигателя. Но ракета перемещается в пространстве не простым вбиранием и выталкиванием воды (газа, воздуха). В камере ракеты сгорает топливо, и образующиеся при этом массы газа давят на верхние стенки ракеты, толкают ее вперед. Поэтому ракета может двигаться в безвоздушной среде — в «пустоте».