— Да он весь изранен.

— Сейчас, сейчас…

— Сударь, вы наш пленник. Отдайте шпагу. — Последнее относилось к напарнику Шамбера, который безмолвно наблюдал за происходящим.

— Гржибовский убит. Ах, бедняга.

— Тише, господа! Однако сколько на нем ваты! Вроде дышит… Кабы не эта вата…

— Это он сейчас «вроде дышит», а по дороге в город отдаст концы.

— Может, отвезем его в замок Гондлевского? Мы в некотором смысле обязаны князю. Он нам помог найти Шамбера.

— Ни в коем случае. Год назад князь Гондлевский помог нам его потерять. Причем потерять не только Шамбера, но и деньги.

— Я перевязал раны. Кажется, ни одна из них не смертельна. Но кто знает… Пока он без сознания. Нужна карета или хотя бы телега.

Родион не верил своим ушам. Так, значит, это он сам, остолоп несчастный, тупица и дурак, сообщил всем этим людям место обитания Шамбера! Видно, давно они его ищут, если прилетели в деревню так стремительно.

В этот момент кто-то из отряда крикнул:

— Господа, здесь кто-то есть! — И тут же направил лошадь к соснам.

В лесу легко уйти от преследования, тем более что умница Буян безошибочно угадывал дорогу. Петров не отставал от Родиона ни на шаг.

— Все, кажется, ушли, — выдохнул агент, останавливая лошадь. — И хорошо, что ушли. А то бы была Гржибовскому пара на пути к Всевышнему. А зачем лишнее смертоубийство?

— Вот именно. — Родион утишил сердце, оно колотилось, как бешеное. — А могло у Гржибовского оказаться два спутника, и оба русские. Что делать будем?

— Как что? За Шамбером. Чует мое сердце, довезут они его до Варшавы живым.

— А если не довезут?

— Тогда, стало быть, похоронят. Однако пора трогаться. Телегу в деревне найти нетрудно.

— Слушайте, Петров, я не могу ехать с вами.

Право, у агента была светлая голова, он все понял с полуслова.

— Все сведения, касаемые Шамбера, я сообщу верному человеку из канцелярии Левенвольде, вы сами знаете — кому. Он же объяснит, как меня найти. До встречи, поручик!

Родион направил коня к деревне. Правильнее будет сказать, Буян, угадывая состояние хозяина, еле ногами перебирал. Теперь сама собой вылезла на свет Божий литера б — освобождение Матвея. Глубокая ночь… Конечно, он опоздал к назначенному часу, а это значит, что бежавшие остались без лошадей. Ничего… пойдут пешком в гостиницу «Белый вепрь», разве что девица подол намочит в ночных росах.

И вообще, куда торопиться, если все ухнуло к чертовой матери? Именно такое же чувство пустоты и обреченности Родион испытал после посещения дома Миниха, когда вышел утром на набережную. Конструировал, взял воздушный замок, а он вдруг и рассыпался вмиг.

На подъезде к замку, на горочке, его остановил гайдук. Не слезая с лошади, Родион принялся решительно орать:

— Я офицер русской армии! У меня депеша! Мне необходимо видеть князя Гондлевского…

Такая же история повторилась у ворот. И опять Родион совал в лицо гайдуку бумагу, но в руки не давал. Надо сказать, что грозные стражи и не пытались заглянуть в документ по причине неграмотности.

Родиона пропустили в дом, и уже через пятнадцать минут он вошел в кабинет князя. После приветствий началось состязание в терпении и выдержке. Князь был мудр, хитер и показно радушен. На долю Родиона осталась безукоризненная вежливость, уверенность в своей правоте, а главное, вера в силу бумаги, что легла на стол князя.

— Это что же, вы у меня лошадей собираетесь покупать?

— А почему нет?

— И кто же, извольте ответить, посоветовал вам посетить для подобной цели мой дом?

— А чем ваш дом хуже других?

— Вы имеете в виду породистых лошадей?

— А разве мы говорим о чем-то другом?

Князь рассмеялся.

— Если вы на все мои вопросы будете тоже отвечать вопросами, эдак мы недалеко уйдем.

— А куда нам торопиться, ваше сиятельство?..

— Садитесь.

Обед задерживали. За столом в большой зале томились тетка Агата, Лизонька и Павла, потом вошла княгиня, молча заняла свое место и стала нервно барабанить пальцами по столешнице, глядя на дверь. Ожидания ее вскоре увенчались успехом. Вошел Ксаверий, коротко кивнул всем и сел в торец стола, подальше от отцовского кресла.

