— Анна! — позвала Эрле, махнув девушке рукой. Та никак не отреагировала — наверное, не услышала, но зато услышал Марк и тут же обернулся на голос.

— Стефан? — удивленно протянул он. — Он-то что здесь делает?..

Юноша оказался внимательнее своей подруги и приветственно помахал Марку с Эрле рукой, потом нагнулся к уху Анны, что-то сказал — и вскоре обе пары оказались рядом.

— Марк? Ты тут откуда? А я-то полагал, что ты у нас таких зрелищ не любишь! — воскликнул Стефан, хлопая приятеля по плечу. — О-о, да ты еще и не один, — добавил он, внимательно взглянув на Эрле, и одновременно с этим девушка негромко сказала: — Привет, Анна.

— Привет, Эрле, — откликнулась та, словно невзначай придвигаясь ближе к своему спутнику.

— Вы знакомы? — в очередной раз удивился Стефан, и Анна неохотно объяснила: — Это соседка моя. Тоже у тетушки Розы живет, — и жалобно добавила, глядя на юношу снизу вверх, — а ты знаешь, я, кажется, еще один пирожок с яблоками хочу…

— Делать нечего. Придется нести, — Стефан притворился озабоченным и улыбнулся стоящей рядом неохватной женщине в белом чепце, открывающем мочки ушей: — Пропустите, тетушка…

Женщина с ворчанием посторонилась — судя по ауре, она была строгой блюстительницей общественной морали и никак не могла одобрять столь откровенного Анниного поведения — и Марк, задумчиво глядя на проталкивающегося сквозь толпу приятеля, неожиданно изрек:

— А что, это неплохая мысль! — и, обращаясь к Эрле, спросил: — Тебе с чем взять?

Девушка попыталась возразить в том смысле, что не голодна, но он и слушать ее не стал, сказав, что в таком случае возьмет для нее два пирожка — один с мясом, другой с капустой — и стал протискиваться в том же направлении, что и Стефан. Потом обернулся, бросил через плечо: — Смотри, никуда не уходи, — и, не дожидаясь ответа, окончательно растворился в людской массе.

Оставшись наедине с Анной, Эрле горестно вздохнула.

— Бросили нас… Вот нахалы.

Анна шутку не поддержала.

— Вернутся, куда они денутся… Давай лучше представление смотреть, и так много пропустили.

А пропустили они и впрямь много. За это время Лоди-Локулька успела совершенно уверить мужа в том, что ночью к ней придет любовник, и снедаемый ревностью Гуттчедойф решил подкараулить его под дверью и задать хорошую взбучку. К тому моменту, когда девушки наконец стали замечать происходящее над ширмой, он как раз выполнял свое намерение, совершенно не подозревая о том, что там, за дверью, его жена предается утехам любви с залезшим к ней через окно соседом-студентом. Зрители смеялись над незадачливым ревнивцем; кое-кто отпускал соленые шуточки в адрес Лоди и ее студента, и Эрле невольно улыбнулась вместе со всеми — уж больно забавен был Гуттчедойф, одновременно и ждущий прихода кузнеца, и опасающийся, что еще неизвестно, кто кого поколотит в итоге. Наконец ночь закончилась, а вместе с ней — и мучения бедного обманутого мужа. Наутро он повинился перед женой, сознавшись, что подозревал ее в измене; та благосклонно согласилась его простить, и муж с женой помирились, к величайшему удовольствию зрителей, которые единственные видели роскошные ветвистые рога на голове ничего не подозревающего супруга.

На этом представление закончилось, и молоденькая смуглая девушка лет пятнадцати с пронзительно-темными глазами и густо-лиловыми тонами в ореоле — можно не опасаться, актрисой она станет и без вмешательства Эрле — призывно потрясая жестяной кружкой, пошла собирать со зрителей плату. Не успела она обойти и половину их, как Эрле почувствовала прикосновение к плечу и обернулась. Оказалось, что это был всего лишь вернувшийся с пирожками Марк; за ним шел Стефан. Невзирая на слабые протесты девушки, Марк чуть ли не насильно впихнул еще теплый пирожок ей в руку. От него так остро и вкусно пахло свежеиспеченным тестом, что Эрле не удержалась, откусила кусочек и только тут поняла, как сильно она, оказывается, успела проголодаться за день. Девушка сама не заметила, как съела сначала один пирожок, потом второй — Марк посмотрел на нее одобрительно и отряхнул руки от крошек.

