— Я была несправедлива к нему, — сказала Анна шепотом. — Я думала — он Стефана то ли использует как-то, то ли обвинить в чем-то хочет… думала — арест его рук дело, так ему сгоряча и сказала, а он… а он…

— Я скажу ему, — пообещала Эрле. — Обязательно передам…

Но на сердце у нее было тяжело.

…Стефан и Анна зашли к ней утром — ненадолго, только попрощаться. Стефан казался подавленным и понурым, всегдашняя плутовская улыбка исчезла с его лица, а на лбу появились хмурые складки. Анна глядела на него с немым обожанием и вообще выглядела менее несчастной, чем обычно; Стефан и не думал от нее отстраняться. Почти машинально Эрле отметила, что зеленый ореол таланта вокруг его головы заметно поблек.

…Эрле прождала Марка целую неделю. Не раз и не два она ловила себя на том, что перед домом невольно ускоряет шаг, почти взлетает по ступенькам, а в дверь колотит так, что едва не рвется цепочка дверного молотка. Приходилось брать себя в руки, заставлять идти медленнее и в дверь стучать осторожнее. О Марке она старалась думать как можно меньше. Получалось плохо, и раздосадованная Эрле мстительно представляла, сколько хороших и добрых слов она ему выскажет, когда он все-таки соизволит объявиться. Порой ей казалось, что она была с ним слишком резка и больше его не увидит, и тогда она еле сдерживалась, чтобы немедленно не сорваться его искать. Приходилось одергивать себя, ссылаться на гордость и на то, что он все-таки обещал прийти сам.

Он появился, когда Эрле ждала этого меньше всего. Она кинулась ему навстречу, уронив на пол шитье и табурет. По пути споткнулась о вышедшего посмотреть на гостя Муркеля, кот обиженно мявкнул и ушел из комнаты. Все гневные слова тотчас же позабылись, и девушка чуть не бросилась Марку на шею, но вместо этого только взяла у него из рук плащ. Машинально попыталась повесить его на каминную решетку, чуть не уронила в огонь — Марк отобрал его и от греха подальше повесил на ширму. Только сейчас она заметила, что на нем дорожный костюм.

Юноша выглядел смущенным и немного настороженным — у нее хватило ума сообразить, что виной всему она сама, и чинно сесть на табурет, подняв с пола шитье. Марк взял себе из-за ширмы второй, устроился на нем подальше от Эрле, поближе к двери и долго сверлил взглядом шитье, не зная, о чем говорить. В итоге девушка не выдержала и заговорила первая.

— Как дела? — спросила она по возможности безразличнее.

— Спасибо, неплохо, — осторожно ответил Марк, поглядывая на нее искоса. — А у тебя?

— Очень хорошо, — с воодушевлением сказала девушка.

Наступило молчание. Эрле снова заговорила первой.

— А Анна тебе очень благодарна за тот кошелек, который ты им оставил.

— Я не оставлял им никакого кошелька, — решительно перебил Марк.

— Да? — смешалась Эрле. — Но Анна говорит…

— Анна может говорить все, что угодно, — перебил Марк еще решительней, — но я им все равно ничего не оставлял!

Окончательно смешавшись, девушка затихла. Марк поглядел на нее, вздохнул и чуть-чуть подвинул табурет.

— Эрле, — сказал он очень быстро, — Эрле, я думал — ты посланница герцога Фольтерверского и хочешь убедить городские власти открыть ворота его войскам, чтобы Ранница стала частью герцогства.

Сдавленным голосом она попыталась запротестовать, но он остановил ее коротким жестом.

— Не надо. Ничего не говори… Я не хочу ничего знать. Ни про заброшенный дом, ни про нищего, которому ты каждое утро подавала монетку, ни про Таххен, ни про… ни про Стефана. Мне лучше ничего не знать, — повторил он ожесточенно, глядя куда-то в сторону. — Потому что я уезжаю из города, и через неделю мой отчет будет лежать на столе начальника Тайного Отделения. И в этом отчете про тебя не будет ни слова. Так что, если хочешь, ты можешь вернуться в свой Таххен, — на этих словах Марку изменил голос, он коротко кашлянул и повторил уже тверже: — Если хочешь, — по-прежнему не глядя на Эрле, после чего встал и, как слепой, потянулся к ширме за плащом. Эрле поднялась на ноги, ловко вклинившись между плащом и Марком, спросила, открыто глядя ему в глаза и выделяя голосом каждое слово:

— А ты — еще — когда-нибудь — вернешься — в Ранницу?

