Армянин покачал головой и молча потянул назад облюбованную унтером одежду.

— Да бог с ним, на, бери свои рубль восемьдесят! — отдал деньги Небольсин.

Армянин взял деньги, засмеялся и дружелюбно сказал:

— Апицер якши, денги минога есть… Харашо…

— Черт ушастый, рад, что обобрал! — забирая купленное, проворчал Санька. — И напрасно это вы ему столько денег отвалили! Он, стервец, и за полтора серебром отдал бы.

Елохин сердито поглядел на улыбавшегося продавца.

— Ну, теперь есть годная одежка старому солдату, — с удовольствием проговорил он. Было видно, что покупка очень понравилась унтеру.

Они выбрались из толпы и намеревались было идти домой, как неожиданное волнение людей, заполнявших базар, остановило их. Лавки и лотки стали закрываться. Люди что-то говорили, возбужденно жестикулируя, кто с испуганным, кто с озабоченным видом проходили мимо них. Женщины, почти не закрываясь чадрой, крича и плача, спешили по домам. Базар пустел, и растерянные, испуганные горожане, не закончив своих дел, расходились.

— Чего такое приключилось? — спросил кого-то из проходивших Елохин.

Но грузин не понял его, что-то пробормотал, другой только взмахнул руками и с отчаянием проговорил:

— Оми![95]

Небольсин остановил конного казака, выезжавшего из улички.

— В чем дело, братец? Чего это народ переполошился, что случилось?

— Война, вашбродь! Персюки вчерашний день границу перешли, сюда идут!

— Война! — повторил поручик.

Елохин нахмурился и покачал головой.

— Только, вашбродь, от одной ушли, а она, подлая, тут нас достигла!

По улицам шли кучки возбужденных, растерянно обсуждавших событие людей. На Тифлис, еще час назад такой беспечный и оживленный, пала тень войны. Близость персидской границы и внезапность нападения пугали горожан. О войне иногда говорили и раньше, но серьезно никто не верил в ее возможность.

— Война, война, оми! — слышалось повсюду.

Все уже знали о нападении персиян, и страх перед новым нашествием кизилбашей охватил Тифлис.

Спустя полчаса Небольсин явился к Вельяминову и попросил об откомандирования его в один из полков, расквартированных на границе.

— Алексей Петрович уже распорядился назначить вас в Ширванский полк, два батальона которого находятся здесь же, в гарнизоне. Получите приказ и явитесь к командиру полка полковнику Абхазову.

В комнату вошел Ермолов, лицо генерала было озабочено.

— Дурные вести, тезка, — сказал он Вельяминову. — Эти негодяи разбили два наших поста на границе, казачьи сотни оттеснены к Безобдалу, эриванский Гассан захватил Саганлы и истребил до трех десятков наших солдат. Здравствуй, Саша, — обратился он к Небольсину. — Неважные новости! Получил предписание?

— Так точно!

— Служи с честью. Командир там хороший, солдаты народ бравый. Алексей Александрович, всех арестованных из гауптвахт вон, по полкам, пусть послужат родине!

— А как с Кургановым?

— По закону во время войны отставок нет. И этого прохвоста в полк, да на первую линию!

— Я думаю, в Елизаветпольскую дистанцию, — предложил Вельяминов.

— Туда! — согласился Ермолов. — Всех вытребовать с лечения и отпусков. Немедля вызвать с Кислых Вод Мадатова. Скажи Эристову, что теперь пришла пора созывать конное ополчение Грузии.

— Мадатов уже выехал. Как с Чинахчи и Герюсами?

— Пусть оттуда спешно отходят на Шушу. Пиши Реуту, что обстановка возлагает на него самого решение вопросов. Придвинуть к Елизаветполю егерский батальон, расположенный в Пойлах. Что имеешь из Баку?

— Там тихо, но все мусульманское население провинций по Араксу готовится к выступлению против нас.

— А лезгины?

— И у них, и в Чечне, и в Дагестане пока тихо. Но пока… Ведь Аббас-Мирза перешел через Аракс и идет на Шушу, а это значит, что весь Карабах объявится мятежным, а за ним и Куба…

Ермолов сердито махнул рукой.

— Знаю я этих подлецов, малейшая наша неудача — и они все примкнут к персиянам. Э-эх, и в такую пору нет там князя Валерьяна!

— Он будет здесь через шесть дней!

