Утром я предложил съездить в клинику, в которой работал Роджер. Мне было интересно узнать, лгал Роджер о моем душевнобольном близнеце, или нет.

Я не хотел брать с собой Ольгу, но она проявила настойчивость, и я в конце концов сдался. По дороге мы заехали ко мне, и я на всякий случай взял с собой свою старую фотографию, оставшуюся с тех славных времен, когда я последний раз снимался на водительские права.

В то время, пока машина неслась по шоссе, Ольга рассказывала о клинике то, что знала сама. Ее познания оказались более чем скромными, но мне удалось кое-что почерпнуть из ее сбивчивого рассказа.

Клиника эта принадлежала федеральному правительству, и в ней содержали преступников — всякого рода моньяков, садистов и убийц, признанных врачебной комиссией психически больными и не подлежащими тюремному заключению. Клиника была небольшой, так что на лечении в ней находилось не более пятидесяти-шестидесяти человек. Штат врачей был также незначительный, так как пациенты, которых сюда помещали, были со схожими диагнозами.

Когда мы подъезжали к зданию лечебницы, своим видом она мне еще издали очень сильно напомнила тюрьму. Высокий забор с колючей проволокой под напряжением, натянутой на изоляторы, говорил о том, что к вопросам охраны пациентов здесь подходят серьезно.

Я припарковал автомобиль у ворот, и мы вышли из машины. До наших ушей донесся лай собак. Мы открыли калитку и оказалесь перед окошком, за которым сидела девица в форме. Она оказалась симпатичной зеленоглазой шатенкой, и ей очень шли большие и изящные очки в оправе под цвет глаз. Мы с Ольгой приветливо поздоровались.

— Простите, я ищу своего друга, которого не видела уже несколько лет, — начала Ольга, как мы и договорились заранее. — Его родственники сказали, что он находится в вашей клинике.

— Как его фамилия? — спросила девица.

— К сожалению, я не знаю его фамилию, но у меня есть его фотография, — ответила Ольга и протянула девице мою старую фотокарточку.

Я не хотел, чтобы о моем визите в клинику стало известно шерифу, поэтому мы решили ограничить информацию, передаваемую служащим лишь моим именем и старым фото.

Шатенка в ответ неодобрительно покачала головой и спросила, с интересом посмотрев на Ольгу:

— Как его зовут, вы хотя бы знаете?

— Он называл себя Марк.

Девица с недовольным видом выдвинула из шкафа ящик и стала перебирать личные карточки, на которых были анкетные данные и фотографии пациентов. Мы терпеливо ждали, а я внимательно смотрел, как редеет стопка еще непроверенных карточек. Наконец, девица перебрала все.

— Нет никого похожего на этого молодого человека, — сказала она. — х ГЮ ОНЯКЕДМХЕ РПХ ЦНДЮ МЕ АШКН. Заметив, что наши лица осунулись, она добавила:

— Среди наших пациентов давно не было, да и сейчас нет никого, кто носил бы имя Марк.

— Спасибо, — поблагодарила ее Ольга, и мы вышли на улицу.

— Он мне врал, — сказала Ольга, когда мы сели в машину. — Сейчас это меня уже не трогает. Мне на него насрать.

Мне было приятно услышать такое, и я с радостью надавил на педаль газа. Автомобиль рванул с места.

— Что же делать теперь? — спросила Ольга.

— Не знаю, — ответил я, не балуя ее разнообразием.

— Что ты твердишь одно и то же? Придумай что-нибудь!

— К сожалению, я не имею возможности последовать за Роджером на Юнхэ, или на полигон, как он его называет. Так что единственное, что остается — это ждать, пока Роджер вернется сам.

— Может быть нам куда-нибудь уехать? — спросила Ольга с надеждой.

— Он меня найдет, куда бы я не спрятался, — ответил я уверенно.

— Я боюсь, что когда вы встретитесь, случится нечто страшное, — сказала Ольга печально.

Я посмотрел на нее и почувствовал, что она была в этот момент искренна и очень расстроена.

— Поедем, позавтракаем где-нибудь, — предложил я, так как ощутил легкий приступ голода.

— Поехали в китайский ресторан, в тот, что около памятника Шекспиру?

— Почему бы и нет? По крайней мере, нас там еще не знают, — согласился я.

