Время тянулось медленно. Однажды Д. показалось, что в коридоре, мягко ступая в туфлях на резиновой подошве, прошел д-р Беллоуз. И в центре интернационализма — дефицит доверия…

В приемной он записался на следующий урок — на понедельник и уплатил за курс занятий. Пожилая дама поинтересовалась:

— Поначалу, наверное, чуточку трудновато, да?

— О, мне кажется, у меня пойдет.

— Я очень рада. Хочу вам сообщить, что для успевающих студентов доктор Беллоуз устраивает небольшие вечера. Это исключительно интересно. В субботу вечером, в восемь. Вы получите возможность встретиться и обменяться идеями со студентами из всех стран — испанцами, немцами, сиамцами. За это доктор Беллоуз денег не берет — достаточно заплатить только за кофе и пирожные.

— Уверен, что пирожные прекрасные, — сказал Д., учтиво откланиваясь.

Он вышел на Оксфорд-стрит. Теперь он не торопился. До визита к лорду Бендичу других дел у него не было. Он пошел пешком, наслаждаясь нереальностью окружающего — никаких руин, витрины полны товаров, дамы идут к «Буссару» выпить чашечку кофе. Похоже на один из его снов о мирной жизни. Он остановился перед витриной книжной лавки и стал разглядывать новые книги — надо же, у людей есть время читать книжки. Одна называлась: «Фрейлина двора короля Эдуарда». Фотография на суперобложке запечатлела полную даму в белом шелковом платье и шляпе со страусовыми перьями. Невероятно! Рядом лежала другая книга — «Дни сафари». На обложке джентльмен в пробковом шлеме позировал, поставив ногу на мертвую львицу. «Что за страна!» — еще раз подумал он с теплотой. Он пошел дальше. Нельзя было не заметить, как хорошо одеты здесь люди. Светило бледное зимнее солнце, ярко-красные автобусы стояли неподвижно по всей Оксфорд-стрит — образовалась пробка. Какая отличная мишень для авиации противника! Именно в это время дня они и налетали. Но в небе было пусто или почти пусто — один поблескивающий самолетик кувыркался в бледной ясной вышине, таща за собой через пушистые облака рекламу: «Обогревайтесь каминами Ово!» Он дошел до Блумсбери. Ему подумалось, что утро прошло вполне спокойно. Мирный, поглощенный своими делами город словно нашел противоядие против его заразы. Площадь с голыми деревьями была безлюдна, если не считать двух индийских студентов, сравнивающих свои конспекты под рекламой «Русских бань». Он вошел в гостиницу.

В вестибюле за барьером сидела женщина, по-видимому, управляющая — темноволосая толстуха с прыщиками вокруг рта. Она скользнула по нему проницательным оценивающим взглядом и закричала резким неприятным голосом:

— Эльза! Эльза! Куда ты запропастилась?

— Ничего, — сказал он, — я найду ее по дороге в номер.

— Ключу положено быть здесь на крючке, — сказала женщина.

— Спасибо, не беспокойтесь.

Эльза подметала коридор возле его комнаты.

— Никто к вам не заходил, — сказала она.

— Спасибо. Ты хороший сторож.

Но едва войдя в номер, он понял, что она сказала неправду. На всякий случай он оставил бумажник на столе строго в определенном положении по отношению к другим точкам комнаты. Бумажник был сдвинут. Возможно, Эльза вытирала пыль со стола. Он расстегнул молнию — ничего важного в нем не было, но все бумаги лежали уже в ином порядке. Он позвал спокойно, без крика:

— Эльза!

Глядя, как она входит, маленькая, угловатая, с выражением преданности, которое держалось на ее мордашке так же неуклюже, как фартук на ее фигурке, он подумал: есть ли на свете хоть одно неподкупное существо? Неужели и его самого можно подкупить, но чем?

— А ведь кто-то здесь побывал, — сказал он.

— Только я и…

— И кто?

— Хозяйка, сэр. Я думала, что против нее вы возражать не станете.

Он почувствовал удивительное облегчение от того, что честность все-таки еще кое у кого сохранилась.

— Конечно, ей ты не могла запретить.

