Вместо цементного гнезда халикодомы мы увидели груду развалин. Опустив руки, я вспомнил о том, как Думчев сравнивал пирамиды фараонов с гнездом халикодомы. А где же, где крупинка, которую мы спрятали в гнезде? Кто-то на своей подошве унес ее. Кто? Не все ли равно!

Какой тяжкий день! Там, на гряде холмов, я понял: мне не найти той крупинки, которую закатали скарабеи. А теперь, у раздавленного гнезда халикодомы, я убедился, что обе утеряны навсегда. Навсегда!

Как?! В Москве наступит утро, с тихим шелестом упадут газеты в зеленый почтовый ящик, прибитый к моим дверям. Но я не разверну эти газеты…

Будут звонить по телефону дорогие мне люди. Напрасные звонки!

Вечером в настороженной тишине театра раздвинется занавес. В эту минуту я всегда ощущаю теплое дыхание зрителей, ловлю их взгляды, пытаюсь угадать, какие чувства владеют ими. Неужели все это потеряно?!

Как нелепо! Кончить жизнь в схватке с какими-то пауками и мухами…

И жалость, жалость к самому себе охватила меня.

Думчев торопил: надо было засветло переправиться через речку, добраться до его дома. Но я долго не уходил с этого места, все чего-то ждал.

Когда мы шли назад, мне казалось, что травы уже не так враждебно относятся ко мне. И в шорохе их верхушек мне слышалось: «Не надо отчаиваться, не надо отчаиваться!»

Уже было совсем темно, когда мы перебрались на другой берег реки. Мы устали. В темноте идти к дому Думчева было трудно, и мы решили ночевать в спальных мешках на берегу. Тянулась ночь. Я слышал, как Думчев ворочался в спальном мешке с боку на бок. Не спалось и мне. Я почему-то вспоминал, какое мглистое, багровое небо раскинулось над сломанными травами около раздавленного гнезда халикодомы, какая стояла страшная тишина.

Я говорил себе: «Останусь в Стране Дремучих Трав. Навсегда!» Но почему-то мои мысли и переживания были далеки и отличны от смысла этих слов. Почему-то я чувствовал неловкость за то, что не уплатил за номер в гостинице. И еще я чувствовал большую вину перед профессором Тарасевичем — ведь ему надо беспокоиться о ремонте института, а приходится тратить время на поиски и разговоры о моем исчезновении. Тянулась ночь — ночь на берегу речки Запоздалых Попреков.

И было очень тихо. Только резко блестели надо мной звезды. Светились края тяжелых причудливых облаков, медленно проплывавших по небу. И была печаль на душе.

Лежа на берегу в спальном мешке, я пытался уснуть, сосредоточиться на чем-то, но мысли мои всё возвращались то к одному, то к другому событию прошедших дней. Думчев лежал рядом и, по обыкновению, разговаривал с самим собою.

Получился как бы своеобразный диалог из слов, которые я произносил про себя, и из громких, ясных слов Думчева. Я слышал, как Думчев говорил:

— Сколько упустили люди только потому, что не смотрели себе под ноги, не изучали Страну Дремучих Трав.

А я слушал и думал: «Если присмотреться внимательнее, то вся Страна Дремучих Трав — сплошная бессмыслица: инстинкты, инстинкты, инстинкты».

Думчев. Самое тяжкое, когда у человека с умом не хватает дисциплины ума. Вот в чем беда моего гостя!

Я. Конечно! Разве я сам не понимаю, что Думчеву надо заново написать дневник? Но как его передать? Да! Ведь сюда еще будут приходить люди, будут меня искать. И может быть, может быть… Нет, дневник писать надо очень долго, а меня уже скоро перестанут искать.

Думчев. Совсем не страшно, если гостя что-то или кто-то испугает в Стране Дремучих Трав. Но я боюсь, если он испугается своего испуга.

Я. Как странно Думчев говорит, но смысл его слов мне понятен. Ах, как мне хочется сидеть с Думчевым на самых обыкновенных стульях, пить крепкий чай, слышать телефонные звонки, голос диктора и вспоминать, только вспоминать Страну Дремучих Трав!

Думчев. Надо завтра же сказать гостю: то, что вы с собой принесли и потеряли, то и должно помочь.

