— Брось, старик, она не пойдет за тебя, — сказали приятели.

Прощай, Ирина. Прощай, любовь моя. Прощай, настурция. Жизнь идет. И прожить ее надо так, чтобы не было мучительно больно за бесцельно прожитые... Леониду Павловичу больно было смотреть вперед. Зашел к Сереге, изъял все запасы спиртного, выпил и, взглянув на часы, заторопился в фешенебельный ресторан «София». Там его ждали.

Леонид Павлович спал долго. Был полдень, когда он открыл опухшие веки. Солнце хозяйничало в комнате. С глянцевой бумаги на стене озорно улыбалась ему дочь и, держась за смородиновый куст, вроде бы предлагала: «Хочешь ягодку?» «Хочу,» — сказал Леонид Павлович. Что-то тяжкое свалилось с души в эту ночь. Что-то долго и болезненно нарывало в нем, распирало изнутри и вот — лопнуло. Потянулся последний раз и пошел умываться. Сквозь шум воды и бодрое фырканье из ванной неслось на всю квартиру: «А там вдали, вдали за косогором...»

1976 г.

Мы пришли ниоткуда и уйдем никуда. Из тьмы небытия, из сумерек детства загорается свеча нашего сознания. Скоро мы начинаем понимать, что это не навсегда: будет последний жест, последнее слово. До этой границы — наша жизнь, полная боли и радости, страстей и тоски. Чудо появления омрачено страхом смерти и неизбежными страданиями. Вокруг сложный, необъятный, многоярусный мир. Мы чувствуем наше родство и догадываемся, что именно в недрах этого мира была высечена искра, а потом разгорелся огонь человеческого разума. Мы уникальны в этом. Насколько нам известно, ничего подобного до нас в природе не существовало. Лишь нам дано выстрадать и осознать все, чем живет этот загадочный, пугающий своей бесконечностью и катаклизмами мир. А зачем? Рано или поздно каждый из нас задает себе этот вопрос.

1. Есть люди, которые сомневаются или даже отрицают реальность объективного мира. Мне трудно согласиться с ними. Историческое и индивидуальное сознание постепенно вычленяет окружающую среду и себя, в себе же — тело и самосознающее «я», т. е. собственно сознание. «Я мыслю, следовательно, существую» — формула самосознания. Я могу существовать и без сознания, но уже рангом ниже, как биологическая особь. Меня вообще может не быть, но, поскольку я есть, я твердо знаю: мир существует.

2. Мир существует в движении и переменах. Движение настолько неотъемлемый атрибут реального, что можно сказать: нечто есть постольку, поскольку его нет. Т. е. в каждый миг любой объект есть не то, чем был. Есть, правда, качественная определенность объекта. Но и она не вечна. Целое живет и умирает. А целостность мира? Вселенной? Есть ли вообще нечто вечное, нерушимое, что поддается уразумению?

3. Говорят, Вселенная вечна. Почему? Потому, что она не имеет начала и не имеет конца, ни во времени, ни в пространстве. Вселенная бесконечна и безгранична как в макро, так и в микроизмерении. Беспредельна в своей безграничности и многообразии. Сколько бы мы ни познавали ее, на одно открытие встает десять загадок, и единственное, в чем можно быть уверенным до конца, что этот процесс бесконечен. С накоплением знаний мы лишь убеждаемся в непознаваемости мира. Значит, тезис о вечности Вселенной не корректен. Мы не можем ни утверждать, ни отрицать это. Мир — это тайна. Мы постигаем творчество превосходящих нас сил. Из того, что они загадка для нас, вовсе не следует, что они сверхъестественны. Религиозное мироощущение, основанное на признании ограниченности нашего разума и надчеловеческого творчества, более истинно и естественно, чем псевдонаучная антропоцентрическая самонадеянность.

