Сначала мы разучивали сольные трюки, а потом групповые. Это занятие сложное, ибо предварительно надо хорошо узнать индивидуальные особенности зверей. Но именно на сольных занятиях я так хорошо изучил своих леопардов, что у меня появилось по отношению к ним чувство юмора и захотелось превратить некоторые трюки в комические сценки.

Прежде всего подумал о Ранжо. Этот леопард вообще был комиком, Причем во всех ситуациях он оставался неизменно серьезен и невозмутим. Эту особенность я подметил у него на первых же репетициях и подумал, что он может внести оживление в наш номер. Но тогда мне самому было не до смеха.

А теперь мы с ним разыгрывали такую сценку.

Пронеся леопарда несколько шагов по манежу, я сбрасывал его, как мешок. Ранжо, несмотря на мои требовании уйти на место, продолжал лежать, словно достиг наконец, предела своих желаний. Даже похлопывание по бедру не производило на него впечатления. Тогда я хватал его за хвост и тянул юзом назад. Он цеплялся лапами за рельсы, по которым перед этим катал шар Принц. Я продолжал тянуть его за хвост. Но рельсы — опора ненадежная и катятся вместе с ним. Несмотря на смешное положение, он сохранял невозмутимый вид, и это вызывало хохот зрителей.

Постепенно я расцветил юмором и шуткой сценки с другими леопардами. Часто тот или иной ход подсказывали они сами. Например, Уля после стойки на задних лапах никак не хотела идти на место, и никакие угрозы на нее не действовали. Я кипятился и возмущался, даже бросал в нее «со злости» бич. Она это все спокойно наблюдала, а потом, насладившись зрелищем вышедшего из себя укротителя, шла на свое место от одного кивка головы.

Теперь уже по-новому приглядывался я к поведению зверей и за кулисами. Часто эти наблюдения помогали своевременно предотвратить конфликты, как это было в случае с Ранжо и Принцем. На манеже они всегда вели себя дружелюбно, но один непредвиденный и пустяковый случай чуть не поссорил их на всю жизнь. На конюшне они были соседями, и однажды я заметил, что оба стоят по разные стороны шибра и, хотя не видят друг друга, сосредоточенно смотрят в одну точку. Что, думаю, они тут увидели? Стал наблюдать. Вижу, Принц старается просунуть лапу в щель — шибр оказался зарытым не до конца — и схватить соседа. Ранжо ударяет лапой по лапе Принца и даже царапает его. Ну, думаю, оставлю щель, посмотрю, Что будет дальше.

На следующий день уже лапа Ранжо стала протискиваться в щели, и оба снова стоят, как завороженные. Друг друга не видят, но по запаху узнают. И вот уже в манеже между ними вспыхивает ссора, и работа приостанавливается для наведения порядка. Нет, эксперимент надо прервать. Щель заделали.

Я же опять пришел их понаблюдать. Оба продолжали сидеть против бывшей щели и колотили по этому месту лапами. Безрезультатность попыток в конце концов, охладила леопардов, и они уже не сидели в ожидании друг против друга по обе стороны шибра, а снова стали прогуливаться по клетке. Но нет-нет — то один, то другой подойдет к заветному местечку, насторожится, потрогает лапой или рыкнет. Со временем они и вовсе перестали подходить к щели. В манеже некоторое время еще ворчали друг на друга, а потом снова стали приятелями.

Не заметь я этого вовремя, могли начаться кровопролитные бои, в которых бы и мне, наверно, досталось не мало.

Каждый, казалось бы, незначительный факт приучал меня к тому, что в таком деле, как дрессировка, нет мелочей, что любой пустяк может быть причиной больших печалей… или творческих радостей, потому что многие трюки родились тоже из наблюдения за зверем в клетке.

Дальнейшие репетиции (к сожалению, уже не регулярные — манеж был нужен для подготовки пантомимы «Индия в огне») мы посвятили вещам более тонким — шлифовке трюков. Я хотел, чтобы мы — я и мои леопарды выглядели с военным блеском. К этому времени я настолько обрел уверенность, что мог задумываться и о собственном поведении на манеже, о своих позах и жестах, комплиментах публике и о том, как это выглядит со стороны. Ведь я должен «соответствовать» леопардам, «быть им в стиль». Попросту говоря, легко отказаться смешным на фоне этих красивых животных.

