«Совсем другой мир, — подумал учитель. — А ведь можно было бы все болото превратить в такие же леса и луга и распрощаться с постолами да вонючими онучами».

От поляны по лесу шла просека, на которой стояло несколько стожков свежего сена. Он догадался, что это для приманки диких коз и лосей на потеху панам. Догадка подтвердилась: в конце просеки белела высокая каменная вилла графа Жестовского. На середине поляны стоял незаконченный стожок. А в конце ее, у самой опушки леса, — воз сена. Вдруг расстояние между возом и стожком начало заметно сокращаться. Раскачиваясь и вздрагивая, зеленый воз быстро катился по траве. Может, показалось?

Нет, воз двигался. Лишь подойдя совсем близко, учитель заметил мелькавшие под возом ноги, аккуратно обмотанные белыми полотняными онучами и обутые в постолы. Впрягшись вместо лошади, человек быстро шел, прикрытый нависшим сеном.

— Боже помогай! — нарочито громко сказал учитель.

Ответа не последовало. Но воз остановился, оглобли упали, и из-под зеленой шапки сена выглянул здоровенный, раскрасневшийся мужик лет тридцати. Телосложением он напоминал старого горбатого лося: весь вырос в спину и плечи, а ноги в белых домотканых штанах — крепкие, длинные. На разгоряченном крупном лице — широкая, счастливая улыбка.

Учитель понял, что человек этот радуется буйной неукротимой силе, играющей в его могучих руках. А руки у него большие, тяжелые. Пальцы толстые, узловатые и черные, точно болотные корневища.

— Да вы что ж это, сами тянули воз? — спросил учитель, удивленно глядя на силача.

Крестьянин улыбнулся еще самодовольнее и ответил:

— Алэ.

— А лошадь заболела?

— Чому?

— Так чего ж вы сами тянете такой тяжелый воз? Коня жалеете?

— Алэ.

— Коня жалеете? — учитель недоуменно пожал плечами.

— Вин так крэпко пасеться… — Мужик, прищурив глаза, посмотрел на опушку, где пасся сытый гнедой конь.

— Конь-то собственный?

— Чому? Хозяйский.

— А сено для кого?

Крестьянин отер лицо тыльной стороной ладони и не спеша почесал в затылке. Он, видно, никак не мог подобрать нужное слово и вот искал его, ероша тяжелые русые кудри, в которых запуталось несколько зеленых травинок и голубой цветочек величиной с дождевую каплю. Наконец слово было найдено.

— Кому сено? Та кому ж, звирам.

— Лосям да сернам?

— Алэ.

— Что ж, и серны нужны. Панам забава… — согласился учитель.

Лицо крестьянина вдруг помрачнело, словно на него упала тень от тучки, закрывшей солнце. Сощурившись, будто сам себе, сказал:

— Та вжэ хай лучше зверями забавляются, чем людьми. — Но тут же спохватился. — А вы до самого пана?

— Да, к графу.

— Ну, то прямо. От по той стэжци, мимо стожков. — Указав тропинку, повернулся к возу.

Но учителю не хотелось уходить, и он спросил мужика, где тот живет.

— А вы хто ж будете?

— Учитель из Морочны.

Мужик еще сильнее сощурил свои маленькие и черные, как паслен, глаза.

— У-у-чи-тель? — переспросил он. И тут же охотно пояснил, что он батрак Рындина, управляющего имением. И уже полушепотом добавил, что после одного случая хозяин запретил ему разговаривать с незнакомыми людьми.

— Тогда я пойду, чтобы вам не было неприятности.

— Чому? Не бойтесь. За вас совсём ничего не будет. — Узнав, что имеет дело с учителем, батрак начал стараться говорить по-городскому.

— Почему вы думаете, что за меня ничего не будет?

— Про вас и люди, и паны хорошо говорят.

— Ну, паны долго хвалить не будут, — усмехнулся учитель. — А вас как зовут?

— Антоном меня зовут. Был хлопцем, то и фамилия была. Миссюра моя фамилия. А зараз Антон — тай усе. А то еще Мараканом прозывают…

— Так это вы тот самый Антон, который цепом убил дикого кабана?

— Алэ, — Антон улыбнулся той же счастливой улыбкой, которой встретил учителя. — Крэпко я его…

Александр Федорович с интересом смотрел на странную фигуру этого человека. Он вспоминал рассказы морочан о том, что Антон весь изувечен и видит совсем плохо, но силы у него на пятерых.

