убийстве, ты все равно пойдешь в лагеря за вымогательство. Мне стоит
шепнуть словечко кому надо, и тебя в зоне ждет разборка за убийство
законника. Надеюсь, ты понимаешь, чем кончится эта разборка.
- Чего вам от меня надо? - хрипло спросил амбал. Он сломался.
- Мне надо знать, кто приказал тебе убить Борзова. Удоев? Голубев?
- Голубев, - признался амбал. - Он лично сам эту операцию
разрабатывал.
- А ты убивал.
- Я не убивал, я технику для подслушивания готовил, а стрелял Жека...
- Молодец, - с отвращением похвалил амбала Смирнов. - Всех заложил.
- Мои показания вам не имеют юридической силы, - вдруг сказал амбал.
- Да ну? - удивился Смирнов, встал, вышел из-за стола, приказал. -
Поднимись-ка.
Амбал на всякий случай оторвал задницу от стула. Смирнов увидел
братское чувырло совсем рядом, не выдержал, ударил. Ударил самшитовой
палкой по амбаловым ребрам. Больно стало амбалу, очень больно, и он,
жалобно и тихо взвизгнув, опять присел на стул. Словесно, без слез
заплакал:
- Безоружного бьешь, старье, да? Безоружного?
Смирнов, не говоря ни слова, вышел в коридор. Привалившись спиной к
косяку, у двери стоял Сырцов. Увидел Смирнова, сказал горестно:
- Заделали вы меня, Александр Иванович, ох, как заделали...
- А ты ничего не слышал и раскручивай свой рэкет спокойненько.
- Себе-то, к сожалению, не скажешь: я не слышал. Я слышал. - Сырцов
пожал протянутую Смирновым руку и решительно шагнул в свою комнату.
Смирнов устроился передохнуть в закутке для незадачливых посетителей
этого замечательного учреждения. Он сидел, положив подбородок на рукоять
палки и закрыв глаза. Отвратительно он себя чувствовал, так отвратительно,
что хотелось блевать. Не открывая глаз, не открывая рта, он тихо-тихо
стонал. Не помогало. Тогда он открыл глаза, поднялся и постарался вслух
себя убедить в том, что:
- Это все оттого, Смирнов, что ты не жрамши и не спамши.
Он проснулся в двадцать один ноль-ноль, потому что на него смотрели.
Он открыл глаза и осознал, что спал одетым на гостинном диване в доме
Алика Спиридонова. Осознав это, увидел терпеливо сидевших рядом с диваном
Алика, Романа и Виктора. Они сидели и молчали в ожидании, когда он
проснется сам. Он проснулся окончательно и зевнул. Очень не хотелось
вставать.
- На твоем примере убеждаюсь, что старость - не радость, - объявил
Казарян.
- Да иди ты... - послал его куда-то Смирнов, спустил ноги, помотал
мутной головой и решил: - Пойду умоюсь.
Он пустил холодную струю себе на затылок и так, согнувшись, терпел
долго. Замерз до дрожи, прекратил издевательство над собой, жестким
полотенцем беспощадно вытер волосы. Глядя в зеркало, бережно расчесал
жидкую свою шевелюру и, причесываясь, понял, что настроение у него
неплохое, рабочее настроение.
Сначала рассматривали казаряновские фотографии. Фотографии были
доброкачественны и убедительны. Потом Смирнов распорядился:
- Читай, Алик.
Алик читал минут пятнадцать. Слушали внимательно, потому что по
порядку изложенная, по пунктам осмысленная, в перспективе рассмотренная
история эта оказалась страшненькой и таила в себе смертельную опасность.
После затяжной паузы Смирнов уважительно признал:
- Хорошо поработал, Алик.
- Общевато несколько. Конкретики бы прибавить, - не мог не
покритиковать Виктор.
