Спускались с перевала с бешеной скоростью, колеса беспрерывно визжали на крутых поворотах, и вагончик мотало так, что приходилось держаться за поручни кресла.

Постепенно шире стали ущелья, все дальше отходили склоны, и дорога вышла на широкую долину. На мелких отрогах хребтика, на месте сведенных лесов-кофейные плантации. Часто на склонах видны неубранные стволы крупных деревьев; они лежат поперек падения склона, и их назначение-задерживать смыв почвы, который здесь, при большом количестве осадков, обычно приводит к быстрой и разрушительной эрозии. Здесь же, вперемежку с плантациями, можно видеть заброшенные участки, на которых почва снесена почти нацело, повсюду торчит скалистая материнская порода.

Общеизвестно, что хищнические приемы ведения сельского хозяйства в США привели не только к общему понижению плодородия почв, но также к развитию в колоссальных, поистине «американских», масштабах процессов эрозии, то-есть сноса почвенного слоя водами и ветрами.

По такому же пути идет хозяйство Бразилии. Крупный плантатор, подхлестываемый конкуренцией, «выжимает» из своей земли сегодня все возможное, не заботясь

о поддержании плодородия почвы, о сохранении ее от смыва. Ослепленный жаждой наживы, он буквально «рубит сук, на котором сидит». У него нет плана, он действует по выражению бесславного французского короля Людовика XV, прославившегося лишь своим изречением — «после меня хоть потоп».

Расширение плантаций сахарного тростника шло исключительно за счет уничтожения лесов, не только для расчистки площадей под культуру самого сахарного тростника, но и для обеспечения топливом сахарной промышленности. В одном лишь штате Пернамбуко сжигается на сахарных заводах около 1 миллиона тонн дров в год. Неудивительно, что в Пернамбуко площадь, покрытая лесом, теперь не составляет даже 10 %. А между тем он лежит в области, называвшейся в недавнее время «северо-восточным лесом». Оставшиеся клочки былых лесов уже не имеют никакого экономического значения. Не имеют они значения и для сохранения почв от истощения и эрозии.

Эрозия почв в Бразилии приняла особенно угрожающие размеры на северо-востоке страны. Прежде тихие и спокойные реки, защищенные лесными насаждениями по всему течению, в настоящее время превратились в разрушающую силу, унося растворимые вещества почвы, не сдерживаемые ничем на хищнически оголенных от лесов склонах.

Эрозия почвы несет более страшную угрозу голода, чем это представляют себе помещики и плантаторы, которые в условиях капиталистического строя никогда не смогут восстановить утраченное плодородие почвы.

Американский почвовед Шепард подсчитал, что только в сельскохозяйственных районах США уносится прочь ежегодно 3 миллиона тонн почвы.

На опыте земледелия своей «цивилизованной» страны Шепард сравнивает эрозию почв с войной и пишет:

«Современное человечество усовершенствовало два способа покончить с цивилизацией. Один из них — тотальная война, другой — мировая эрозия почвы. Из них более коварным и разрушительным, несомненно, следует при-знать эрозию. Война нарушает равновесие или уничтожает социальную среду, творящую цивилизацию, эрозия уничтожает естественную среду, то-есть фундамент. Война больше бросается в глаза потому, что она разрушает города, ниспровергает троны и государства. Но все это может быть восстановлено. Эрозия почвы, фактически уничтожающая или уносящая землю, которая обеспечивает насущным хлебом 2 миллиарда людей, достигает уже необратимого этапа, на котором люди и дела их будут покрыты забвением».

Этот почвовед не только хорошо усвоил, что «война ниспровергает троны», но и расписывается в полной беспомощности капиталистического строя в сохранении плодородия почв.

Еще в 1866 г. в письме к Энгельсу Маркс так характеризовал систему капиталистического хозяйствования: «…культура, если она развивается стихийно, а не направляется сознательно… оставляет после себя пустыню» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч. XXIV, 1931, стр. 35).

Хищническому разрушению почвенно-растительного покрова, так резко обострившемуся на современном этапе капитализма, будет положен конец вместе с концом капитализма.

