– Светославе, – обреченно ответил я. – Неужели так важно приставить меня к государственной службе?

– Ты дурак? – тихо спросил Романов. – Если завтра по Торжку жахнут бомбой, начиненной костями с Чукотки, мы здесь все поляжем. А кто останется? Ну, понятно, Васька Рюриков, Сенька Рюриков, да еще… А кто еще? Все, великих князей, чтоб не жили в Торжке, больше нет. И ты сразу станешь четвертым в очереди – после своего братца, обожающего шить костюмы на заказ, а из вас двоих, как это ни печально, я бы поставил на тебя!

Почему-то все вокруг считают, что Петр Семенович Разумовский-Таврический педераст и разгильдяй, хотя на самом деле он большой любитель баб и труженик каких мало. Но доказывать это я устал еще двенадцать лет назад, когда после неосторожной фразы кузена Вили из Грандбритании я проткнул ему шпагой на дуэли левую руку.

Это спровоцировало небольшую заваруху на свадьбе княжны Софьи, в которой росские и грандские дворяне изрядно поколотили друг друга, а так как наших было больше, происшествие едва не сподвигло бабушку Елизавету Ричардовну на начало войны между нашими в общем-то дружными державами.

– Мне надо подумать. – Это было лучшее, что я смог сказать.

– Ты должен уехать в Москву и построить там местных так, чтобы они платили подати и не возмущались, – ответил Стенька. – А если попытаешься провалить затею, поставлю тебя губернатором в Нижнем, там народовольцы рожи повысовывали, повадились бомбы кидать в начальство – хотя бы какую-то пользу принесешь, не сгинет вместо тебя хороший человек.

Романов опустил взгляд к бумагам, лежащим на столе перед ним. Он явно давал понять, что аудиенция закончена.

– Я подумаю, – повторил я, но на этот раз сатрап и душитель, которого почему-то так привечал мой дядюшка, стоящий у руля Великого Княжества, даже не шелохнулся.

Пристав на входе сменился – и новый явно знал меня в лицо, потому что приподнял щегольской кивер и звонко выпалил:

– Здравия желаю, Николай Семенович!

Я, хотя и не служил – не считая юнкерской молодости, когда полгода провел на Кавказе, стреляя уток, – все же имел чин штабс-капитана, позволяющий получить должность воеводы и требующий от нижних чинов уважения.

Но мне было плевать на это, и мундира я мало что не носил – даже не имел в своем гардеробе. Залихватски свистнув, пристав махнул рукой – и тут же к парадному входу подкатила шикарная коляска – боливийский «Че», официально никогда не ввозившийся в Великое Княжество, но встречающийся на улицах столицы с завидной регулярностью.

Я успел открыть дверь сам, хотя таксист дернулся было помочь мне. Внутри оказалось прохладно и уютно, играла какая-то роковая команда из Якутии – за одно это Стенькины люди могли отправить на каторгу, но таксисты задницей чувствовали, кто в этом городе не сдаст, а кому лучше поставить «Калину» или «Золотого орла», заунывно прославляющих нашу великую Рось.

– Куда? – лаконично спросил водитель.

– Давай на Тихомирскую, угол с Краковской, к мраморной парадной.

– Ваше сиятельство сыскное агентство князя Разумовского интересует? – спросил таксист, выворачивая с Медной площади. – Хороший, говорят, сыск проводят, и люди как на подбор. Ни разу слова худого не слышал про них, ну разве что на цены ругались – ну да это у нашего человека завсегда так, все или худо, или дорого, и чем никчемней человечишко, тем больше вокруг него всякого ужасного происходит.

Я усмехнулся. Ну да, лицо мое в газетах не пропечатывают, на стенах домов перед праздниками не рисуют, зато баек обо мне в народе ходит изрядно, и особенно много почему-то говорят после самых обыденных дел, когда раскроешь вороватого приказчика у торговца мебелью или отыщешь потерявшегося шпица в катакомбах под зданием Торжокской энергетической компании, где все так пропитано некроэнергией, что даже минуту простоять невозможно – а собак туда тянет, когда им тоскливо, и черт знает, что с этим делать, с одной стороны, а с другой – нам с пропавшими кобелями да суками работать проще…

Прежде чем добрались до агентства, я для себя окончательно решил: не поеду в Москву. Что мне делать в этой провинции, где небось даже горячую воду дают только по выходным, а из развлечений – бродячий цирк летом да коньки на местной речушке зимой?

