В. А. Самойленко, заместителем председателя — С. П. Батура, председателем исполнительного комитета — М. С. Каракай.

10

В журнале «Столица» (1991 г. № 49) была опубликована любопытная зарисовка известного кубанского журналиста Владимира Рунова под интригующим заголовком «День «X», или как Иван Кузьмич объявил в Краснодаре чрезвычайное положение».

Поводом для этого послужило событие сколь печальное, столь, увы, и прозаическое: кончина скромного семидесятидевятилетнего пенсионера Максима Андреевича Титаренко, исключительность которого заключалась в том, что он приходился родным отцом Раисе Максимовне Горбачевой и, естественно, тестем Михаилу Сергеевичу, в то время еще не Президенту СССР, но Генеральному секретарю ЦК КПСС. Было это в середине июня 1986 года.

«В то раннее, но уже жаркое утро, — пишет Владимир Викторович, — краснодарцев ожидало чрезвычайное событие,

хотя о причинах его они еще и не подозревали, поскольку в то время гласность только «проклевывалась» на страницах отдельных московских газет и вызывала лишь восхищенный ужас у большинства рядовых граждан периферии. По этой причине лишь немногие знали, что в Краснодаре долгое время жил, а вот теперь и умер тесть М. С. Горбачева. Скорбное событие в высших партийных сферах края было воспринято как руководство к решительному действию, то есть началу крупномасштабной, но тайной операции, которую возглавил тогдашний первый секретарь крайкома КПСС Иван Кузьмич Полозков. Безусловно, это был неплохой повод не только лично разделить скорбь, что во все времена рассматривалось как признак верности, но и продемонстрировать способность действовать уверенно и решительно в экстремальной ситуации, то есть в предстоящем процессе погребения. Видимо, поэтому был отдан приказ «всех поставить на уши» и решительно «овладеть массами».

Простодушными массами овладели как всегда, с помощью усиленных нарядов милиции, которые рано утром начали перекрывать центральную часть города. На вопрос «Что происходит?» милиционеры вначале загадочно улыбались, но ближе к середине дня, потеряв терпение, перешли на привычное — «Проходите!» и зычное — «Давай не разговаривай, проезжай!» На моих глазах огромный трайлер, груженный кирпичом, сгоняли в узкий переулок, куда он втискивался, сминая бордюрные камни. Потный шофер, до отказа выкрутив «баранку», произносил в адрес всего «белого света» крылатое русское слово, которым впоследствии Михаил Сергеевич удостоил гекачепистов.

К середине дня женская группа была сформирована и проинструктирована. Девицы спешно смыли косметику и всем по страшному секрету рассказывали, на какое дело идут. Но, как часто у нас бывает, самая ответственная команда поступила в последний момент: в группу нужно добавить несколько мужчин и покрепче. Нервная дрожь достигла предельной отметки: на кадровую тщательность времени уже не было, надо срочно ехать! Тогда взяли тех, кто просто попал под руку, в их числе оказался и я со своим коллегой по кабинету.

Нас спешно посадили в автобус, который, отчаянно сигналя, тут же помчался по улице Красной, где к этому времени все перекрестки перекрыла ГАИ. Очевидно, о нас знали, потому как ехали только мы одни, остальные стояли. И все-таки где‑то в районе улицы Бабушкина, попав в затор, встали и мы. Время уходило безвозвратно, а наш автобус беспомощ но «бился» среди замерших троллейбусов, длиннющих «Икарусов», невесть откуда наехавших в центр грузовиков. Руководитель нашей спецкоманды рвал на себе волосы. Выручил шофер, он кое‑как выбрался на другую улицу и через какие-то ограды, канавы и кусты сумел пробиться к переулку, где уже не было никого, кроме органов милиции довольно высоких рангов и молчаливых людей в штатском. Их было очень много, так много, что я удивился, что их так много может быть вообще.

Нас хмуро встретил ответственный распорядитель из краевого комитета партии, одетый в темный официальный костюм.

— Что это? — он указал пальцем на брюки моего коллеги.

— Это штаны.

— Почему светлые?

— А я летом всегда хожу в таких! — простодушие ответа вызвало в глазах распорядителя сияние плохо сдерживаемого гнева. Он красноречиво озарил им нашего руководителя, после чего поездка того на кладбище стала приобретать уже прямой смысл. Ответственный товарищ еще более нахмурился и, повернувшись к нам спиной, с достоинством удалился за дверь, где происходило таинство прощания с покойным.

