Я оглядываюсь и снова ищу глазами Клэр. Но ее больше нет в зале. Пропал и Рег. Исчезли курильщики и старые ящерицы в очках. Тогда я решаю посмотреть, как дела у Федора. А он подбрасывает головой футбольный мяч, и делает это очень даже мастерски. Брок и Мыскин за ним наблюдают. Потом Федор отдает пас Мыскину — прямо на его правую ногу. Мыскин подхватывает мяч и удерживает его на самом кончике ботинка. Затем он подкидывает мяч себе на колено, на грудь, опять на ногу и уже ногой подбрасывает его вверх. Потом Мыскин подбегает под мяч, и тот опускается ему на голову. Мыскин держит мяч на голове пару секунд и роняет его на пол. Подпрыгивая, мяч улетает в сторону. Они все трое смеются и хлопают друг друга по спине.

В общем, совершенно непонятно, что это, черт возьми, значит.

Через какое-то время я чувствую, как поднимаюсь в воздух и медленно вылетаю из дверей студии над головами стариков, которые, расталкивая друг друга, пытаются пробраться к лестнице. Пролетая над их головами, я ощущаю запах мочи и старой, поношенной одежды. Еще я вижу их старые лица, будто измятые паникой и страхом. Но я просто пролетаю над ними, и делаю это без каких-либо усилий. Я лечу вверх по лестнице, и мне кажется, что у меня в мозгу горит какой-то мощный фонарь и свет его выходит прямо из моих глаз. Я лечу все дальше и чувствую себя совершенно спокойно, причем кажусь себе каким-то огромным маяком, посылающим лучи света во все стороны.

Вот я оказываюсь в просторном баре, где испуганного вида официанты и бармены в белых сорочках и черных жилетках с недоумением смотрят на невнятно лепечущую, охваченную паникой толпу, которая вваливается в двери, будто куча мусора, выброшенная на свалке мусороуборочным грузовиком.

А я тем временем уже вылетаю из здания. И по мере того, как я поднимаюсь все выше и выше, гул этой толпы в баре отдаляется. Скоро я уже вижу под собой все здание целиком, и до меня доносится только шум ветра. Я вижу, как из дверей выходит, покачиваясь, Дэвлин Уильямс. Он держит Мартина Мартина за ноги, а кто-то еще, я не знаю кто, держит ММ под мышками. Они кажутся суетящимися маленькими муравьями. Вдвоем они затаскивают Мартина Мартина в задние двери какого-то фургона или микроавтобуса, крыша которого утыкана разными антеннами. Дэвлин прыгает на водительское сиденье, и фургон с визгом выезжает с автостоянки.

Я лечу за фургоном по воздуху так высоко, как какой-нибудь гребаный самолет. А Дэвлин, должно быть, гонит свою машину очень быстро, сигналя клаксоном и крича на других водителей. Но, кроме шума ветра да чириканий изредка пролетающих мимо птиц, ничего не слышу — уж очень я высоко забрался. У меня такое ощущение, что если я закрою глаза, то усну, к черту, на веки вечные, поэтому я стараюсь держать их открытыми. Я стараюсь запоминать всякие разные подробности и не забывать, что я все-таки шпион. Ведь мне нужно замечать все вокруг, чтобы потом рассказать об этом Мыскину и Броку. Но когда я смотрю на машины внизу, которые кажутся детскими игрушками, и на здания, которые выглядят старыми и грязными, потому что люди ни разу не поднимались на крышу, чтобы счистить оттуда все дерьмо, накопившееся там за годы, начинаю думать, что вряд ли смогу рассказать о произошедшем. Есть что-то такое в моем мозгу что дает мне понять, что то, что я вижу сейчас, — не для Мыскина и Брока и Департамента безопасности. Такое ощущение, что мне кто-то позволил подглядеть за чем-то очень важным. И все это предназначается только для меня. Вроде этакого персонального шоу.

Я наблюдаю за фургоном Дэвлина Уильямса, который мчится по загруженным улицам Лондона, а потом останавливается у какого-то здоровенного здания. Это больница. Он въезжает прямо на тротуар, выпрыгивает из машины, а из дверей больницы выскакивают какие-то люди, чтобы ему помочь. Я ныряю вниз и, подлетая, вижу, что откидная задняя дверца фургона чуть ли не упирается в двери больницы, которые так и остались открытыми. Когда я наконец спускаюсь на тротуар, то вижу, что фургон пуст, и слышу, как его двигатель продолжает постукивать и пощелкивать, остывая после сумасшедшей гонки. Задняя часть фургона похожа на маленькую телестудию, там полно всяких экранов, проводов и тому подобной технической ерунды. А внутри больницы медсестры уже положили Мартина Мартина на кровать с колесиками и везут его по коридорам к врачам.