«Я знаю то, что я ничего не знаю» — вот подлинно научная формула человеческого познания. Достоверно мы знаем только то, что знает религия: таинственность мира и наличие высших движущих сил — Творца. Всякое другое наше знание локально и относительно. Нам недоступен смысл явлений, которые мы открываем, ибо ни одно из них не познаем вполне. При всей настойчивости наших изысканий мы — лишь растерянные свидетели Великой Тайны, свершающейся в нас и вокруг нас. Надо иметь ум и мужество, чтобы признаться себе в этом и не утратить вкуса к дразнящей неизвестности. С древнейших времен это признание лежит в основе великих философско-религиозных традиций. Например, даосизма — учения Лао-цзи: видимая, воспринимаемая природа — «дэ» — есть эманация недоступной нам сущности — «дао». Как хорошо найдено слово: «Дао» — закон, путь, движение! Движение как закон мироздания. Все течет, все меняется. Где жизнь, там смерть. Ничто не вечно, кроме одного — движения. Неведомая сила непрерывно творит Вселенную, кружит Землю и наши головы, чего она хочет, несет нас — куда?

4. Налицо самодвижение материи по вертикали: от низших форм к высшим, от простого к сложному. Так явился органический мир, сначала растения, потом животные, потом — человек. Причем развитие идет не в сторону долголетия: мы живем меньше иных животных и куда меньше иных деревьев. Вершинные достижения эволюции довольно хрупки и недолговечны, но остается тенденция: вперед и вверх. Куда? Зачем? Непонятно. А ведь это вопрос смысла сущего, смысла нашего общего и индивидуального существования. И не ответив на этот вопрос, можем ли мы утверждать, хорошо это или плохо, что есть эволюция, что есть жизнь? Является ли тенденция на усложнение биологической и социальной жизни прогрессом, если прогресс понимать как целесообразное развитие?

5. С точки зрения структуры мироздания везде почти находим глубокий смысл, стройность системы, мудрость организации. С точки зрения развития, конечных целей, трудно сказать, зачем все это. Великолепие архитектоники и бессмысленность назначения. Появление человека не разрешило этого парадокса. Природа продемонстрировала творческую мощь, сотворив чудо — мозг. На этой основе она сконструировала орудие самопознания — человека. Слепая стихия прозрела — зачем? Теперь она может посмотреть на себя как бы со стороны, оценить плоды своей эволюции. Плоды прекрасны, но на фига они? Не отравлены ли они абсолютной бессмысленностью их существования? Не этот ли яд мучит и заставляет страдать человека? Не обнаруживается ли в кризисе человека кризис мироздания? Не для того ли природа обратилась к самопознанию, чтобы найти смысл происходящего, да так и не нашла его? Знание, вера — разве они продвинули хоть на шаг представление о сущности бытия? Разве стал счастливее человек в итоге всех этих технических, научных и социальных революций?

6. Да, мы познаем гармонию мира, поражаемся творческой силе, искусству неведомого зодчего. Но если за открытием одних загадок следуют сотни новых, зачем же их открывать, раз им нет конца? Если решение их не делает игру природных сил более осмысленной? Если цель эволюции нам не понятна? В чем смысл бытия? Может быть, его не надо искать? Тогда зачем природа вложила этот вопрос в каждого человека? Это ли не свидетельство попыток природы осознать смысл своего существования? Так в чем же он? До сих пор мы не ответили на этот вопрос и, кажется, не ответим. Стихия прозрела, чтобы убедиться в собственной никчемности. Как орудие самопознания природа довела человека до совершенства. Усилила мозг всевозможными приспособлениями. С помощью машин человек получает, помнит, перерабатывает огромную информацию. Овладел огромной энергией. Все достижения эволюции брошены на самопознание. Результат тот же: смысла нет. Но если нет — зачем познание? Мы знаем много, будем знать еще больше — зачем? Тусклым фонариком человеческого разума природа пытается оглядеть, уяснить необъятность содеянного. И чем совершенней инструменты познания, тем очевиднее становится тщетность разума и бессмысленность сущего. Быть человеком теперь становится и смешно и страшно.

7. Вывод. Если сущность эволюции состоит в том, чтоб обнаружить сущность бытия, если движение материи от низших форм к высшим понадобилось, чтобы создать орудие самопознания, если человек понадобился, чтобы открыть назначение и смысл мироздания, и если он не справился с этой задачей, если смысла во всем этом нет, — к чему человек? К чему эволюция? К чему сам этот проклятый, бессмысленный мир? Чем меньше смысла в существовании, тем больше его в несуществовании. Логичнее всего — ничто. Кто хочет докопаться до смысла жизни, найдет его в смерти.