— Не сердись, хозяюшка-княгиня, что уморил муженька разговорами да расспросами… Любопытен я очень, ровно старая дева, — смеясь, сказал Ермолов, идя навстречу княгине Анастасии.

— Что там за шум? — поднимая голову и вслушиваясь в какой-то неясный гул, спросил Ермолов, подходя к окну.

— Что за народ! С утра их гонят прочь от дома, все равно не уходят! — покачивая головой, улыбнулся юнкер.

— Кого гонят? — вопросительно посмотрел на Орбелиани Ермолов…

— Народ… Купцы, ремесленники, подрядчики… армяне, грузины, есть и татары, но больше армян, — махнув рукой, сказал Орбелиани.

— Чего им надобно? Ба, да там и духовенство… вот тебе и инкогнито, — засмеялся Ермолов. — Я чаял, любезный друг, что, окромя Вельяминова да тебя, никто о моем приезде и не ведает, а оказывается, весь Тифлис тут… Ну-с, чего они собрались?

— Жаловаться пришли, Алексей Петрович… Все на тех же разбойников, Ваньку-Каина и Чекалова… Нет от этих негодяев житья людям, — уже серьезно сказал Орбелиани. — Давеча говорил я вам о том, какими поборами и взятками обложили они купцов, а сейчас, сами видите, весь караван-сарай да Сололаки собрались у дома.

— Что ж… Выйдем! Надо поговорить с людьми, — секунду подумав, сказал Ермолов и в сопровождении Орбелиани, его племянника и двух княжеских слуг вышел на широкий балкон.

Толпа, запрудившая узкую уличку, завидя генерала, смолкла, люди обнажили головы, кое-кто поклонился; все молчали в напряженном ожидании.

— Здравствуйте, добрые тифлисцы! — негромко, но очень отчетливо произнес Ермолов.

— Гамарджобат, салам, издрасти, барев! — ответили ему.

Толпа разом опустилась на колени, а стоявший впереди всех пожилой, рослый и красивый армянский купец в вышитом архалуке протянул к генералу руки с большим, совершенно голым, ощипанным петухом. Лишь пышный хвост да красный гребень украшали петуха, испуганно и жалко поводившего по сторонам глазами. Толпа, не поднимаясь с колен, с надеждой и мольбой смотрела на главнокомандующего.

Ермолов в удивлении достал из кармана очки, протер их и снова положил в футляр.

— Что это за ярмарка? — тихо спросил он и, не давая ответить Орбелиани, произнес: — Надо идти к ним. — И широким солдатским шагом сошел вниз.

— Встаньте! — громко, как на учении, выкрикнул он.

Никто не шелохнулся.

— Они не встанут. Таков обычай. Они пришли с жалобой, — пояснил Орбелиани.

— Правильно, высокий генерал. Они не поднимутся до тех пор, пока вы не выслушаете не жалобу, нет, а вопль, слезы души, — по-русски сказал священник-армянин, стоявший рядом с высоким купцом, державшим петуха.

— Говорите, батюшка, — не без любопытства оглядывая всю эту необыкновенную картину, сказал Ермолов.

Купец шагнул вперед и громко заговорил, священник-армянин так же громко, убедительно и отчетливо повторял уже по-русски его слова.

— Великий сардар и покровитель местных христиан, подданных белого царя. Мы честные люди, торговцы, купцы, подрядчики, земле- и домовладельцы Тифлиса, трудимся в поте лица, чтобы развивать торговлю и ремесла, кормить армию и народ и тем, по мере сил, помочь Российскому государству, подданными которого мы состоим. Но взгляни на этого петуха. Что может сделать подобная голая, ощипанная, несчастная птица? Она уже не муж курам и не отец цыплятам. Этот петух не в силах нести свои петуховские обязанности, он должен сдохнуть, так же и мы. Нас так же наголо и до последнего пера ощипали бессовестные начальники, и мы, подобно этому петуху, сдохнем, если ты, великий сардар, не поможешь нам и не избавишь Тифлис от жуликов, взяточников и воров.

Лицо Ермолова посерело, затем краска покрыла его полные, одутловатые щеки, и он хрипло спросил:

— Кто они?

— Главные… Чекалов, полицеймейстер Булгаков и майор Иван Корганов, — спокойно и твердо сказал священник.

И все стоявшие на коленях закричали:

— Они! Помоги нам, сардар Ярмол!