— Я уж и так и этак старалась. А она сказала: «Ты боишься, что я увижу, как ты плохо убираешь в номерах». Я сказала, что вы велели никого не пускать. А она говорит: «Давай ключ». А я говорю: «Мистер Д. дал мне ключ в руки и велел, чтоб в номер ни одна душа не заходила». Тогда она вырвала у меня ключ. Я не хотела, чтобы она входила, а потом подумала: «Ну и что, вреда-то никакого не будет». И как вы только догадались? Простите, сэр. Мне не надо было впускать ее в номер.

Девочка заплакала.

— Она здорово на тебя рассердилась? — спросил он мягко.

— Грозилась уволить, — торопливо рассказывала девочка. — Ну и пусть, это неважно. Здесь хуже рабства — только уборка, да уборка. Можно и побольше заработать, я не собираюсь всю жизнь в служанках ходить.

Я все еще ношу с собой заразу, — подумал он. — Вот пришел сюда и сломал бог знает чьи еще жизни.

— Я поговорю с хозяйкой.

— Нет, я тут все равно не останусь, тем более после того, что случилось… — И словно признаваясь в собственном преступлении, пояснила: — Она меня ударила по лицу.

— Что же ты будешь делать?

Ее невинность и одновременно знание прозы жизни ужаснули его.

— Сюда одна девушка постоянно ходила, а теперь у нее есть своя квартира. Она всегда говорит, что я могу перейти к ней в горничные. С мужчинами-то я, конечно, никаких дел иметь не буду, только дверь им отворять.

— Нет, нет! — воскликнул он.

Как прозрение явилась мысль о вине, которую каждый, не ведая того, носит в себе. Никто из нас не подозревает, сколько неповинных душ мы предаем. Теперь на него ложится ответственность…

— Подожди, пока я не поговорю с управляющей.

— Да ну, что тут вообще хорошего! — сказала она с горечью. — Хоть служанкой не буду. А с Кларой мы будем ходить в кино каждый вечер. Ей нужна подруга, она мне сама сказала. У нее никого нет, кроме мопса. Мужчины-то не в счет.

Она была еще чудовищно мала для такого близкого, пусть даже только теоретического знакомства с пороком.

— Обожди немного. Я уверен, что смогу как-нибудь тебе помочь.

Он понятия не имел, как это сделать. Разве что дочь Бендича… Но после истории с машиной это маловероятно.

— Больше недели я тут не останусь. У Клары телефон вделан в куклу. А кукла одета, как испанская танцовщица. И еще Клара говорит, что своей горничной она всегда дарит шоколадные конфеты.

— Клара подождет, — сказал он.

Он уже вполне живо представлял себе эту молодую особу. Сердце у нее, вероятно, действительно доброе, но он и о дочери Бендича был такого же мнения. Угостила его сдобной булочкой на платформе и этой своей небрежной щедростью произвела на него в тот момент сильное впечатление.

— Что ты там делаешь, Эльза? — донесся из коридора голос управляющей.

— Я позвал ее к себе, чтобы выяснить, кто заходил в номер.

Он не успел еще как следует обдумать то, что ему рассказала девочка. Была ли управляющая еще одной его сообщницей, как и К., желавшей убедиться, что он следует по узкой тропе добродетели, или она уже продалась Л.? Зачем же в таком случае ему велели остановиться именно в этой гостинице? Номер был заказан заранее, и вообще все было приготовлено с таким расчетом, чтобы он не терял контакта со своими шефами. С другой стороны, все это, конечно, могло быть организовано человеком, который одновременно снабжал информацией и Л. Кто знает… Не было конца кругам этого ада.

— Никто сюда не заходил, кроме меня и Эльзы, — сказала управляющая.

— Я просил Эльзу никого ко мне не впускать.

— Вы должны были предупредить меня. — У нее было квадратное тяжелое лицо, к тому же еще обезображенное какой-то болезнью. — Вообще, у нас в отеле никто не ходит по чужим комнатам, кроме прислуги, и то по делу.

— И все-таки кто-то интересовался моими бумагами.

— Эльза, ты их трогала?

— Конечно, нет.

Управляющая повернула к нему свою квадратную, усеянную красными прыщами физиономию — старая крепостная башня, еще способная выдержать атаку неприятеля.

— Итак, вы, безусловно, ошиблись, если, конечно, верите этой девочке.

— Ей я верю.

— Значит, и говорить больше не о чем. Тем более, что все на месте, ничего не пропало.