А здесь у меня едва начатая интрига с примой из Большого театра, Анечкой Коболевой, – бездарно прерванная дурацкой поездкой в Тамбов. Здесь собственное дело, которым я утер нос всем родственничкам, не способным без посторонней помощи даже купить бритвенный станок.

– Приехали, ваше сиятельство, – сообщил мне таксист. Может, конечно, и узнал он меня – чем черт не шутит, но в дороге особо не надоедал. И музыка была приятной, интересной, пели все больше на татарском, который я худо-бедно понимал, о судьбе и войне, интересно, жестко и честно.

– Вот тебе. – Я накинул сверх счетчика пятиалтынный, чем заработал уважительный кивок.

На входе в сыскное скучал продавец газет, давно уже прикормленный мною, еще в те времена, когда кроме меня в агентстве работало всего два человека – ныне спившийся Поликарп, филер от бога, и армянин Газа, сыскарь, разворачивающий сейчас наш филиал в Пскове.

– Рекомендую «Торжокский православный вестник», – сообщил продавец флегматично, что означало – следят за нами, и следят плотно.

Я даже не глянул по сторонам – если газетчик знает, то Прошка или Ахмед уже накрыли следящих плотным колпаком и выясняют, кто они, откуда, на что живут и с кем спят.

В приемной две девчонки хором поприветствовали меня. Не знаю, что в этой работе – регистрировать клиентов и отправлять их к тем, к кому следует, – было не так, но не случалось еще такого, чтобы бабий состав приемной за полгода не поменялся полностью, а потому я их даже не запоминал особо.

Дальше я прошмыгнул мимо кабинета Светославы – черт, в своем же сыскном агентстве бояться кого-то – это разве жизнь? – и ворвался в просторный прокуренный кабинет сыскарей. Святая святых нашего небольшого заведения, место, где всегда можно выпить рюмку ячменного самогона или глотнуть тяжелого зеленого вина.

А то и просто покурить сигару, наверченную в Крыму несколько лет назад, когда еще не было конфликта с местными татарами, пошедшими на поводу у поганого Якутского ханства и променявшими сытую и спокойную жизнь на призрачную мечту о нищей независимости.

В кабинете был только Кабыздохер – сыскарь Ванька Кобелев-Хренов, невысокий и плотный, совершенно незаметный в толпе человечишко в засаленном сером костюме. При внешней неказистости он мастерски владел китайским боевым искусством и не раз удивлял противников. Он потягивал янтарный самогон из высокого стакана, в котором плавало несколько кубиков льда.

– Где все и что происходит? – поинтересовался я.

– Роют землю, – несколько развязно сообщил Кабыздохер, чем выдал себя – пьян! – За нами следят, уже третий день. Светослава не знает, ей не говорят – но она что-то чует, извелась уже вся, змеюка.

Отношение к Светославе со стороны всех – ну, почти всех – в моем агентстве было примерно одинаковым, различался только градус неприятия.

Хуже того, ее не особо любили и те, кого мы принимали в команду на время: фотографы, журналисты, криминалисты на пенсии и переводчики, проводники, водители и специалисты в древних языках. И даже инженеры-энергетики, от которых вечно несет мертвечиной, хотя они и работают обычно с костями, чей возраст позволяет предположить, что ни о каких запахах речи уже быть не может.

– Уеду я от вас, – сказал я через несколько мгновений. Кабыздохер выдохнул – явно же боялся, что пошлю его к черту, выгоню из агентства за беспробудное пьянство на рабочем месте. Пару лет назад я бы так и сделал, но сейчас рук не хватало катастрофически, а работал этот пьяница на удивление неплохо и по-настоящему пил только в промежутках между заданиями.

– Куда? – удивился сыскарь и попробовал поставить стакан на плетеный столик, но тот находился левее, потому движение получилось смазанным.