Стефан тем временем отдал принесенное лакомство Анне, радостно сообщил, что видел в толпе Себастьяна — никак, весь город к кукольнику собрался! — после чего энергично стал проталкиваться к центру площади, где все еще собирала монеты девушка.

— Ты куда? — окликнул его Марк.

— Так мы же смотрели представление, — удивился приятель.

— Ну и что? — не понял Марк. — Мы за пирожками ходили, почти ничего не видели…

Эрле достала из висящего на поясе кошелька медную монету и со словами: "Положи ее в кружку, а?" отдала Стефану…

…В тот день кукольник дал еще два представления, и молодые люди остались на оба, а потом еще побродили немного по городу. Домой возвращались уже поздно; Марк с Эрле пошли вперед, а Стефан и Анна отстали — и, должно быть, довольно сильно, потому что ни шагов их, ни голосов уже не было слышно. Эрле замерзла в тонкой рубашке, и Марк одел ее своей курткой; улицы обезлюдели, погасли окна домов — горожане уже спали, и лишь шлепанье башмаков ночного сторожа далеко разносилось по притихшему городу.

Идти домой Эрле не хотелось — во-первых, она не была уверена, что тетушка Роза не заперла на ночь входную дверь на засов, а во-вторых, уж слишком хороша была эта короткая летняя ночь, чтобы проводить ее взаперти…

Они шли по богатым кварталам, где каждый дом был отгорожен от соседа высокой глухой стеной. Щек касалось легкое дыхание ветерка — в нем были запах остывающего камня, и прохладные нотки свежести, и память о душистой траве, скошенной там, далеко за городом… Где-то в вышине прошелестели крылья — то ли летящая по своим делам сова, то ли несущий младенцу светлые сны ангел — и точно таким же шелестом откликнулись из-за стены деревья — как видно, стена не оказалась такой уж непреодолимой преградой для ветра.

Марк шел рядом с Эрле молча, только несколько раз говорил: «Осторожнее», когда в мостовой появлялись выбоина или горб, и, ненавязчиво взяв девушку под руку, направлял ее в обход препятствия: он видел в темноте гораздо лучше, чем она. Целиком доверившись спутнику, Эрле перестала смотреть под ноги и подняла взгляд к небу. По черному ночному бархату раскатывались хрустальные капли звезд — одни крупнее, другие мельче, — и полная луна, невероятно желтая сегодня, висела посреди этого сверкающего великолепия, и края ее казались немного размытыми, словно припорошенные бледным холодным инеем.

— Смотри, — тихо выдохнула Эрле, кивая на луну. — Она похожа на лицо печальной женщины.

Как ни странно, Марк не стал спрашивать ни кто похож, ни почему похож, а довольно долго смотрел в небо и наконец склонился к уху девушки и возразил точно таким же шепотом:

— А по-моему, она похожа на яблоко. На большое желтое сладкое яблоко, только без черенка.

— А почему — сладкое?

— Потому что червяки погрызли… Они невкусное есть не станут.

Эрле тихонько фыркнула и замолчала, не найдясь, что на это возразить.

…Потом они прощались у дверей ее дома. Умом девушка понимала, что надо идти и ложиться спать, а утром встать пораньше и работать, и так поздно, а Марку еще домой идти — кстати, где он живет? забыла спросить… — но у нее не было сил разрушить очарование этой летней ночи… Так они и стояли рядышком на ступеньках — Марк и одетая в его куртку Эрле.

Юноша заговорил первым.

— Можно, я зайду к тебе завтра?

— Можно, — тут же откликнулась девушка. И добавила невпопад: — Куртку не забудь… А зачем тебе заходить?

— Ну, скажем, я хочу проведать того котенка, при подбирании которого я присутствовал. — Голос Марка был подчеркнуто серьезным, но Эрле почувствовала, что юноша улыбается.

— Хорошо… А когда?

— Когда часы на университетской башне пробьют пять. — Взяв из рук девушки одежду, и кивнув на прощание, Марк спустился со ступенек и зашагал в ту сторону, откуда пришли они с Эрле. В темноте он отчего-то казался намного выше, чем днем.