— Не знаю, Антон, откуда вы берете такую силу. Но растрачиваете ее немилосердно.

Антон удивленно пожал плечами.

— А куда ж девать ее? На то она и сила, чтоб крэпко работу делать.

— Да, работу вы любите. Пан, наверно, доволен.

— А мне мало дела до того, что он про меня скажет. Оно лучше, коб работал на себя… Да ничего не поделаешь. Простому человеку, я так скажу, без работы совсем нельзя. Бывает, наробишься, аж ноги гудят. Повалишься на постель и вместо молитвы скажешь: крэпко сегодня поработал!

Учитель уже понял, что «крэпко» — любимое слово Антона. Употреблял он его часто невпопад, даже вместо «хорошо» и «красиво». Но каждый раз это слово полнее и глубже, чем всякое другое, выражало сущность его могучей натуры.

— Чего ж мы стоим на жарюке? — вдруг спохватился Антон. — Лучше ж под дерево… Вон под ту березу…

— Как интересно растет! — Учитель залюбовался старой березой с двумя круто изогнутыми под самой кроной стволами. — Никогда не видел такого причудливого дерева!

— Алэ. Добрые полозья растут. Крутые, гладкие, без сучка, — заметил Антон. — Думаю так, что двое саней выйдет. А по-вашему?

— Должно получиться, — ответил учитель, хотя смотрел на березу совсем с другой точки зрения.

Подошли к березе и уселись там, где зеленые ветви каскадом падали на траву. Антон достал из-за куста кувшин простокваши, горшочек гречневой каши, кусок черного хлеба и предложил учителю вместе пообедать. Учитель тоже вынул все, что было у него в карманах пиджака. Разложили припасы на большом листе лопуха и начали есть.

Антон был счастлив, что учитель обедает с ним запросто, как с равным. Он заговорил проще и откровеннее. Рассказал, какие деньги выбрасывает граф на увеселения, чего стоит каждая охота. Шепнул и о том, что управляющий собирается каким-то хитрым способом оттягать имение у ясного пана.

— А что вы думаете? И оттягает. Да пан и сам уже махнул рукой на это имение.

— Почему вы так думаете?

— Чому ж думать? Оно так и есть. Вот же канал прочистил. Думаете, с добра? Э-э-э… — Антон прищурил правый глаз и помахал у себя перед лицом толстым черным, как дубовый корешок, пальцем. — По этому каналу поплывет за границу морочанский лес. Поплывет, как лед весною. Вон сосед наш, Скирмунт, еще в прошлом году весь свой сосняк спустил за полгроша. А раньше старый пан даже сажал лес. И-и… Бронь боже, чтобы продал деревинку!

— Да почему ж это так? — спросил учитель, стараясь вызвать Антона на дальнейший разговор.

— Як же почему? — удивился Антон. — Паны они ж тоже не дурные, видят, что скоро им «жаба титьки даст». Я вам скажу так, пане учитель: боятся они соседства с Советами, как черт креста. Вот и стараются все повернуть в деньги. Дерево оно штука ж ненадежная: может загореться, а где и червяк подточит. А золото ничего не боится. Отослал его куда-нибудь в английску чи там в америцку банку — и получай про́центы.

Учитель удивился, что этот неграмотный батрак так здраво рассуждает, и подумал: «А хозяева, наверное, его и за человека не считают».

Антон словно угадал его мысли:

— Мой хозяин да и его жинка думают, что я понимаю не больше, чем вижу. А глаза у меня и правда плохие. Так они часто вслух говорят про все такое… А я так, ненароком, кой-что возьму да и пойму…

За беседой не заметили, как из-за толстого ствола березы прокралось солнце и начало растапливать масло на хлебе, которым учитель угощал Антона. Глянув на солнце, Александр Федорович стал собираться.

— Давно со мной никто так не говорил, — признался Антон. — Дома совсем не с кем побеседовать. Только с конем… А вы, пане учитель, гукните, когда нужно чи дров привезти, чи другое дело… Я на своего хозяина не дуже молюсь, да и он знает, что другого такого дурня не найдет, то и держится за меня, особенно не прижимает.

— Спасибо, Антон. Хозяйства у меня никакого нет, а с дровами я сам справлюсь. Правда, у меня не столько силы, как у вас, но…