Я. О чем там Сергей Сергеевич говорит? Ведь обе крупинки потеряны навсегда.

Думчев. Опыт, еще один опыт…

И тут я не сдержался и, обращаясь к Думчеву, громко воскликнул:

— Сергей Сергеевич, объясните же, скажите толком! Ведь то, что я принес, утеряно?..

Повернувшись ко мне, Думчев спокойно ответил:

— Не торопитесь! Завтра я ставлю опыт… Спокойной ночи!

— Спокойной ночи, Сергей Сергеевич, — ответил я, ничего не поняв, и повернулся на другой бок.

Шумно катила речка Запоздалых Попреков свои волны, и беспокойно дрожал на ее водах луч луны.

Я уже стал засыпать, когда до меня в тишине ночи долетели слова Думчева: «Воздух ушедших минут…»

Что за странные слова: «Воздух ушедших минут»? Я прислушался. И вот Думчев снова проникновенно и с большим волнением повторил: «Воздух ушедших минут…»

— Сергей Сергеевич, что за загадки? Что такое «воздух ушедших минут»?

Из-за облака вышла полная луна, и показалась она мне бесконечно, бесконечно далекой. Никогда в жизни я не видел такой далекой луны.

— Сергей Сергеевич!

Думчев не ответил. Я подбежал, наклонился над ним. Он дышал ровно и тихо. Спал, как ребенок.

Я вернулся, забрался в мешок. Утром надо спросить Думчева, как понять странные три слова: «Воздух ушедших минут».

И уснул.

Подземный ход

Проснулся я поздно. Утро давно наступило.

— Доброе утро, Сергей Сергеевич! — сказал я.

Никто не ответил. Я увидел, что около меня стоит горшочек с ложкой. В горшке была обычная наша еда. На земле я увидел, что из камешков сложены слова: «Вернусь поздно». Я позавтракал и стал ждать. Деревья-травы все еще были прибиты к земле. Вчера мне казалось, что жизнь в Стране Дремучих Трав навсегда иссякла, прекратилась. А теперь, к своему удивлению, я увидел, что все вокруг меня звучит, шелестит, звенит, двигается, летает. Как всегда.

«Куда ушел Думчев? — подумал я. — Как понять те странные слова, которые я вчера услышал: „воздух ушедших минут“? Не во сне ли их произнес Думчев?»

Бабочка с огромными бурыми крыльями беспомощно билась о берег речки. Крылья ее были поломаны. И вода относила ее все дальше и дальше. Вот в речке появилось какое-то чудовище с большими ногами и огромной головой. У чудовища из-под шеи выдвинулась маска. Маска откинулась, точно на шарнирах. Острые когти маски впились в тело плывущего насекомого, и снова маска вернулась на прежнее место — жертва поднесена к пасти чудовища. Мне вспомнилась запись Думчева на одном из листов. Там он называет чудовище с маской личинкой стрекозы. А в первой микрозаписке, которая была в букете цветов, он писал: «При помощи водяных выстрелов движется личинка стрекозы. По этому принципу летит в небо горящая ракета во время больших праздников и народных гуляний. При помощи этого же способа передвижения люди поведут свои воздушные корабли с Земли на Луну…»

Вот личинка стрекозы поплыла. Двигалась она мягкими толчками. Ногами не гребла, но тем не менее передвигалась быстро: вбирала в себя воду и выпускала обратно.

Время шло. Думчев все не возвращался.

Почти машинально я следил за другим существом с маской. Вот оно подплыло к кочке. На миг замерло. Но что это? Водевиль с переодеваниями? На спине у этого уродливого чудовища лопнула кожа. Образовалась трещина. Кожа расползалась. Из трещины вылезло совсем другое существо: огромные глаза, длинное изящное брюшко и тонкие смятые крылышки. Что же будет дальше?

Утреннее солнце уже грело, даже чуть-чуть припекало. И в розовых лучах наливались жизнью и постепенно расправлялись молодые трепетные крылышки стрекозы, начинали отсвечивать изумрудом зелени. Стрекоза только что, при мне, появилась. Пройдет еще немного времени — окрепнут ее крылышки. И взлетит стрекоза легко и грациозно, высоко-высоко.

Вот в речке появилось какое-то чудовище с большими ногами и огромной головой.