— А трефовая шестерка где?

— Трефовая шестерка в Варшаву уехала лошадей покупать. Слава Владычице небесной, а также государыне Анне Ивановне, что Мотьку нашего беспутного от ареста освободили.

— Это не государыня сделала, а господин Люберов.

— Вздор. Не может Люберов один ничего сделать. — Варвара Петровна смешала карты, положила вниз колоды девятку бубен — любимую масть, а потом добавила как бы между прочим: — Главное, не бойся. Если что — в сарайчике лодка лежит. На ней мыс тобой и поплывем.

— Куда? — не поняла Клеопатра.

— Не куда, а зачем. Чтоб живыми остаться.

Наводнения были бичом северной столицы. Начиналось все с юго-западного ветра, который дул с залива. Если ветер был сильный и продолжительный, он нагонял в устье Невы так много морской воды, что речные, пресные воды не могли ей противостоять. Надо сказать, Нева хоть и короткая, но необычайно сильная река, по полноводности она может соперничать с самим Нилом. Сталкиваясь, воды морские и пресные начинают подниматься с чудовищной быстротой и разливаться по низким болотистым берегам.

Васильевский остров заливало одним из первых. Император Петр I хотел для пресечения наводнений перерезать весь остров каналами, как в Венеции, а за счет вынутой земли поднять уровень острова на полторы сажени. Однако затея императора не осуществилась ввиду трудоемкости, дороговизны и общей бестолковости, кроме того, у молодого города было много и других неотложных дел. Рассказывали, что первые жители Петербурга вообще не ставили прочных, основательных домов, а жили почти в лачугах. С приближением ветреной осенней погоды они разбирали свое жилье, укладывали доски и кровлю на плоты, плоты привязывали к высоким деревьям, а сами со скотом поспешали на возвышенное место, где и пережидали непогоду.

Но ко всему привыкаешь. Привыкли люди и к опасным проказам климата. Со временем появился опыт, как спасать при приближении наводнения дом, мебель и собственные жизни. А пока не было грозных предупреждений, не дул западный ветер и вода не поднималась, все полагались на авось, не забывая, конечно, творить молитвы.

С отъездом в Варшаву брата и любезного друга Родиона Клеопатра места себе не находила, и мучила ее не любовная лихорадка, а беспокойство: как дальше жить? Мысли ее текли неторопливо. И когда игла замирала над вышивкой очередной скатерти или чашка застывала в руке на пути ко рту, тетка спрашивала с раздражением:

— Ты что, Клепа, сны наяву видишь? Где твои мысли витают?

— Они здесь витают, тетенька, подле вас, — оправдывалась Клеопатра.

Но Варвара Петровна щурила глаза, осматривая девушку от затылка до пяток, и говорила строго:

— Да уж нет, принцесса моя. Мне намедни карты точно сообщили, где твои мысли витают. В картах-то разве только адрес не пропечатан. А в голове твоей, как штандарт, торчит трефовый король. А зря…

Переживания Клеопатры были связаны с тем, что тетка замучила ее своей заботой. Жалея девушку, Варвара Петровна решила отдать Клеопатре всю свою нерастраченную любовь без остатка, и потому стала смотреть на свою племянницу как на собственность во славу доброты и бескорыстия. Любовь — это ответственность. Мудрец сказал: «Зла нет, есть только желание улучшить». Варвара Петровна хотела счастья племяннице всей душой, но знала также, что та по молодости не понимает, в чем ее счастье, а она, старый, мудрый человек, — знает.

В чем счастье девы? Конечно, в замужестве. Какой для счастья должен быть спутник жизни? Конечно, надежный. Что дает эту надежность? Многие качества и обстоятельства, но самое верное из них — богатство.

— Когда помру, — говорила Варвара Петровна, — все тебе оставлю. Матвей пусть себе деньги у братца-сквалыги отсуживает, а я свои денежки завещаю по женской линии.

— Спасибо, тетенька.

— Боюсь только, что, может быть, долго тебе придется моей смерти дожидаться.

— Господь с вами, тетенька, что вы такое говорите? Вы же моя благодетельница!

— Так-то оно так, но и благодетельницам надо не заживаться. А я, может, еще двадцать лет проскриплю.

