Одной рукой подбирая юбки и придерживая муфту, а другой — запихивая прядь волос под капор, Эрле двинулась к Себастьяну, стремительно и величественно рассекая бескрайнюю вздыбленную гладь. Снег цепко держал ее за ноги, и сначала она чуть не потеряла сапог, а потом — равновесие… к счастью, вовремя успела схватиться за услужливо подвернувшуюся под руку ивовую ветвь и удержалась на ногах.

— Смотри, — тронул ее за локоть Себастьян. — Небо похоже на жемчужину…

— Похоже, — обреченно согласилась девушка, застывшими пальцами отряхнула муфту, быстро окунула руки в рыжую и живую мякоть меха и прижмурилась от зябкого тепла. Где-то посреди муфты руки встретились, обожгли друг друга ледяной несгибаемостью пальцев и поспешили расстаться, зарывшись обратно в мех.

Себастьян медленно провернулся на каблуках, все еще держась за ветку, и Эрле вздрогнула, услышав ее жалобный хруст.

— Осторожнее! Она, между прочим, тоже живая, — проговорила девушка недовольно, и тут же продолжила чуть иронично, пытаясь смягчить резкость, — вот проснется ива весной, спросит у меня: "А кто это сломал мою любимую веточку?" И я ей, конечно, тут же радостно на тебя наябедничаю, и каждый раз, когда ты тут будешь проходить, она начнет на тебя сердито шелестеть.

— Ну, так уж прямо и начнет, — усомнился Себастьян. — Станет она тебя слушать, как же!

— Станет, еще как станет! — заявила Эрле уверенно. — Она меня вообще очень любит… А знаешь, много-много лет тому назад жил на свете один человек, а звали его Садовником. И с тех самых пор, как он, тогда еще совсем мальчишка, ухаживал за цветами в саду герцога, была у него мечта: вырастить такое дерево, чтобы оно умело разговаривать. Он прожил много лет, странствовал, исходил сотни земель и посадил тысячи деревьев — но ни одно из них так и не заговорило. А потом он взял себе ученицу, и она продолжила путешествовать и искать говорящее дерево вместо него, потому что он состарился и остался жить в маленькой деревушке к северу от Ранницы: он ведь не только деревья умел выращивать, но и репу, и тыкву, и чеснок, и бобы… Весной он посадил эти ивы, а летом ученица пришла его навестить — но в живых уже не застала, он умер за неделю до ее прихода… А потом она шла этой дорогой и нечаянно услышала разговор двух ив — и так поняла, что Садовнику все-таки удалось вырастить говорящее дерево. А может быть, это ему удалось намного раньше, только он об этом никому не сказал… А возможно — все деревья говорящие, только их язык мало кто понимает.

Эрле встревоженно замолчала, уловив восторженные огоньки в глазах жадно слушавшего ее юноши.

— А ты можешь научить меня понимать их язык? Можешь, да? — забывшись, он подался к Эрле, нервно облизнул побледневшие губы. — Ты меня научишь, как Садовник — тебя?

Девушка улыбнулась вымученно и бледно.

— Но Себастьян, это же всего лишь сказка…

— Сказка? — протянул он недоверчиво.

— Ну да… Посмотри на эти ивы, им же лет двадцать, не меньше — а теперь посмотри на меня…

— Сказка, — повторил Себастьян глухо, отворачивая от девушки лицо. Нагнулся, скатал снежок и — Эрле чуть не вскрикнула — с силой запустил его в переплетение тонких ветвей. Потом, словно утратив к ивам всякий интерес, снова повернулся к реке и вперился тяжелым немигающим взглядом в башни Университета. Эрле подошла, осторожно коснулась края его плаща:

— Себастьян… Нам уже домой пора…

— Да-да, конечно, — сухо согласился он, не меняя интонации и не глядя ей в лицо. — Пора… — и безразлично зашагал по льду к противоположному берегу реки — на той стороне обрыва не было, так что подняться наверх не составляло никакого труда. Девушка немного помедлила и тоже зашагала вслед за ним.

…- Но все-таки ты показала мне красивое место, — вздохнул Себастьян, когда они миновали городскую стену. Эрле обрадовалась — это были первые слова, которые она услышала от него с тех пор, как предложила идти домой.

