Старшина хотел было пошевелить затекшей рукой, но к кювету подошел еще один немец, плотный, низкорослый, в очках. Стоило ему сделать шаг влево — и он наступил бы Добродееву на плечо.

Колонна тронулась. Долговязый солдат, пропустив последний грузовик, закрыл шлагбаум и, догнав машину, вскочил на подножку.

Добродеев снял каску, вытер со лба пот.

— Ф-фу, черт!

— Какой случай, а! — одними глазами засмеялся подползший к нему Садыков.

— Случай, Усман, правильный! Этот фриц мне чуть на голову не наделал, с-сукин сын!..

С час, а может и больше, на дороге было тихо. Из города, куда ушли машины, доносился одинокий собачий лай, в конце концов оборванный короткой автоматной очередью.

«Так тут и до утра можно прождать! — сплюнул Добродеев.— Вот будет номер! Да нет, должен же кто-нибудь проехать — дорога-то из тылов идет, а в тылах штабы, склады...»

Он даже не сразу поверил в далекий рокот мотоциклетного мотора. Но шум с каждой минутой становился громче, и наконец мотоцикл с коляской притормозил возле закрытого шлагбаума.

Солдат, сидевший позади водителя, соскочил с седла и стал поднимать перекладину. Ехавший в коляске, судя по одежде и тону, которым он говорил, — офицер, что-то крикнул ему вслед.

Приподнявшись, Добродеев выглянул из кювета. Двое в белом метнулись от обочины дороги к немцу, открывавшему шлагбаум.

— Усман, —шепнул Добродеев. —Ты водителя...

Они оба броском подскочили к мотоциклу сзади. Садыков сверху, как топором полено, стукнул не успевшего даже вскрикнуть водителя прикладом автомата по голове. Старшина со спины обхватил офицера руками и так сдавил ему нижнюю челюсть, что у того, как у собаки, лязгнули зубы.

Авдошин и Осипов, прикончив у шлагбаума немецкого автоматчика, уже бежали на помощь старшине. Офицер, извиваясь, все пытался дотянуться до кобуры парабеллума. Кричать он не мог, старшина намертво сдавил ему перекошенный рот.

Поняв молчаливый знак Добродеева, помкомвзвода связал «языку» руки специально приготовленным на этот случай ремнем, а Садыков достал из кармана и загнал немцу в рот кляп — половину старой фланелевой портянки.

— Осмотри машину! — вполголоса приказал старшина Осипову.

Тот быстро обшарил коляску, не найдя ничего, кроме карманного фонарика и тяжелого гаечного ключа.

— Брось к черту! — сказал Добродеев. — Давай к Отару... Бегом! Будете прикрывать! Отходим.

Авдошин взвалил немца к себе на спину и, тяжело дыша, быстро пошел прочь от дороги. Следом, почти по колено утопая в снегу и поминутно оглядываясь, молча шли Садыков и старшина.

До противотанкового рва, а значит, и до ничьей земли, оставалось каких-нибудь пятьсот метров, И в эту минуту ленивый, очень близкий; голос спросил вдруг по-немецки:

— Wer da?

Все замерли., Авдошин и Садыков навалились на «языка», который, услышав оклик начал биться и дрыгать ногами.

— Wer da? — повторили в темноте. — Halt!

Полоснула длинная автоматная очередь. Одна за другой в мутное небо полетели осветительные ракеты. Разведчиков выдал «язык»: в своей черной эсэсовской шинели он резко выделялся на белом снегу.

Теперь группе старшины оставалось только одно — отстреливаться и, не теряя времени, отходить к своим.

— Отар! — позвал Добродеев.— Прикрывай!

Старшина взял у Авдошина немца и вместе с Садыковым, быстро-быстро разгребая снег, потащил пленного к противотанковому рву. Офицер, видимо, все еще надеясь на спасение, извивался, упираясь в снег головой и ногами. Садыков двинул его кулаком по затылку, и только тогда он присмирел.

Темные фигуры метались по снегу перед глазами Авдошина, падая и поднимаясь. «Откуда их столько?» — думал он, стреляя больше наугад, слыша слева автомат Гелашвили и справа — автомат Приходько.

Он и не заметил, как мгновенно сник ползший рядом с ним Осипов.

— Э, гвардия! Ты чегой-то?

Осипов не ответил. Снег под ним почернел, и даже в темноте Авдошин увидел, каким белым стало заострившееся лицо раненого.