— Я сделаю все, что нужно, а теперь встаньте, — грозно крикнул Ермолов и обратился к священнику: — Батюшка, завтра вас и еще двух представителей от купечества и горожан Тифлиса жду к себе, в канцелярию штаба, к десяти часам утра.

— Яшасун, ваша́, шноракалем! Ура! — разноголосо закричала толпа, поднимаясь на ноги и возгласами удовлетворения провожая поднимавшегося наверх в дом Ермолова.

— Пошли мальчика за князем Багратион-Мухранским и Мадатовым, да найдите сейчас же этого бездельника Арчила. Пусть немедля явится сюда! Скажи, генерал приехал… — сказал по-грузински племяннику Орбелиани, пропуская вперед Ермолова, шедшего к ожидавшей их княгине.

Спустя полчаса к дому старого князя Орбелиани, сопровождаемый четырьмя сыновьями и несколькими конными слугами, приехал князь Константин Багратион-Мухранский, губернский предводитель дворянства, один из наиболее уважаемых и почтенных грузинских князей. За ним на взмыленном жеребце прискакал Арчил Орбелиани, корнет Нижегородского драгунского полка, которого посланные отцом люди нашли кутящим вместе с другими офицерами в одном из духанов возле Куры.

Вскоре прибыл и генерал-майор князь Вано Эристов, ранее командовавший 2-й бригадой 20-й пехотной дивизии, а ныне причисленный к штабу главнокомандующего и ведавший конными грузинскими дружинами Карталинии и Кахетии. Этого генерала особенно любил Ермолов и неоднократно отлично аттестовал его перед военным министром и главным штабом в Петербурге.

Позже всех приехал князь Валерьян Григорьевич Мадатов, генерал-майор, старый друг и сподвижник Ермолова, делавший вместе с ним наполеоновские войны и поход на Париж. Мадатов был болен «ногами», как определил болезнь лечивший его доктор Ган. Запущенный ревматизм и геморрой, обычные спутники кавалериста, мучили генерала, и он собирался в ближайшее время отправиться на воды, в Пятигорск.

Вместе с ним приехал и генерал-лейтенант Алексей Александрович Вельяминов 1-й, приятель и единомышленник Ермолова, встретивший главнокомандующего еще вчера во Мцхете и вместе с ним приехавший в Тифлис.

Деловая беседа продолжалась долго, и гости разъехались во втором часу.

Над Тифлисом стояла жаркая, душная ночь. Звезды, яркие и большие, точно пчелы в ульях, роились в черном небе, нависшем над городом. С Мтацминды чуть набегал прохладный ветерок, со стороны Метеха время от времени раздавались приглушенные рокотом Куры голоса перекликавшихся часовых: «Слушай!» Веселые звуки зурны, частые удары в бубен и стук дооли[80] встретили разъезжавшихся с совещания генералов.

Мадатов, живой и веселый армянин, отчаянный рубака и забулдыга, приятель Дениса Давыдова, знавший на вкус чуть ли не все вина и водки стран, через которые он проходил в Отечественную войну, остановился и, вынимая уже занесенную в стремя ногу, оглянулся по сторонам. Окруженные провожатыми Багратион и Эристов сворачивали за угол кривой улицы. Оттуда доносилось мерное хлопанье в ладоши.

— Где? — кивнув в сторону, откуда слышалось оно, спросил Мадатов молодого князя Арчила, вышедшего проводить гостя до ворот.

— На майдане. Свадьба сегодня: Асламазьян, что черкески для казаков и офицеров шьет, дочку свою выдает за телавского армянина…

— Асламазьян Карапет? — переспросил Мадатов. — Э-э, ведь это мой приятель, он старый жулик, немало с меня рублей содрал за свои паршивые черкески…

Теплый ветерок сонно пробежал над домами.

Звуки зурны и крики «Таш!!» раздались ближе.

— Как ты думаешь, Арчил? — серьезно спросил Мадатов.

— Наказать старого жулика, ваше превосходительство! — сказал Арчил. Они захохотали, и генерал, забыв о своих болезнях и предстоящем лечении, легко вскочил в седло.

Арчил, Мадатов и постоянный спутник генерала ротмистр Габаев, сопровождаемые казаками, широким наметом поскакали к майдану.

Топот конских копыт стих, и только веселые звуки зурны, пистолетные выстрелы да шум Куры раздавались в тишине.