Трудящиеся нашей страны уже являются свидетелями и участниками подлинно планового преобразования природы на пользу и благо нашей страны и им следуют трудовые массы стран народной демократии.

Ни Шепарду, ни другим специалистам «мировой эрозии» почв невдомек, что есть страны, где усилиями народов творятся дела, которые никогда не будут покрыты забвением, а имя вдохновителя преобразования природы на благо человечеству переживет века и тысячелетия.

Остановки поезда на станциях были по-прежнему очень коротки - три-пять минут, но сменяющих друг друга пассажиров больше. Среди преобладающей массы негров и метисов все чаще попадались фигуры европейцев. Возле станционных домиков появились навесы, под которыми сложены для отправки мешки кофе.

Какая судьба ждет этот кофе? Будет ли он животворным бодрящим напитком или его сожгут или выбросят в море?

Кофе, или кофейное дерево*, происходит из Африки, где произрастает дико в горах Абиссинии. В Бразилию оно попало только лишь в середине XVIII в. и сперва культивировалось на севере в штате Пара, близ Белема.

Это небольшое вечнозеленое дерево, часто растущее в форме куста, с темно-зелеными листьями, в пазухе которых сидят по нескольку штук белые цветы с замечательным ароматом. Плоды размером с вишню или чуть круп-нее от темно-красного до почти черного (черно-фиолетового) цвета; внутри мякоти плодика лежат два семени. Это и есть кофе, кофейные бобы или кофейные зерна, как их по-разному называют.

Постепенно проникая на юг, кофейное дерево встретило наилучшие условия для культуры в штатах Минас-Же-раис, Рио-де-Жанейро и, особенно, в Сан-Пауло. Здесь урожайность и качество продукции оказались наилучшими в Бразилии, и штат Сан-Пауло стал главным «кофейным штатом» страны. Второе место занял штат Минас-Жераис, где сосредоточено более 500 млн. деревьев кофе, что равно четвертой части всех посадок кофе в Бразилии; Сан-Пауло владеет более чем 50 % их.

Бразилия вступила в «кофейную эру» своего экономического развития. На мировом рынке возрастал спрос на кофе, потребление его все более расширялось, и бразильские плантаторы неудержимо расширяли плантации кофейного дерева, на которых применялся самым широким образом даровой труд негритянских невольников. Кофейное дерево приносило баснословные барыши бразильским плантаторам, скупщикам, экспортерам.

Экспорт кофе занял первое место во всей торговле Бразилии.

Мировое производство кофе в 1929/30 г. составило 40 млн. мешков (вес мешка кофе равен 60 кг), из которых на долю Бразилии пришлось 29 млн. мешков, то-есть 72,5 %.

И вот, в эту пору расцвета кофейного изобилия Бразилии «подоспел» мировой экономический кризис 1929–1933 гг. В стране накопились огромные нереализуемые запасы кофе из-за резкого падения экспортной торговли.

Защищая интересы крупных плантаторов, бразильское правительство запретило посадки новых деревьев и приступило к организованному уничтожению излишков кофе.

Сперва его выбрасывали из портовых складов в море. Но кофе не тонул, а кофейные зерна вскоре начинали гнить, отравляя рыб и нестерпимым смрадом заражая окрестности. Тогда решили кофе сжигать. Но и это оказалось не просто: кофейные зерна содержат 11 % влаги и «сами» не горят. Пришлось горы кофе обливать керосином. Но своего керосина у Бразилии нет, он ввозится из США. Около 1 млн. долларов тратилось ежегодно, чтобы уничтожить излишки кофе.

С 1931 по 1943 г. было уничтожено 77 800 тыс. мешков кофе (в некоторые месяцы были поставлены «рекорды»: уничтожалось до 1 млн. мешков!), то есть 4 668 000 тыс. килограммов! Трудно даже прочесть эти числа.

Пятьсот крупнейших океанских пароходов потребовалось бы, чтобы перевезти это количество кофе, которое составляет пять годичных сборов всего производства кофе страны.