— Я? В Ранницу? — переспросил ошарашенный Марк, невольно отступая на полшага в сторону.

— Ты. В Ранницу, — не без удовольствия подтвердила девушка.

— За-зачем? — спросил он глупо. Его лицо приобрело странное выражение, как будто он не знал, плакать ему или смеяться… брови все еще недоуменно хмурились, а губы уже начали расплываться в неудержимой улыбке. Эрле укоризненно покачала головой.

— Ну как же. Я хочу знать, имеет ли мне смысл ждать тебя здесь, или лучше поехать в столицу вслед за тобой — пусть я даже рискую оказаться на столе твоего начальника Тайного Отделения в ощипанном и изжаренном виде. — Она говорила легко и свободно, и никакого сомнения не могло быть в том, что слова ее искренни. Впрочем, Марк все равно услышал из них только первую половину. Он перестал пятиться вбок и уставился на девушку, как завороженный.

— Ты? Хочешь меня ждать? Зачем?

— Чтобы написать потом об этом отчет Генриху Фольтерверскому, зачем же еще, — не удержавшись, съехидничала Эрле и сопроводила свои слова выразительным взглядом.

— О-отчет? — Марк все еще не мог прийти в себя настолько, чтобы перестать заикаться.

— Да, — гордо подтвердила девушка. — Не все же одному тебе этим заниматься, должна же и я хоть разочек отчитаться перед кем-нибудь.

Марк подумал и сел обратно на табурет. По всей видимости, от ужаса у него подкосились ноги.

— Так ты собираешься ждать моего возвращения? — в очередной раз переспросил он, не в силах поверить, что она и в самом деле такое сказала. Эрле промолчала, выразительно поджав губы и всем видом показывая, что повторять сто раз одно и то же она не намерена.

— Эрле, я… — начал Марк и осекся, опять сбившись с мысли.

— Не надо. Ничего не говори, — перебила она его преувеличенно серьезным тоном. — Я не хочу ничего знать. — Эрле передразнила его настолько похоже, что Марк невольно улыбнулся. Потом его лицо вновь стало озабоченным.

— Но мне же нечего тебе предложить.

— Дурак, — сообщила Эрле беззлобно и добавила без перехода: — А вообще-то ты у меня уже засиделся. Смотри, на улице совсем темно. А ты должен выспаться, потому что тебе еще завтра вставать. Так что иди-ка ты, пожалуй, домой, иначе ни на какие отчеты сил не хватит. А когда сможешь и если захочешь — возвращайся в Ранницу. Я буду ждать.

— Эрле… — повторил он беспомощно, и его лицо вдруг сделалось совсем счастливым. Девушка посмотрела на него с интересом и сняла с ширмы подсохший плащ.

— На. И говори спасибо, что я сегодня добрая: так бы и ушел без него…

— Да, — благоговейно согласился Марк, покидая табурет. Эрле скептически выгнула бровь, но ничего не сказала. Он завладел ее рукой, скользнул по ней губами, после чего выпрямился и стал непроницаемым. Накинул на плечи плащ, недрогнувшей рукой застегнул его и пошел к двери, по дороге споткнувшись всего один раз. На пороге остановился, нерешительно обернулся, обвел взглядом комнату, словно хотел запечатлеть ее в памяти напоследок — горящий камин, отблески пламени на потолке, незапертые ставни, шитье снова на полу — девушка в сером домашнем платье, немного покраснела, руки сложены на коленях — и тихо сказал:

— До свидания.

Эрле поняла, что это не обещание, а констатация факта, и улыбнулась ему в ответ самыми кончиками губ.

После того, как уехал Марк, ей стало совсем невмоготу. Она не понимала, что с ней. Все шло отлично и в то же время отвратительно, таланты жителей Ранницы распускались, как цветы по весне — но ей хотелось забиться в угол, крепко зажмуриться и заткнуть уши — чтобы ничего не видеть, не чувствовать, не ощущать… Дни тянулись рывками — то едва плелись, наползая друг на друга, то вдруг пускались вскачь, так что она едва поспевала за ними — но все они были серые и далекие, как сквозь толстое оконное стекло.