Помкомвзвода обхватил Осипова левой рукой и пополз. До. окопов боевого охранения оставалось всего метров полтораста.

— Гвардии сержант! — вдруг простонал Осипов.

— Чего ты, браток?

— Автомат мой... не потеряй...

— Не потеряю,— стиснул зубы Авдошин.

— А старшина... прошел?

— Прошел, прошел.

— Это хорошо.

Автоматная очередь, сверкнув розовым, стрекотнула справа совсем рядом. Авдошин уткнулся в снег, прикрыв своим телом Осипова и шаря рукой у пояса, где еще оставалась одна граната. Он сразу нащупал ее, замерзшими пальцами отцепил от ремня и, вырвав предохранитель, швырнул в ту сторону, откуда по ним стреляли...

В окопах боевого охранения, поеживаясь от холода, стояли Богданов, Талащенко, Краснов и Бельский. Гладкая и таинственная, синяя в свете далеких ракет, тянулась в сторону противника заснеженная равнина. Где-то там, на севере, в чужом, не видимом отсюда городке, безымянные и осторожные, делали сейчас свое дело шесть человек, шесть солдат-разведчиков.

Глядя перед собой и слыша рядом дыхание Бельского, Краснов, сам не зная почему, сказал вдруг:

— Мартон-Вашар!.. В некотором роде историческое место.

— Именно? — повернулся Бельский.

— Здесь бывал Бетховен. У Терезы Брунсвик.

Командир роты пристально посмотрел на Краснова и только пожал плечами.

— Так, вспомнилось. Читал где-то,— ответил па его молчаливый вопрос Краснов.— Кажется, у Ромена Роллана...

Предрассветную тишину в стороне Мартон-Вашара вспорола неожиданная и, показалось всем, очень громкая и длинная автоматная очередь.

Богданов нахмурился:

— Похоже, ребятам по повезло.

Никто не отозвался. Бельский, расталкивая солдат, побежал к ячейке станковых пулеметчиков. Талащенко достал из кармана полушубка сигарету, долго мял ее пальцами, но, так и не закурив, бросил в снег..«

Наконец они пришли.,,

Первым спрыгнул в окоп Садыков, тянувший за собой немца, вторым — Добродеев.

— «Язык» есть, товарищ гвардии подполковник! — доложил старшина, разглядев в темноте начальника разведки.

Богданов взглянул на погоны пленного,

— Ого! Эсэс!..

Немец мгновенно вскочил и вытянулся.

— Дисциплинированный! — усмехнулся кто-то,— Порядок знает!

— Хорошо, ребята! Очень хорошо! Молодцы! — вполголоса проговорил начальник разведки.— Как остальные, старшина?

— Идут.

— Потери?

— Кажись, нет, товарищ гвардии подполковник.

— Хорошо! — Богданов повернулся к Талащенко.— Идемте в штаб. Надо допросить...

Начальник разведки и комбат исчезли в узком проходе траншеи. Садыков подтолкнул пленного в спину и повел его за ними.

Почти тотчас же, весь облепленный снегом, в разодранном на правой руке маскхалате, перевалился через бруствер Гелашвили.

— Приехал! Авдошин здесь?

— Ще немае,— ответил кто-то из солдат.

Следом за Гелашвили появился Приходько.

— И откуда этот часовой сорвался! — Он плюнул и начал молча отряхивать ушанку.

Теперь там, на ничьей земле, оставались только Авдошин и Осипов. Все, кто был сейчас в окопах, молча всматривались вдаль и слышали лишь короткие, становившиеся все реже и реже автоматпые очереди да одинокие разрывы гранат.

Гелашвили, нетерпеливо и нервно топтавшийся возле бруствера, повернулся к замполиту:

— Не могу, товарищ гвардии капитан! Пойду. Разрешите?

Идите!

— Да вот они! — обрадованно сказал Приходько.— Ползут хлопцы. Порядок!

Минуту спустя над бруствером появилась голова Авдошина.

— Помогите, гвардия... Осипов... Вася наш... Кончился у меня на руках. Не дотянул,

Примерно в то же самое время вслед за своим штабом из Будапешта на юг выехал командир мотодивизии «Фельдхеррнхалле» генерал-майор войск СС Папе. Машина, конвоируемая бронетранспортером с пехотой, ползла медленно и тяжело, покачиваясь на неровностях дороги, избитой гусеницами танков, подковами и солдатскими сапогами. «Опель-адмирал» обгонял какие-то унылые пехотные части, кавалерию, тыловые конные обозы.