В клетке все должно точно, до сантиметра, стоять на своем месте. От этого зависит четкость и ритм работы. Необходимо научиться ставить каждую вещь механически, не думая, быстро и даже красиво. Вот эти-то приемы и вырабатывал я, когда тайком тренировался в клетке.

Надо было также установить для себя безопасную зону передвижения, то есть найти такие точки, где буду для зверей недосягаем, наметить определенные места, куда в случае необходимости — то есть нападения — можно отскакивать, а также зоны, куда я не имел права ступить ногой. К тому же надо было точно запомнить расположение предметов в клетке, чтобы при отскоке не споткнуться и не упасть. Оказаться лежащим для дрессировщика — большой риск.

Но как ни старался я засекретить день своего первого входа в клетку, о нем узнали.

Я хотел его скрыть не потому, чтобы сохранить какую-то  тайну, просто сам еще не знал, как пройдет эта встреча. Мне казалось, что под взглядами тысячи глаз я буду скованным, а тут нужна свобода и независимость, чтобы можно было сосредоточиться только на одном. Как же я тогда ещё мало знал особенности своей новой профессии, если думал, что что-то или что-то помешает мне сосредоточиться!

Но такое дело, как выпуск из клеток хищных зверей, не сделаешь в одиночестве. Надо предупредить дирекцию цирка, инспектора манежа, пожарников (они должны проложить шланг), электриков. Попробуй-ка здесь сохранить что-нибудь в тайне. Моя тайна была секретом полишинеля — о ней знали даже в городе люди, мало причастные я цирку.

Накануне решающего дня меня то, и дело спрашивали:

— Александр Николаевич, говорят, что вы завтра войдете в клетку? Это правда?

— Раз говорят — наверно, войду!

И тут советы и предложения сыпались градом:

— Давайте наденем на вас лонжу, и, если звери набросятся, мы моментально поднимем Вас из клетки под купол.

— Нет, лучше вокруг клетки зажечь штук двадцать факелов на длинных шестах и в случае нападения отбивать факелами.

— А по-моему, надо сделать несколько пиротехнических зарядов, звери будут ошеломлены взрывами, а вы воспользуетесь этим и выскочите в дверку.

— Я как бывший тракторист, предлагаю самое радикальное средство: к двухметровой металлической трубе приделать бобину от трактора «фордзон» и пустить ток, не опасный, но неприятный для леопардов. Вот и весь секрет угощения.

Предлагалось бесчисленное множество всяких предохранительных приспособлений. Самое забавное было в том, что мысль всех и каждого работала только в одном направлении: как защитить меня от нападения. Я отшучивался, отшучивался, но, наконец и сам задумался: неужели леопарды такие страшные, что в клетке мне только придется от них отбиваться и спасать свою жизнь? Может быть, я что-то проглядел, недооценил? Или у самого вид такой ненадежный, что все готовятся спасать? Конечно, всех будоражило то, что человек впервые в своей жизни входит в клетку к взрослым хищникам. Впервые в жизни!

Я же больше всего надеялся на самообладание да на те знания, которые получил из книг и из практики по уходу за самими леопардами и лошадьми. Единственно, что меня беспокоило, будет ли достаточный напор воды в шланге. В Одессе в то время это было сложной проблемой. Пришлось обратиться с просьбой в соответствующие организации. Нам обещали с двенадцати до часу ночи перекрыть воду в некоторых районах и подать в цирк нужный напор. Обещать-то обещали, но сделать не сделали, и, когда я вошел в клетку, вода из брандспойта текла ленивой струйкой.

Конечно, я думал о том, звери могут напасть. Что тогда делать? Дрессировщики входят с бичом и в случае агрессии выставляют его вперед. Но как это подействует на леопардов и как выставлять вперед палку, можно было выяснить в деле. Многое мне надо было выяснить в деле. Для этого-то я и торопился войти в клетку.

И вот в ночь на 21 февраля 1939 года — на двадцать второй день знакомства — на арене поставили «централку».

Еще раз проинструктировал пассировщиков, повторил им задачи, расставил по местам. Еще раз осмотрел клетку, все ли в порядке, мысленно проверил план своих действий.

Собственно, ничего сложного в этом плане не было. Сегодня меня интересовал сам факт встречи: как звери поведут себя со мной «наедине»?