Я хотел избежать всего, что было связано с этим грустным ритуалом. Думаю, что искреннее горе, вызванное утратой близкого и дорогого человека, усугублялось еще и тем, что у этой семьи не было возможности укрыться от любопытствующих глаз. Тем более в обстановке верноподданического ажиотажа, который «раскрутил» усердный Иван Кузьмич вокруг этого, глубоко семейного, события. Что лишний раз подтверждает русскую истину: «Заставь…»

Небольшой кортеж, составленный из катафалка и двух автобусов, медленно двигался по обезлюдевшей улице в сторону городского кладбища. На сопредельных магистралях были видны шеренги милиционеров, оттеснявших толпы людей. У многих краснодарцев рухнули в этот день планы: кто‑то куда‑то ехал, но не доехал; кто‑то что‑то собирался сделать, да не сделал. На долгие часы встал коммунальный транспорт, на подходах к городу были задержаны сотни грузовиков.

Собственно, а что происходило? Как могло нормальное течение жизни большого города помешать обычному человеческому обряду, пусть даже семьи, находящейся в фокусе мирового общественного внимания? И надо ли было по этому поводу вводить «чрезвычайное положение?» А ведь в сущ ности это было именно так. Не знаю, уж какими страхами пугал Кузьмича генерал Плеханов, будущий «герой» Фороса, начальник личной охраны Горбачева, но чем ближе мы подъезжали к кладбищу, тем пустыннее становилась дорога и тревожней тишина, в которой звучали только позывные радиопередатчика в руках сопровождавшего наш автобус сурового дяди из команды Плеханова.

Как потом стало известно, операция «Кладбище» началась с последним вздохом Максима Андреевича. «Объект» плотно начали прочесывать крупными воинскими подразделениями, изгоняя оттуда все живое, включая бродячих кошек и собак. Два густых кольца охраны окружили «Объект» по внешнему периметру, а внутри его были рассредоточены отдельные боевые группы, каждая из которых могла вести успешное сражение с линейным стрелковым полком.

А были еще бравые ребята — «скорохваты» из «девятки», одетые в одинаковые костюмы с многозарядной огнестрельной весомостью за пазухой. Они рассредоточились по углам и осям воображаемого квадрата, в центре которого находилась похоронная процессия, взяв под наблюдение в основном нашу группу, очень напоминавшую в тот момент стадо перепуганных овец. Нашим женщинам выдали цветы, мужчины по двое несли венки.

Плеханов, невысокого роста старик, с исключительно несимпатичной внешностью, взором опытного тюремного надзирателя ощупал каждого, кто стоял с венком. Движением белесых бровей он придвинул двух рослых амбалов поближе к нам с коллегой и только после этого, очевидно, решил, что «на кладбище, наконец, все спокойно».

Медведев, личный телохранитель Горбачева, навис над ним всей широтой и высотой могучего телосложения. Сияя вороненностью свежевыбритых щек, Иван Кузьмич Полозков стоял поодаль от семьи Горбачева со смиренным видом папского нунция, свято выполнившего свой долг. Еще дальше в суровой солдатской позе застыл генерал Василенко, начальник краевого КГБ, а еще дальше виднелась фигура Гриценко, тогдашнего первого секретаря Прикубанского РК КПСС, на территории которого и находился «Объект», то есть кладбище.

Но надо сказать, что в это время на дальних к нему подступах происходили события, воистину драматические. В общей суматохе, вызванной приостановкой функций городского организма, оказалось, что единственные, кто никак не может ждать, да еще в сорокаградусную жару, — это покой ники. Родственники усопших напоминали большую группу стайеров, которым вот — вот должны дать старт, но по каким-то причинам его все время откладывают. И так откладывали более двух суток, так что группа «бегунов» довольно опасно разрасталась и вела себя крайне нервно. И когда процесс августейших похорон был завершен, а от кладбищенских ворот со снарядным свистом долетели в город правительственные лимузины, на территорию бывшего «Объекта» с такой же скоростью ринулась разъяренная толпа, получившая, наконец, «добро» на погребение тех, кому в этой грустной жизни уже не надо было ничего.