Тем не менее почти каждый раз ему приходилось это делать.

– Я же нужен вам! – Собеседник не казался сумасшедшим. Тяжело больным физически – да, уставшим от жизни и готовым к смерти – да, но сумасшедшим? Вряд ли. – У вас же денег – сколько угодно!

– С чего ты взял? – Плакальщик оперся было о стену около факела, но тут же отдернул руку и принялся брезгливо стряхивать с руки лоскутья липкой паутины.

Собеседник поманил Андора пальцем, выгнулся на цепи так, чтобы встать поближе к молодому дворянину, и зашептал:

– Ваш хозяин – владелец всех благ земных, ему-то точно ничего не стоит, а моим родственникам хоть какое-то вспоможение…

– Заткнись. – Он все-таки оказался сумасшедшим. Он верил, что Плакальщик – слуга Сатаны, верил, что его собеседник – именно тот самый Плакальщик, и при этом готов был продать свою бессмертную душу, в которую, без сомнения, тоже верил, всего за несколько серебряных монет. – Пять матери и три сестре, и если ты откажешься, то я ухожу.

– Я согласен. И замолвите за меня словечко – пусть мою душу не шибко сильно жарят в аду…

– Замолвлю. – Андора аж перекосило от лжи, к которой его вынудил собеседник. – Давай руку.

Следующие пару минут они были похожи на двух ангелов – чистыми, ясными, сияющими лицами. Благородная осанка Плакальщика гармонировала со смиренной позой сумасшедшего.

– Всё? – Бедолага огляделся. – Мне больше не страшно. И не больно. Я все помню! И я жив!

– Это ненадолго. – Андор повел плечами, потянулся, потом молниеносно достал кинжал и всадил его в грудь собеседника.

И тут же заплакал. Слезы катились, оставляя на лице блестящие в свете факела дорожки. Нужно было смотреть на труп – обязательно, иначе потом душа, не уверенная в смерти тела, начинала метаться – а это бессонница, потеря аппетита, нервные расстройства…

Плакальщик дождался рвотных позывов, потом вынул кинжал и, обтерев его мокрым платком, сунул в скрытые за пазухой ножны.

С другой стороны в потайном же чехле хранились Слезы, которые позволяли ему не сойти с ума. Слезы были уже почти полны, этого нельзя увидеть – можно только ощутить, держа их в руках: за три года Андор собрал восемьдесят шесть живых душ – и восемьдесят шесть мертвых тел осталось позади.

Еще семь, максимум восемь душ – и все. У отца Слез было поменьше, он начал сходить с ума уже на пятидесятой душе. Дед собрал сорок две. Прадед – тридцать семь.

Если у кого и был шанс, так это у Андора.

Месяц-два, в крайнем случае три – и он поедет домой.

У городских ворот его ждали.

– Андор де Пот? – развязно спросил один из трех дворян, закутанных в черные плащи. – Не соблаговолите ли вы проехать вместе с нами?

Вопрос был задан определенным образом – учтивая фраза, произнесенная грубо и даже с вызовом, приобрела уничижительный оттенок.

– Не соблаговолю. – Андор спокойно вытащил шпагу. У ворот сидели, наблюдая за разговором, трое стражников – как только на свет появилась сталь, они дружно отвернулись.

Однако дворяне не собирались драться. Тот, что заговорил с Плакальщиком, раздвинул полы плаща – под тканью скрывался целый арсенал не только холодного, но и запрещенного церковью огнестрельного оружия.

– Я надеюсь, вы не вынудите меня просто пристрелить вас как собаку?

Это было уже прямое оскорбление. Андор ненавидел такие минуты – ему приходилось тянуться к пленницам-душам, просить у них помощи.

То есть не просить, а брать силой – но все равно приятного было мало.

Полтора месяца назад на главной площади Грева обезглавили учителя фехтования, подрабатывавшего наемным убийцей.

Андор оплакал казненного, и душа талантливого фехтовальщика поселилась в теле Плакальщика. И сейчас, стоило ему только подумать о том, что надо бы ответить ударом, а тело, словно чужое, уже выгнулось со смачным хрустом, завершая тройной шаг: на раз – на два – на три.

И на этом последнем шаге, откинувшись назад, тело Андора увернулось от удара шпаги четвертого, не замеченного сразу человека.