Окинув взглядом зрительный вал, я ахнул: да там уйма народу! Никак не меньше пятисот человек. Откуда они? Вот тебе и сохранил тайну! Ну конечно, весь оркестр со своими семьями и друзьями, весь штат цирка со своими чадами и домочадцами, артисты и не знаю, кто еще. А в проходах стояли вооруженные милиционеры. Сначала я не понял их присутствия, но, как потом выяснилось, директор цирка, не больно надеясь на водопроводную станцию, пригласил на всякий случай милиционеров с револьверами.

Короче говоря, дело происходило в Одессе, а каждый одессит хочет видеть сам или узнать через своего ближайшего знакомого, как известный им стрелок Александров впервые войдет один в клетку к взрослым хищникам; что ж, не отрицаю, это было действительно любопытное зрелище, оно и меня самого ужас как интересовало.

Такое количество людей удалить из зала не просто, хотя у меня было на это полное право. Но вдруг я почувствовал, что удалять никого не надо. Зрители подхлестнули мое самолюбие, я ощутил необыкновенную решимость и бесстрашие.

И в то же время присутствие зрителей усложнило дело — их власть надо мной все еще была сильной. Пришлось на ходу изменить привычную манеру обращения со зверями. Я почувствовал, что зрители хоть и благожелательные, но они все-таки зрители и будут строго судить и мое поведение и поведение зверей.

На дебютах публика особенно обращает внимание на внутреннее состояние артиста. Я ни чуть не осуждал ее за это, потому что и сам всегда с любопытством слежу за выражением глаз, за уверенностью жестов и движений; даже за ровностью дыхания дебютанта. Да, ни волнения, ни страха, ни даже робости обнаруживать мне нельзя. А уж о том, чтобы преждевременно покинуть клетку, если произойдет что-нибудь непредвиденное, и говорить не приходится. При всей своей экспансивности одесситы могут и свистом проводить. И уж, конечно, слух о моей неудаче распространится со скоростью света.

 «Придется тебе улыбаться!»- посоветовал я себе.

Улыбка не только флаг, но и хорошая ширма, что бы ни случилось — через нее зритель не проникнет в душу.

От артистов старшего поколения я не раз слыхал, что существует неписаный закон: если номер в Одессе проходит хорошо, успех ему обеспечен повсюду. Может быть, это объяснялось тем, что в Одессе была искушенная публика — она видела много самых лучших наших и зарубежных номеров. Даже Москва не видела того, что видела Одесса.

Одобрение, а особенно неодобрение одесситы выражали очень бурно и ощутимо, при помощи помидоров, яиц, огурцов, метелок и старого тряпья — все это обрушивалось на голову неудачника, рискнувшего показать им несовершенный номер.

Все это промелькнуло у меня в голове, пока я окидывал удивленным взглядом зрительный зал. И приготовился к выходу так, словно это было настоящее представление.

Еще раз огляделся. Все на месте. Вот тумба Нерро, вот — Ули. Их пока нет. Я один. А они там, за занавесом, в клетках. Помощники ждут моего сигнала, чтобы впустить их.

Нерро и Уля — супружеская пара, не любят, чтобы их разлучали. Они самые злобные и агрессивные. Дольше других не хотели меня замечать и огрызались на мои ласки. А Нерро еще и ленивый упрямец, он и при хорошем-то настроении подчиняется нехотя. Для первого знакомства эти звери не очень подходили. Но именно они интересовали меня больше всех; если справлюсь с этими двумя, с остальными будет проще.

Боялся ли я? Понимаю, это интересует каждого читателя.

Я знал, что первая встреча с леопардами, даже если она пройдет благополучно, будет для меня страшной. Но, вся моя жизнь до этого — гражданская война, стрельба по живой мишени, полеты и торпеды в цирке выработали во мне способность преодолевать страх. Это не значит просто подавлять. Хотя и это тоже важно. Преодолевать страх мне помогало любопытство: а что-то будет? И озабоченность тем, что бы все сделать как надо, без единого промаха и оплошности. Это уводит мысли и чувства совсем в другую сторону. Признаюсь, что больше страха меня мучила возможная неудача. Мелькнула даже мысль: пусть лучше звери меня разорвут, тогда скажут, что он не сделал номер, потому что не успел, а не потому, что не смог.