Сегодня моя репетиция отменена. После представления назначен генеральный прогон пантомимы «Индия в огне».

После генеральной был проведен короткий обмен мнениями. С тех пор прошло уже четверть века, а я и сейчас помню мысль, высказанную артистом драматического театра. И не просто помню, но постоянно ею руководствуюсь, когда затеваю что-то новое или оцениваю работу моих товарищей. Он сказал тогда примерно следующее:

— Мы, артисты драмы, любим и уважаем цирк. Мы уважаем его и поэтому на сцене не стоим на руках и не делаем сальто; сделать это с таким блеском, как вы, мы не сумеем. Так уважайте же и вы наше драматическое искусство.

Он был совершенно прав: было неудобно и даже неприятно видеть на манеже, где всегда демонстрируется только высшее мастерство, бесплодные попытки артистов цирка стать артистами театра.

Пантомиму выпустили, и мои репетиции возобновились.

Всего их было сорок девять. За это время я очень старался убедить леопардов не считать меня своим врагом, и, в конце концов, мы «договорились» о взаимном содружестве. Не хотелось освободить зверей от страха, приучить их повиноваться только воле и настойчивости. Страх как сдерживающее начало я заменил заботой, пряником, терпением, дружелюбием.

Репетиции прошли успешно, и я решил, что настала пора отдать письмо директору; раз все хорошо кончилось, приказа о взыскании не последует.

— Вам письмо из главка, товарищ; директор, извините, что забыл вручить его раньше, леопарды все как-то отвлекали.

Директор прочитал его тут же и сказал:

— Письмо должно было быть передано мне в день вашего приезда, а теперь оно потеряло всякий смысл. Возьмите его себе на память. В главк сообщим, что вы уже в клетке и ни в каких консультантах не нуждаетесь.

Хорошо говорить с понимающими людьми!

Из главка пришла телеграмма с поздравлением.

После сорок девятой репетиции аттракцион с леопардами был вчерне готов. Вчерне, потому что доработка происходит всегда на зрителе. Но на последней, пятидесятой репетиции произошло нечто непредвиденное. Бывали у меня дни неудачные, когда звери находились в плохом настроений и не повиновались, когда своими наскоками и нападениями изматывали меня в конец. Были и слезы, и разочарования, и бессонные ночи, но такого еще ни разу…

Впрочем, я подозреваю, что эта фраза — «такого еще не было ни разу» — окажется самой ходовой в рассказе о леопардах. Никогда не знаешь, чего от них можно ждать.

На пятидесятую репетицию приехал сам управляющий цирками страны В. П. Беллер, чтобы посмотреть мою работу и решить, готов ли аттракцион к выпуску. Я чувствовал, что от этого просмотра зависит будущее номера. Не без волнения вспоминаю сейчас, как буквально все артисты стремились мне помочь, предлагали свои услуги, подбадривали веселым словом, кто чем мог. Каждый понимал, что совершается новое и трудное дело: советские артисты осваивают сложнейший жанр циркового  искусства — дрессировку хищников. А то, что я справился с этим делом самостоятельно да еще в такой короткий срок, особенно ими ценилось. Работники цирка знают, чего это стоит.

Клетки открыты. Леопарды по туннелю устремились на манеж. Как только Ранжо, Принц и Нерро вышли па арену, я за ними, чтобы рассадить их и встретить «дам», Улю и Фифи.

Но не успел я выйти из туннеля, как Нерро неожиданно набросился на Принца. Нерро сильнее Принца, но уступает ему в ловкости и быстроте. И в этом броске он не смог сразу добиться преимущества над более тяжелым и высоким Принцем. Недостатки и достоинства каждого уравновешивали их шансы в этой схватке.

Я же стою в туннеле и не могу выйти на манеж, потому что звери сплелись в клубок и катаются пестрым меховым шаром у самой двери. Вдруг клубок распался, и я было уже хотел ворваться на поле боя, но звери сцепились снова, и кровавый поединок продолжался. Мое положение было самым незавидным. Мало того, что я стоял в полусогнутом положении, но сзади меня, в туннеле же, дрались «дамы», может быть, из солидарности со своими супругами.