столичной, ни за каким ведомством не числящейся военной базы, на которой
по программе спецназа ведется активная боевая подготовка подразделения
численностью до батальона. В совместном ответе ведомств слухи о
функционировании этой базы квалифицируются, как злостная клевета на армию
и внутренние войска, инспирированная определенными политиканствующими
кругами, заинтересованными в дестабилизации обстановки. В действительности
же, существовавший когда-то, а ныне заброшенный летний лагерь был
использован для трехдневного пребывания в нем подразделения, принимавшего
участие в учениях, которые части военного округа проводили в конце августа
сего года..."
...Витязь в шишковатом суконном шлеме и гимнастерке с алыми
разговорами на борзом коне мчался сквозь взрывы. Комьями взлетала, образуя
неряшливые фонтаны, земля, пучился, клубился, стелился по зеленой степи
серо-желтый дым...
Действо это на экране Виктор наблюдал, не входя в зал, из боковой
предзальной пазухи. Он не хотел кривляться на премьерном представлении на
сцене съемочной группы, и поэтому опоздал на час, чтобы быть в Доме кино к
концу просмотра. Но, видимо, организаторы подзадержались, и он попал к
самому началу. Не хотелось ему смотреть на это варево целиком. От
отвращения он сплюнул на паркетный пол и пошел в ресторан, где готовился
банкет в честь окончания картины. На его денежки готовился.
Длинный-предлинный стол уже был готов к бою: на белой скатерти в
идеальном порядке были расставлены приборы, радовали глаз непочатые
бутылки, неким живописным панно гляделась разноцветная закусь.
Виктор стоял у стола, размышляя над вечной проблемой: пить или не
пить.
- Не губи ты пока эту красоту. Иди ко мне, - раздалось сбоку.
Ну, конечно же, Мишка. Дал же бог здоровья художнику: в бутылке
"Пшеничной" оставалось лишь на донышке, а у него ни в одном глазу. Без
слов Виктор присел за его столик, без слов сей же момент выпили. Любовным
взглядом оценив сценариста, художник, формально закусив, высказался:
- Ты - мерзавец, Витька.
- Это почему же? - без возмущения поинтересовался Виктор.
- Ты куда в прошлый раз сбежал? Я тебя ждал, ждал. Три месяца ждал.
- Дела, Миша.
- Лето тогда было, - с горьким сожалением о прошедшем вспомнил Миша.
- А теперь не поймешь - ни осень, ни зима, срань какая-то. Ну, да ладно.
Продолжим прерванную беседу, Витек?
- Продолжим, - согласился Виктор, встал, сходил к длинному столу,
принес полную бутылку и разлил по рюмкам. Выпили еще разок.
- На чем мы тогда остановились? - спросил Миша.
- На детском стишке, - напомнил Виктор и прочел тот стишок:
Раз, два, три, четыре, пять.
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
На строчке "вдруг охотник выбегает" в ресторанный зал, сопровождаемый
оруженосцами, вошел охотник. Только вместо ружья в руках у него была
палка.
Увидев Смирнова, Виктор вскочил, вознес руку, закричал:
- Александр Иванович, можно вас на минутку?!
- Ребята, занимайте столик, я сейчас, - сказал Смирнов Алику и
Казаряну, и, доковыляв, уселся рядом с Виктором. Вежливо поздоровавшись с
Мишей, спросил для порядка:
- Все водку жрешь, Витя? С чего бы это?
Скукожившись личиком от старанья не пролить, Виктор наполнил рюмки и
ответил:
- Мне за последнее время дважды доказали, что я - говно. Сначала они,
потом - вы.
- Не стоит беспокоиться. Вскорости ты сам себе докажешь обратное.
Выпили втроем. Пожевав, Виктор спросил о главном:
- Мы проиграли партию, Иваныч?
- Мы ее спасли в проигрышном для нас положении. Мы им сделали вечный
шах, Витя.
- Я тут Мише детский стишок читал, - сообщил Виктор Смирнову и, как
попугай, повторил:
Раз, два, три, четыре, пять.
Вышел зайчик погулять.
Вдруг охотник выбегает,
Прямо в зайчика стреляет.
Пиф-паф, ой-ой-ой.
Умирает зайчик мой.
Принесли его домой,
Оказался он живой.
- Все перепуталось, Иваныч. Кто мы? Охотники? Зайчики?
- В зависимости от обстоятельств, Витя, - сказал Смирнов. - Меня
сейчас больше интересуют те, кто принес его домой.
Обиженный тем, что ничего не понимает, художник Миша сурово вопросил:
- О чем вы, мужики?