Под вечер в замке пилигрим,

                       Дорогой долгою томим,

                       Прося ночлега, стукнул у дверей.

                       Надменно сторож отказал,

                       И странник дальше зашагал,

                       Надеясь в тишине лесов

                       Найти гостеприимный кров,

                          Под зарослью ветвей.

                       Задумчиво тяжелый путь

                       Он продолжал и отдохнуть

                       Под деревом присел на мху густом.

                       Звезда затеплилась над ним…

                       Когда же взгляд свой пилигрим

                       Вниз опустил — у самых ног

                       Увидел скромный огонек,

                          Зажженный светляком.

                       Дрема коснулася очей…

                       Недалеко журчал ручей,

                       И странный сон навеял плеск воды.

                       Звезду земную — светляка —

                       И ту, что в небе, далека,

                       Увидел он, и речи звук

                       К нему сюда донесся вдруг

                          С эфирной высоты.

                       Презрительно звучала речь:

                       И червь посмел свой свет зажечь

                       В тот час, когда смыкает сон глаза.

                       Не для него ли ночи тень

                       Теперь сменила летний день?

                       Не мнит ли он равняться с той,

                       Чьей царственною красотой

                          Гордятся небеса?

                       И ей сказал светляк в ответ:

                       "Звезда кичливая, твой свет

                       Сырая дымка может затемнить,

                       Легко ты гаснешь, и твой луч

                       Не в силах выбраться из туч.

                       Меня же и густой покров

                       Тумана или облаков

                           Не в силах погасить.

                       Нет, я не льщу себя мечтой,

                       Блестя теперь в траве сырой,

                       Чуть видимый под кровом темноты,

                       С твоей равняться славой, — нет,

                       Но мой едва заметный свет

                       Дает мне радость, а потом

                       Я гасну в пурпуре дневном…

                          Но гаснешь ведь и ты".

                       Едва успел промолвить он —

                       Из края в край весь небосклон

                       Откликнулся на голос громовой.

                       Дол дрогнул, вспять пошла вода,

                       Померкла яркая звезда

                       И, померцав, как Люцифер,

                       Низринутый с небесных сфер,

                          Скатилась в мрак ночной.

                       Сон длился. Звездный свод небес.

                       Объятый пламенем, исчез

                       И нового открылся блеск очам.

                       В преображенной красоте

                       Там засияли души те,

                       Что здесь во мраке и пыли

                       Огонь надежды сберегли,

                          Подобно светлякам.

                       И спавший на лугу постиг,

                       Что Ангел Божий в этот миг

                       Беседовал в виденье сонном с ним.

                       Воспрянув сердцем и душой,

                       Забыл он утром ропот свой,

                       Но до конца земных тревог

                       Свой чудный сон забыть не мог

                           Под деревом густым.

                    The sylvan slopes with corn-clad fields

                    Are hung, as if with golden shields,

                    Bright trophies of the sun!

                    Like a fair sister of the sky,

                    Unruffled doth the blue lake lie,

                    The mountains looking on.

                    And, sooth to say, yon vocal grove,

                    Albeit uninspired by love,

                    By love untaught to ring,

                    May well afford to mortal ear

                    An impulse more profoundly dear

                    Than music of the Spring.

                    For _that_ from turbulence and heat

                    Proceeds, from some uneasy seat

                    In nature's struggling frame,

                    Some region of impatient life:

                    And jealousy, and quivering strife,

                    Therein a portion claim.

                    This, this is holy; — while I hear

                    These vespers of another year,

                    This hymn of thanks and praise,

                    My spirit seems to mount above

                    The anxieties of human love,

                    And earth's precarious days.

                    But list! — though winter storms be nigh,

                    Unchecked is that soft harmony:

                    There lives Who can provide

                    For all his creatures; and in Him,

                    Even like the radiant Seraphim,

                    These choristers confide.