Еще один укол – и последний противник лежит в пыли.

Память предательски представляет то, что видели глаза. То, что чувствовала спина. То, что слышали уши. Все отдельные куски, которые собрать вместе может лишь душа, в данном случае – чужая.

Стражники все еще сидели, отвернувшись, когда Андор взлетел на коня, которого до встречи с бретерами вел в поводу. Может, и мелькнула у кого-то мысль задержать его – надо сказать, мысль самоубийственная.

Пелонские жеребцы останавливаются только по приказу хозяина. Они вполне способны на полной скорости врезаться в дом или дерево, если наездник пьян либо неумел.

Ни пьяным, ни неумелым Андора назвать не поворачивался язык. Никто не бросился за ним вслед – хотя можно было ставить медную монетку против мешка с порохом, что еще не опустится на город ночь, как за Андором выедут.

Двое или трое монахов и четверо или пятеро солдат. С телегой, в которой лежат орудия пыток и священные книги.

Монахи поедут, не торопясь, а если вдруг случайно встретят Андора по дороге, то специально не признают его – нескольких фанатиков Плакальщик в свое время убил.

Теперь на него повсеместно велась охота, но в открытую схватку с ним не вступали, боялись – предпочитали ставить ловушки, стремясь застать врасплох.

С другой стороны, время от времени то какой-нибудь аббат, то епископ, а то и сам кардинал неофициально связывался с Андором и просил его о помощи.

Лучшего следователя было не найти – Плакальщик с легкостью распознавал правду и ложь. Он мог определить, каким оружием убита жертва или какой яд использовался для отравления – большинство душ в нем при жизни были преступниками. Насильниками, убийцами, грабителями, мятежниками, еретиками, колдунами и растратчиками.

Андор иногда помогал раскрывать преступления. Но чаще – отказывался. Он не очень любил своих «постояльцев», а без их помощи ничего бы не получилось.

Эту ночь он провел в седле. Интересно, кому в Майсте он так понадобился? Время от времени какой-нибудь полоумный вельможа или купец выходил на Плакальщика, интересуясь возможностью договора с Сатаной. Впрочем, эти всегда оставались учтивы и обходительны, а если и держали нож за пазухой, то старались не показывать его до поры.

Еще бывали дамы. Что именно привлекало их в фигуре Плакальщика? Андор не сомневался, что как обычный мужчина он не заинтересовал бы этих женщин – или очень хищных, или совсем не от мира сего.

Самого его эти дамы не занимали совершенно. У Андора были Слезы – и была цель. А если бы ему и захотелось вдруг остановиться, наставить рога какому-нибудь герцогскому кастеляну или барону, то он бы урезонил себя близостью цели, обрекающей на воздержание.

Впрочем, ему не хотелось останавливаться.

Кроме колдунов и дам, были еще священники, одни из которых жаждали понять мироздание, другие искали победы над Искусителем. Третьи хотели бессмертия. Четвертые просто были рады неглупому собеседнику.

Андор давно понял, что имеющие много свободного времени монахи и священники тратят его на все, что угодно, кроме молитв – за редкими исключениями.

Так кто же подослал давешних бретеров? Не убийц, не парламентеров – а мелкопоместных дворян, кроме благородства, шпаги и гонора не имеющих за душой ни черта…

Утром Плакальщик въехал в деревеньку у дороги. Засыпая на ходу, он по привычке спросил у хозяина таверны, есть ли в деревне умирающие или те, кого в ближайшее время могут продать в рабство за долги.

Пропустив ответ мимо ушей, он прошел наверх и долго пытался открыть выданным ключом от третьей комнаты дверь во вторую, не понимая, почему ничего не получается.

Проснулся он уже под вечер. Спустился вниз, заказал жареную индейку, бутыль вина и кусок хлеба.

– Может, похлебки? – поинтересовался хозяин. – Со сна очень хорошо!

– Да хоть береза… – Не проснувшись до конца, Андор по-прежнему с трудом воспринимал мир вокруг. – Мясо, вино и хлеб.

Он огляделся: в таверне, кроме него, сидели двое зажиточных крестьян, тянущих сидр из гигантских кружек, да еще пара детишек намывала стены.