Этот период в кампосах — зима. Но «зима» такая, в течение которой средние месячные температуры не опускаются ниже +16°. В этом коренное отличие климата кампосов от климата наших степей.

С сентября начинается здесь потепление, и средняя январская температура равна 22°, средние суточные здесь достигают 35°; одновременно возрастает и количество осадков, достигающее в декабре и январе 350 и даже почти 400 мм. Период с октября по март-это жар-кое влажное лето. В эту пору растительность буйно развивается. Итак, климат здесь имеет два сезона-влажное и жаркое лето и сухую и «прохладную» зиму. Это климат саванн, которые иногда называют тропическими степями.

При более внимательном наблюдении можно легко различить два типа кампосов: один - полностью лишенный деревьев или кустарников; его называют здесь кампос-лимпос; второй же - с редко разбросанными небольшими деревцами и низкими кустарниками; это - кампос-серрадос.

Злаковая основа у обоих одинаковая. Здесь господствуют злаки, часто принадлежащие к тем же родам, что в наших степях: ковыли*, триостница*, бородач*, пырей* и много еще своих, южноамериканских, злаков такого же степного облика.

В примеси к злакам здесь много видов из семейств бобовых, губоцветных, зонтичных, сложноцветных и других, своим обликом также очень похожих на «степняков». В сухой период они заканчивают плодоношение, буреют и высыхают. Наряду с ними здесь и типичные тропические представители: вечнозеленые агавы и мелкие кактусы; правда, они сравнительно редки в господствующей массе злаков и разнотравья.

Еще один признак резко отличает кампосы от степей: необычайное богатство видового состава и неоднородность его. Здесь на двух-трех квадратных метрах можно на-считать полтораста-двести видов, а на соседних двух-трех метрах вы найдете еще полсотни таких, что не были встречены рядом. Видовое разнообразие и пестрота — это признак тропиков.

Наши степи гораздо однороднее, более устойчив видовой состав на соседних участках, и меньшее число видов входит в покров.

Несмотря на отмеченные отличия, общий облик расти-тельного покрова кампос-лимпос поразительно сходен со степью. Смотришь вот на этот снимок и мысленным взором уносишься на Харьковщину, в Воронежскую область, а отнюдь не в тропики Южной Америки.

Кампос-серрадос — это совсем особый тип: внешне он сходен с африканскими саваннами, для которых типичны невысокие деревца с оригинальной зонтикообразной формой кроны. И здесь по злаковому травостою разбросаны изредка от-дельные низкие деревца трех-пяти метров высоты и мелкие кустарники, лишь в полтора-два раза выше трав.

Некоторые деревья тут сбрасывают листья на сухое время, у других листья жесткие, покрытые блестящим лаком, отражающим жгучие лучи солнца, или защищены густым шерстяным покровом, как войлоком, предохраняющим от излишнего испарения.

Наше посещение совпало как раз с зимним замиранием растительности, и мы могли хорошо видеть особенности и приспособления растений к перенесению невзгод засушливой по-годы. У нескольких деревьев на стволе и ветвях мы видели толстую пробковую кору, очень сходную с корой пробкового дуба; это тоже защита от перегрева и испарения. У многих деревьев и кустарников в эту пору происходит дозревание плодов и семян; почти у всех плоды одеты толстой оболочкой. Два вида деревьев при нас цвели. Оба они опыляются ветром, и понятно, почему их цветение приурочено к этому периоду: во время летних ливней пыльцу залило бы дождем, смыло бы ее наземь с цветов.

Особенно замечательно было дерево пахира*: оно стояло без листьев, концы ветвей торчали вверх и двоились и троились наподобие канделябров, а верхушка каждой такой веточки была увенчана громадным белым цветком со многими десятками пыльников на тонких качающихся тычинках.