— Еще бы, — отозвалась она шутливо. — Воспитание иначе, знаешь ли, не позволяет… А летом ты можешь показать это место Доротее. Только не говори ей, что это я тебя к ивам привела, приревнует еще… Что, я что-то не так сказала?

Себастьян дернул уголком губ в подобии болезненной усмешки.

— Доротея не придет туда со мной.

— О-о.

— Ее отец настоял на том, чтобы расторгнуть помолвку. Он сказал, что его дочери не нужен муж, которого то и дело вызывают к магистрату. А я не делал ничего дурного, и меня даже ни в чем не обвиняли. Я просто пересказывал им раз за разом события той ночи — как Марк заговорил о Раннице и герцоге, а Стефан эту тему подхватил и развил, и как я потом этот разговор прекратил и попросил скрипача сыграть "Мою милашку…"

— О-о, — протянула Эрле удивленно. — А я думала…

— Что?

— Ничего, я тебя слушаю…

— А тут и рассказывать-то нечего, — сказал Себастьян с горечью, поддевая ногой комок снега. — Я же знаю, что она все равно никогда меня не любила — кому я нужен, ненормальный… А остальное лишь предлог. Наши отцы сделали ошибку, когда обручили нас еще в детстве… Кстати об отцах: если ты еще не знаешь, вон там мой дом, а навстречу нам идет моя сестра Мария. — Он показал на каменное здание высотой в два этажа: ставни приветливо распахнуты, над заснеженной крышей — дым из печных труб, над парадной дверью козырек, поддерживаемый двумя затейливыми резными петушками, снег со ступенек убран, позеленевшее от времени дверное кольцо в виде змеи, глотающей собственный хвост… Навстречу им шла девочка лет тринадцати — четырнадцати, непохожая на Себастьяна настолько, насколько она вообще могла быть на него непохожа… круглолицая, пухленькие щечки, румянец, покрасневший нос — чуть великоват для этого лица, крупные улыбающиеся губы, мягкий подбородок… Серая шубка с длинным мехом, вероятно, козья, на голове — красный капор, из-под него выглядывают пряди жестких черных кудрявых волос. В руке девочка несла коньки — металлические полозья, которые должны были привязываться к сапожкам веревочками.

— Доброго дня, — поздоровалась девушка, поравнявшись с Марией, и одновременно с этим Себастьян мрачно произнес: — Знакомься, Ри, это Эрле.

— И вам того же, — отозвалась девочка, останавливаясь и беззастенчиво разглядывая незнакомку. Эрле наконец определилась, какой цвет преобладал в ее ауре: густо-малиновый, с лиловатым даже оттенком. Чуть сильнее в лиловый — и девочка могла бы стать неплохой актрисой, но к нему примешивался малиновый, а значит, ее талант — устраивать людям праздники…

— А у вас юбка промокла, — сказала Мария, кивая на Эрле. — И ноги, наверное, тоже. Как придете домой — обязательно разотрите их насухо и выпейте горячего молока с вишневым вареньем.

— Варенье — это чтобы не заболеть? — с улыбкой уточнила Эрле.

— Варенье — это чтобы было вкуснее, — девочка посмотрела на нее с явным упреком. — Между прочим, это все и к тебе, Себ, могло бы относиться, только ты ж опять ругаться начнешь…

— И начну, — подтвердил он с вызовом. — Маленькая ты еще, чтобы старшим братом командовать!

— Я-то маленькая, — согласилась Мария, перекладывая коньки из одной руки в другую. — Я маленькая, а ты небось опять под ноги не смотрел, потому что увидел в небесах серебряную арфу, на которой играют облака… Все, не дуйся, я уже ушла! — и девочка вприпрыжку припустила вниз по улице, всем своим видом показывая, как ей такое отношение к ее словам безразлично.

— Спасибо за совет! — крикнула ей вдогонку Эрле. Ри обернулась, улыбнулась темно-карими, почти сливающимися со зрачком глазами: — Да не за что!

— У тебя забавная сестра, — сказала девушка Себастьяну чуть погодя, когда они остались одни. Проглянувшее сквозь плотную пелену неясное солнце подтвердило ее слова, послав на землю первый за день луч.

— Скорее — занудная, — мрачно поправил ее юноша, пряча руки под плащ и изучая взглядом трехтелую сосульку на соседней крыше.

— Да нет же, — запротестовала Эрле, так яростно мотнув головой, что пришлось вытаскивать руку из муфты и поправлять капор. — Она о тебе беспокоится…