- Нам нужен предупреждающий об опасности документ, который завтра
должен быть официально передан в соответствующую комиссию республиканского
парламента известным журналистом Александром Спиридоновым. Этот документ
имеется. А конкретику... Конкретику, если она понадобится, предоставим
комиссии после веселых приватных бесед с некоторыми фигурантами этого
дела. - Смирнов, сам того не ощущая, вновь стал действующим милицейским
полковником, разрабатывающим серьезную операцию. - Беседы эти будут
проведены в параллели со спиридоновским визитом в комиссию. Фигуранты, я
думаю, после нашего посещения базы сегодня же поспешно вернулись в Москву.
- И самого главного трясти будем? - спросил Казарян.
- Если бы он был самым главным! Он всего только главный над этим
спецназом. - Смирнов поднял глаза на Казаряна, поморгал ими, размышляя. -
Нет, Рома, подождем его реакции на наши завтрашние действия.
- А если уйдет? - Казарян был деловит. К нему тоже вернулась сыщицкая
молодость.
- Некуда ему уйти. Да и не будет он даже пытаться. Не дурак - твердо
знает, что жизнь уже прожита. Итак, завтра мы нагло - чем раньше, тем
лучше - посещаем дорогих наших друзей. Я трясу Голубева, Виктор, Федоров
за тобой, а ты, Рома, займешься Бартеневым.
- Каким Бартеневым? - не спросил - ахнул Виктор.
- Режиссером твоим, Виктор, - объяснил Казарян. - Дурачком-всадником
на белом коне.
Ровно в девять утра, игнорируя вопросы привратницы, Смирнов миновал
вестибюль-оранжерею, поднялся в лифте на шестой этаж и позвонил у нужной
ему двери.
Открыл сам Семен Афанасьевич. Был от в стеганом шелковом халате, и
пахло от него яичницей: недавно проснулся, завтракал сейчас.
- Чем могу быть полезен? - сказал он строго.
- Многим, - приветливо откликнулся Смирнов и представился, будто не
ведая, что собеседнику все известно о нем: - Полковник МУРа в отставке
Смирнов.
Руки он Голубеву, правда, не подал. Не желал ручкаться и тот, ответно
представляясь:
- Полковник государственной безопасности в отставке Голубев. Слушаю
вас.
- В дверях? - поинтересовался Смирнов.
- Прошу, - вынужденно пригласил Голубев и царственным жестом указал
на кресла в холле. Уселись, по стариковски усаживаясь надолго. И повторно:
- Слушаю вас.
- Запалил я тебя, Сема, с двух концов запалил, - ласково сказал
Смирнов.
...Виктор, развалясь, сидел в привычном уже для себя кресле и
рассматривал квартирку-бонбоньерку. На Диму он не глядел, неинтересно ему
было на него глядеть. Дима, устроившись напротив, был тих и потерян:
ничего хорошего он не ждал от Виктора и от жизни. Виктор наконец остановил
блуждающий свой взор. На фотографии остановил.
- Зря ты эту фотографию в открытую на стену повесил, - сказал он
Диме.
- Это почему же?
- Мужичок-то, который лошадку под уздцы держит, исчез бесследно.
- А я здесь причем?
- Я как раз и хочу узнать в подробностях: причем здесь ты.
...Казарян вошел в битком набитую холуями режиссерскую комнату
съемочной группы и - патриарху все позволено - невежливо распорядился:
- А ну, все отсюда! Мне с вашим режиссером один на один поговорить
надо!
Холуи разом посмотрели на своего режиссера - как, мол, быть? - но
режиссер на них не обращал внимания. Он улыбался Казаряну. Холуи вымелись.
- Излагай, Суреныч, что надо, - предложил режиссер.
Казарян уселся за его стол (режиссер, как большой художник, валялся в
кресле), смел со столешницы тыльной стороной ладони только ему видимые
крошки и спросил грустно:
- Дрюня, ты - дурак?
- Хорошо начинаем разговор, - отметил режиссер.