Следующее, что я вижу, — это больничная палата. Мартин Мартин лежит в кровати, а Дэвлин Уильямс сидит рядом с ним на стуле и ест виноград. Я вплываю в эту комнату и сажусь напротив Дэвлина Уильямса. Мартин Мартин, теперь уже вымытый и в чистой больничной одежде, все равно выглядит очень больным. Он дергает головой в мою сторону.

— Кхх! Дженсен Перехватчик! — восклицает Мартин Мартин. Он похож на покойника — лицо белое, глаза провалились.

— Мартин Мартин, — сообщаю я.

— Кто. Черт возьми. Ты. Такой? — говорит Дэвлин Уильямс, глядя на меня. От неожиданности он раздавил виноградину, и ее сок течет по его пальцам.

Голова Мартина Мартина с трудом поворачивается к Дэвлину Уильямсу. Он снова рыгает, и похожая на сироп жидкая гадость начинает стекать с его нижней губы. Дэвлин Уильямс смотрит на меня. Я смотрю на него. Мартин Мартин смотрит на Дэвлина Уильямса и снова рыгает.

— Кхх! — издает он этот противный звук, а потом тяжело дышит носом. — Это… кхх… Дженсен Перехватчик, — наконец выговаривает он.

Дэвлин поворачивает лицо к Мартину Мартину.

— Можно подумать, это все, на хрен, объясняет, — говорит он с сарказмом в голосе.

— Да, — говорит Мартин Мартин. А потом его голова бессильно падает на грудь. Он начинает храпеть.

Дэвлин Уильямс некоторое время смотрит на него в упор, потом переводит взгляд на меня и снова на Мартина Мартина. Он замечает раздавленную виноградину в своих пальцах, швыряет ее в мусорную корзину, стоящую рядом с кроватью, и трясет пальцами, будто обжег их горящей спичкой. Такое ощущение, что у Дэвлина Уильямса не самый лучший его день. И если подумать хорошенько, то и у меня все тоже очень даже хреново. Я чувствую ужасную усталость. Пытаюсь заговорить с Дэвлином Уильямсом, но мой рот еле двигается, будто полон какой-то отвратительной липкой грязи. Когда я вдыхаю, воздух кажется тяжелым, как вода, и от него у меня, блин, режет в груди, будто ее топчет толпа ублюдков в тяжеленных сапогах. Вот мерзавцы!

— Как он? — пытаюсь я спросить, но вместо слов у меня выходит какое-то невнятное бормотание, больше похожее на долгий стон.

Дэвлин Уильямс не отрывает от меня взгляда. Он замер, как памятник. Из уголка его рта выходит тоненькая струйка пузырьков, какие можно видеть в аквариуме. Мне кажется, что я нахожусь под водой, но я могу дышать. Я вижу, как вокруг шустро плавают маленькие разноцветные рыбки. А Дэвлин Уильямс выглядит как старая потрескавшаяся статуя, которая лежит тут, на дне моря, уже много веков, обросшая ракушками, будто огромный кусок коралла. В ушах я чувствую уютное такое давление всей этой воды, что надо мной, и, самое главное, я опять медленно поднимаюсь над своим стулом. Внизу я вижу Дэвлина Уильямса, с ног до головы обросшего маленькими ракушками. Крошечные рыбки стремительно проносятся мимо, пощипывая его своими мягкими губами. Я выполняю подводные сальто, двигаясь как в замедленном кино, и это похоже на какие-то обалденные спецэффекты, только реальнее, чем сама гребаная реальность. Я чувствую себя как совершенно крутой атлет с огромными мускулами — сильный как бык, но сейчас расслабленный и спокойный. Чертов Дженсен Перехватчик, чертов подводный маяк с огромной сияющей лампой вместо мозга и дышащий как какая-нибудь чертова рыба или акула, или кит, или скат.

Потом я вижу, что окно открыто, и какие-то листки бумаги вылетают из него и попадают в сильное течение, похожее на подводную реку. Кувыркаясь, я вылетаю из окна, оставляя позади себя Дэвлина Уильямса и Мартина Мартина. Я чувствую, как это течение затягивает меня. И когда я присоединяюсь к потоку подводной реки, вместе со мной в нем плывет всякий мусор. Под собой я вижу улицы — они пустынны, а двери домов судорожно открываются и закрываются, будто рты рыб, выброшенных на берег. И вода, в которой меня несет течение, кажется чертовски глубокой, я даже не вижу поверхность. И еще эта вода промыла все улицы города. Весь этот старый мусор — пивные бутылки, газеты и тому подобная ерунда, которая обычно валяется под ногами, — исчез. Его подхватило и несет течение, которое несет и меня. И выглядит это даже красиво, будто мусор танцует со мной, кружась вокруг меня, как в невесомости.