Лизонька так и подалась вперед, ожидая от Ксаверия какого-либо подбадривающего знака, из которого можно было бы понять, каковы их виды на спасение князя Козловского. Но Ксаверий только улыбнулся ей благожелательно.

— Вы сегодня не гуляли, мадемуазель Лиза? Северный ветер всегда несет дождь. У меня ночью так стучала оконная рама, что я никак не мог заснуть. Матушка, распорядитесь, чтобы ее сегодня поправили. Вторую бессонную ночь я не переживу.

— Сегодня ты будешь спать в своей комнате, — быстро сказала княгиня и опять уставилась на дверь.

Блюда все не подавали, слуги стояли по стеночке с отвлеченными лицами. Ксаверий зевал. Тетка Агата украдкой ела хлеб, кроша его на скатерть. Ясно было, что все ждут князя, который почему-то задерживался. Очевидно, причина задержки известна княгине, в противном случае она давно бы послала за мужем. Еще пять минут прошло в томительном ожидании. В унылом сидении за столом было что-то унизительное. «Сосчитаю до тридцати, нет, до пятидесяти… и уйду, сославшись на головную боль», — сказала себе Лиза.

Когда Лизонька досчитала до третьего десятка, дверь широко распахнулась, и в залу важно вступил князь. За ним, шагая в ногу, как адъютанты за генералом на важной экзерциции, вошли Козловский и Люберов. Однако вид у офицеров был отнюдь не парадный, оба хмурые, небритые, то есть запущенные до крайности, в таком виде не в княжескую залу являться, а очередь к цирюльнику занимать. Появление этих двух не только для Лизоньки, но и для всех остальных было полной неожиданностью.

— Позволь, душа моя, — обратился князь к жене, — представить тебе двух русских офицеров. — Он назвал фамилии. — Они находятся в наших краях по долгу службы ее величества императрицы Анны. Сегодня они наши гости.

Офицеры стукнули каблуками, поклонились и сели за стол. Повествование наше, хотя бы в одной его линии, неудержимо движется к концу, поэтому незазорно снабдить его сценой, которую принято называть немой. За столом вдруг стало необычайно тихо, каждый из сидящих испытывал чувства странные, чудные и необычайные, которые можно объединить одним словом — удивление.

Князь Матвей не мог в себя прийти от той скоропалительности, с какой его извлекли из подвала. Выйдя на свежий воздух, он сразу попал, как говорится, в объятия друга. «Объятия» выразились в том, что Родион крепко ударил его по плечу, прошептал в ухо: «За столом ни о чем, кроме лошадей» и принялся обирать с камзола Матвея налипшую солому. Войдя в залу, Матвей тут же поймал на себе взгляд Лизоньки и от удивления забыл изобразить нежную улыбку. Куда сердце летит, туда и око бежит. В подвале он ее и не рассмотрел толком. Сидящая перед ним девица настолько не соответствовала воспоминаниям Матвея о той парижской деве, женитьбу на которой он считал тяжелой обузой, что он усомнился: а вдруг эта хорошенькая барышня никакая не Сурмилова, наследница богатств, а просто авантюристка, морочащая ему голову.

Только у Лизоньки были самые светлые чувства. Она верила, князь Гондлевский потому освободил Матвея, что узнал от Люберова: Козловский ее жених. Мысль эта была горячей и сладостной. Не каждой девице выпадает счастье спасти из узилища своего возлюбленного.

Ксаверий решил не принимать в расчет поступки отца, захотел освободить русского — это его дело, приятно только, что сам он может вернуться из заточения в привычную жизнь, теперь не нужно прятаться от Лизоньки, которая в противном случае пристала бы с ножом к горлу, требуя освобождения своего жениха.

И все-таки больше всех был удивлен Родион Люберов. Слыхал он, что в жизни случаются самые фантастические совпадения, но чтоб такое… Причиной его удивления было пойманное в разговоре имя: мадемуазель Сурмилова. Теперь-то ему все стало ясно. Кто, как не эта прекрасная, смелая девушка, имеет право ехать в Россию вместе с поручиком Козловским? А поручик Люберов — свинья, иного эпитета он недостоин. Этот поручик год прожил в доме ее отца, а вместо естественного чувства благодарности заподозрил черт знает в чем…