В тот день мы изрядно напились, может быть мы это сделали от безысходности, а вполне возможно, что от счастья. Мне давно не было так хорошо, как тогда, и даже тревога ожидания скорой развязки не смогла омрачить появившееся у меня чувство к Ольге. Оно возникло как-то постепенно, но в то же время быстро, перерастая из симпатии и простого интереса в нечто большее — в такое состояние души, которое охватывает тебя всего, всецело и надолго. Ольга тоже поддалась моему настроению, и мы уже весело шутили и смеялись, позабыв обо всем на свете, кроме друг друга.

Мне кто-то из стариков рассказывал, что на войне такое случается часто, когда встречаются двое, мужчина и женщина, между ними пробегает нечто вроде искры, и в результате в душе остается глубокий след. Может быть ощущение опасности ослабляет любовный иммунитет человека, и он, сосредоточив все свои усилия в одном направлении — выжить, поигрывает в другом — влюбляется по уши, как юнец, потеряв способность критически смотреть на своих, на тех, кто по эту сторону передовой. В любом случае, мое ослабленное стрессами сознание нашло отдушину, и тогда я был даже рад этому.

— Я боюсь за тебя, — сказал я утром следующего дня, когда мы завтракали на кухне. — Тебе необходимо уехать куда-нибудь подальше от Вергвуда. Хотя бы на несколько дней.

— Я нужна тебе здесь, — возразила Ольга. — Я могу тебе помочь.

— Как? — спросил я. — Наши разборки с Роджером тебя не касаются, да ты и не сможешь ничему воспрепятствовать. Твое присутствие может только навредить. Тебе, да и мне тоже.

— Мне так не хочется оставлять тебя одного, — сказала она печально.

— Я думаю, что все кончится хорошо, — сказал я успокаивающе, хотя и сам не верил в свои слова.

Я видел, что и Ольга не преисполнена оптимизмом. Но и мне, и ей хотелось верить в нашу счастливую звезду.

— Ты должен будешь убить его? — спросила Ольга, имея ввиду Роджера.

— Да, — ответил я. — Во всяком случае, я попытаюсь.

— Но он ведь обладает такими же магическими силами?

— Может быть, — ответил я, вспомнив о его синем глазе и о том, как Роджер заподозрил мое присутствие тогда, на яхте.

— Подожди минутку, — сказала Ольга, и я услышал, как она поднялась в спальню.

Она вернулась через минуту, держа в руках «беретту» тридцать восьмого калибра.

— Возьми, тебе это пригодится, — сказала она, и протянула мне пистолет.

Я подумал, что пушка мне вовсе не помешает, и сунул тяжелый пистолет за пояс.

— Хорошо, я согласна уехать, — сказала Ольга со вздохом.

— Уезжай из города, сними номер в гостинице и будь там два дня, — сказал я. — Я не буду тебя провожать, так как остается слишком мало времени.

Часы показывали полдень, и если Роджер решил вернуться сегодня, он мог появиться в любой момент.

Ольга собралась, и, после длительного прощания, я проводил взглядом ее удаляющуюся машину.

Я сварил львиную порцию кофе и удобно устроился у окна так, чтобы видеть ворота. Я размышлял о необычной ситуации, в которой я оказался по прихоти Марии Ягер. Почему она выбрала именно меня в качестве своего пса? Почему именно меня? Ведь в этом мире проживают миллиарды людей, неужели мне так не везет?

Я не мог ответить на этот вопрос. Очевидно, что это было невозможно без знания тех критериев, по которым Мария выбирала свою жертву. Интересно, а кто выбрал Роджера? — подумал я.

Это могла быть Мария, но я не поставил бы на это предположение и цента. Я все еще не смог понять, на кого работала банда красавчика, и кто их так безжалостно истребил той ужасной ночью. Кто-то убил и бедняжку Кору, и именно с этого убийства началась полоса кровавых событий.

Сейчас я ни капли не сомневался в том, что все эти чудовищные убийства совершили не разные люди или группы людей, а кто-то один. Слишком уж почерк был схож. Именно из почерка — нелепых, нарочито жестоких способов лишения жизни — следовало, что убийца не является простым психом-маньяком, страдающим депрессивным синдромом и вымещающим свою агрессивность на ни в чем не повинных людях. Я и в себе чувствовал нарождающиеся ростки безумной злобы, которая давала все новые и новые побеги. Я боялся такого превращения, меня пугали странные изменения в собственной психике, заставлявшие меня пользоваться своими сверхвозможностями и убивать, убивать там, где это вовсе не требуется.