— Дай вам Бог здоровья, тетенька.

— Малое приданое я тебе и при жизни справлю, но большого не жди. Давай смотреть, что я тебе на свадьбу подарю.

Приносили ларец с драгоценностями. Каждая брошка, ожерелье и кольцо имели свою судьбу, и Варвара Петровна рассказывала об этом со всеми подробностями:

— Это маменькино… дед из польского похода привез. Это бригадир к свадьбе подарил, брильянт этот стоит многие сотни! Слушай, как все было…

Потом Варвара Петровна требовала, чтобы Клеопатра примеряла все драгоценности, и, извлекая из ларца очередной браслет или ожерелье, приговаривала:

— Это тебе к свадьбе подарю, это твоей дочери подарю, ведь будет же у тебя дочь!

Надо сказать, что все эти примерки не только не радовали Клеопатру, как должны были бы радовать любую девицу, но были пыткой, потому что заканчивались всегда одинаково. Варвара Петровна окидывала взглядом племянницу и говорила:

— Красавица… Как есть египетская царевна! И если ты думаешь, что я тебя Родьке Люберову отдам, то ошибаешься. Родька твой голытьба и арестантский сын, хоть и человек очень неплохой. Прямо скажу — хороший. Но ненадежный. А потому не для тебя он. Ты у меня для жизни богатой приспособлена. И ты должна мне верить, потому что я тебя люблю.

Однажды Клеопатра не выдержала и крикнула с горечью:

— Это не любовь, а тиранство!

Что тут было! Клеопатру простили только потому, что она после своей реплики так рыдала, что допла-калась до обморока, а Варвара Петровна как была скалой неприступной, так ей и осталась. Только сказала приживалке:

— Вот как тяжело из Клеопатры дурь-то выходит. Страстная девица. Я сама такой была…

— Такой и остались, — пискнула приживалка, зная цену как благорасположения, так и гнева барыни.

Но мытаря племянницу, Варвара Петровна не предпринимала никаких действий для поиска надежного жениха. А ведь достаточно было объявить, что дает за племянницей хорошее приданое, а голытьбе не отдаст, мол, денежка к денежке, и тут бы явился принц — не красавец, но с достатком. Но тетка решила, видно, пустить дело на самотек, а скорее всего ей интересно было носиться со своими мечтами, которые она умела так разукрасить, что мечта становилась реальностью.

Это вообще в характере людей. Как часто женщины, мечтая, скажем, о новом платье, примеряя его мысленно и так и эдак, купят потом материал и приклад в виде лент и кружев и спрячут штуку шелка в сундук, совершенно охладев к этой, не сшитой одежде. Иногда достаточно модную картинку посмотреть, мысленно повертеться в таком же платье среди подруг и охладеть к обнове — все, относила. Так и у Варвары Петровны мечты о счастье и богатстве племянницы было вполне достаточно, чтобы чувствовать себя щедрой, доброй и заботливой. И чего ты на меня сердишься, если я о тебе так хорошо мечтаю? Если бы Клеопатра поняла всю подноготную этих примерок, разговоров и обещаний, то жила бы себе покойно в ожидании Родиона. Но не тот был у Клеопатры характер. Она сама слов на ветер не бросала и не понимала, как это могут делать другие. Словом, мука была, а не жизнь!

Гостей в доме из-за осенней хмари приубавилось, а женихи как-то вдруг исчезли. Только верный артиллерист Кирилл Иванович по-прежнему не забывал дорожку к дому бригадирши, надеясь преданностью своей заслужить если не руку прекрасной Клеопатры, то хотя бы прочное благорасположение тетки ее. Он уже понял, что сердце девицы занято, и находил невинную радость в тихих беседах. Главное, чтоб тебя слушали, и ты уже не одинок.

Сидели у самовара, пили чай. Артиллерист рассказывал не без самодовольства, что его повысили в чине и при этом наградили службой весьма полезной и приятной. Фейерверки он, конечно, не оставит, святое дело сильным мира сего душу веселить, да и прибыльно. Но с отроками он может поделиться опытом своим и знаниями.

— Это какие же отроки и что за место? — без интереса спросила Варвара Петровна, только чтоб разговор поддержать. — Иль репетиторствовать начал?