Нередко в бездождные месяцы страшные палы гуляют по кампосам, сжигая легко вспыхивающий сухой травостой. Огонь повреждает деревья и многие растения травяного покрова. Такие пожарища легко узнать по обуглен-ной коре на стволах; на выгоревших местах очень быстро поселяется и разрастается тот пурпуровый злак капин-гордура, который мы видели на склонах возле Агуа-Араша. Возможно, что фермеры даже нарочно выжигают кампосы, способствуя разрастанию этого злака — хорошего нажировочного кормового растения для скота.

Между прочим, злак капин-гордура не местное растение, а занесен сюда из Африки, натурализовался здесь и стал широко распространяться, захватывая все земли, выходящие из-под естественной растительности (заброшенные истощенные поля, расчистки из-под леса, пожарища, стравленные скотом пастбища, свежие откосы на склонах и т. п.).

Почва здесь тоже латериты, но с несколько ослабленной окраской: здесь они оранжево-красные, и пыль с грунтовой грейдерной дороги густым слоем покрывает листья и стебли растений.

Под цвет почвы и побуревшей травы, только с буровато-кофейным оттенком, оперен южноамериканский страус — эму*. Несколько раз мы встречали эму и в одиночку, и с малышами. Это крупная птица, с нашего дудака, только на длинных ногах и с более длинной шеей. От человека и машины она быстро убегает, пригнув к земле и вытянув вперед шею и согнув свои длинные ноги, чтобы принизиться в уровень с травой; бежит, часто виляя то вправо, то влево, напоминая этим, как убегает от охотника среднеазиатская дрофа-красавка.

Очень характерны для области кампосов колонии термитов. Они холмиками высотой до трех четвертей-одного метра виднеются здесь и там. Термиты лепят свои жилища из почвы, скрепляя ее так прочно, что разрушить их можно только ломом. Обычно на термитнике растения не поселяются. При виде их в кампосах опять-таки напрашивается сравнение с сурчинами и сусликовыми холмиками в южнорусских степях и пустынях.

Кампосы Бразильского нагорья-это колоссальный резерв пастбищ для животноводства. Но мы очень редко видели здесь стада, и они бывали всегда очень маленькие. Из-за отсутствия налаженного транспорта скотоводство в условиях капиталистической Бразилии здесь «невыгодно». И земля лежит втуне.

Изредка маленькие фермы видны среди просторов здешних равнин. Но земля вся расхватана частными владельцами. Где бы мы ни проезжали, повсюду по обе стороны дороги тянутся ограды из колючей проволоки. Через различные промежутки от этой ограды отходит такой же проволочный забор вдаль.

Редко-редко встречаешь примитивные ворота и слабо накатанный колесный след от дороги в глубь участка (чаще всего здесь ездят на двуколке, запряженной четверкой мулов или быков; а в большую четырехколесную фуру впрягают восемь, а то даже двенадцать быков): значит, на этом участке есть хозяйство. Но очень редко вы найдете здесь хозяина этой земли. Землевладельцы живут в городах, занимаясь там каким-нибудь более прибыльным капиталистическим «бизнесом», чем обработка земли или животноводство. Многие из них сдают свои участки в аренду.

В один из маршрутов мы заехали далеко, увлеклись сбором растений, устали и захотели пить и есть. Поехали еще вперед и стали высматривать жилье. Увидали, на-конец. Шофер не решился преодолеть придорожную канаву с водой от недавнего дождя, чтобы подъехать к дому. Пошли пешком, причем нарушили «священное право частной собственности»: ворота в проволочной ограде были на замке, и мы, ведомые шофером, перелезли через колючую изгородь.

Вот ферма или фазенда по-бразильски: хижина из тонких жердей, залепленных глиной; оконные проемы без рам и даже без ставней (вместо них — цыновка); крыша из кукурузной соломы; земляной пол. Стол из некрашеных досок на врытых в землю «ногах». Стулья фабричные, очень почтенного возраста. Глиняный сосуд для воды-на земле, кой-какая алюминиевая посуда - на полках. Возле дома маленький садик, в котором видно несколько папай*, бананов, персиков. Под сенью деревьев клочок вскопанной земли с небрежными грядками. Бродит несколько уток и кур. Всё.