— Шесть дней — это значит, что Карабах и Ганджа устроят резню всем русским, находящимся там. Ну, Александр, — вдруг обернулся он к Небольсину, — иди. Явись командиру, а пойдешь в бой, береги себя, но паче всего береги честь и родину.

Он обнял Небольсина.

— Да этого старого хрыча Саньку забери с собой, он не оставит тебя ни в бою, ни в походе. — И, уже забыв о поручике, Ермолов взял со стола бумаги и крупным шагом вышел из комнаты.

— Обеспокоен Алексей Петрович. Не ожидали мы так скоро этой войны.

— А как посольская миссия Меншикова? — спросил Небольсин.

— Война началась, а она еще у шаха. Да что теперь это значит! Дай бог, чтобы целыми вернулись! Ну, с богом, желаю счастья!

Глава 3

В ночь на 19 июля шестидесятитысячная армия наследного принца Персии Аббаса-Мирзы, оттеснив слабые казачьи посты, начала переход через Аракс. Пехота, конница, артиллерия в течение полутора суток двигались через большой Худаферинский мост. Здесь были курды, луры, бахтиары, азербайджанцы, гилянцы, шахсевены. Персидская кавалерия рассыпалась по всему побережью, грабя и уничтожая армянские деревни и мелкие русские посты, не успевшие отойти на Чинахчи.

Командир егерского полка Осип Антонович Реут, стоявший в Герюсах, получив от казаков донесение о нашествии Аббаса-Мирзы, вывел свои слабые батальоны из Герюсов, спешным маршем отступил к Шуше и за стенами этой старинной крепости решил отбиться от персиян. Одновременно он приказал командиру 3-го батальона подполковнику Назимке, находившемуся со своим батальоном, сотней казаков и двумя орудиями в местечке Чинахчи, оставить его и спешным маршем отойти к Шуше на соединение с полком.

Ночь на 22 июля была тревожной. Казачий пост в шестнадцать человек под командой хорунжего Крючкова, высланный для наблюдения за степью, не спал. Сбатовав коней, казаки сидели в низкорослом кустарнике, зорко наблюдая за все сгущавшейся мглой. На персидской стороне было тихо, но не веря этому подозрительному безмолвию, казаки жались поближе к коням, готовые умчаться назад, под прикрытие крепости.

Хорунжий ушел вперед к дозору, выставленному у брода через реку. Закутавшись в бурку, так как ночь, несмотря на июль, была прохладной и сырой, он пристально всматривался в даль. Вдруг за рекой, совсем невдалеке от них, грянул пушечный выстрел. Звук выстрела прокатился по воде. Хорунжий привстал.

На той стороне загорелось, расползаясь по небу, громадное зарево. Замелькали огни, розовый дым заклубился над местом, где стояла армянская деревня Уч-Килиса. Послышалось ржание коней, скрип колес, неясные выкрики и голоса. И сотни огней задвигались и загорелись на другом берегу реки.

Это были бивуачные огни персидской армии. Раздался еще пушечный выстрел, и сигнальные огни авангарда Аббаса-Мирзы замелькали у самого брода. Сопровождаемый дозором, хорунжий вернулся к казакам и, послав донесение полковнику Реуту, засел в кустах, продолжая наблюдать за движением врага. Но персияне так и не перешли реки, и только их наездники, курды и кочевники-шахсевены гарцевали на противоположном берегу, постреливая на скаку из ружей и оглашая воздух бранью по адресу русских «свиноедов» и собак. Всю ночь горели костры и стояло зарево над тем местом, где расположилась на ночлег огромная, шестидесятитысячная армия Аббаса-Мирзы.

Рано утром, как только заалел восток, к переправе с разных сторон подскакало много конных групп. Тут были и луры, и азербайджанские всадники, и курды Дильмана и Маку. Потрясая дротиками, подбрасывая на скаку ружья и ловко хватая их, они ринулись в воду, по так же быстро повернули коней и умчались в обратном направлении. Это была военная хитрость номадов. Но противоположный берег молчал. Тогда они снова понеслись к переправе, стремясь обогнать один другого, между тем огромный лагерь персидского наследника уже снимался с места. Завыли рожки, забили барабаны, к переправе двинулись пешие сарбазы, за ними потянулись полки, верблюжья артиллерия с фальконетами и новенькими английскими орудиями, только недавно подаренными британским посланником Аббасу-Мирзе. Все это толпилось и растекалось по берегу.