Меня беспокоило то, что Томас не снимал трубку, и что его не оказалось в баре. Я поймал такси и через десять минут я был у его дома.

Я позвонил в дверь, но на звонок никто не прореагировал, как будто в квартире никого не было. Я позвонил еще, на этот раз более решительно. У меня было о чем ему рассказать, и даже если Томас был не один, он мог бы пережить мой визит.

Я в растерянности посмотрел на замочную скважину и заметил в ней ключ, вставленный изнутри. Теперь я разволновался всерьез. Без присутствия полиции дверь ломать не хотелось, так как потом этот поступок было бы сложно объяснить, поэтому я прибег к помощи магии и через пять минут материализовался по ту сторону двери.

— Томас! — позвал я его громко. — Где ты, черт тебя подери! В ответ не раздалось ни звука, и я прошел вглубь квартиры.

— Томас, это я, Марк! — я снова нарушил тишину, поочередно заглядывая в комнаты.

И в гостинной, и в кабинете никого не оказалось. Осталась последняя комната, дверь в которую я никак не мог заставить себя открыть. Я уже чувствовал, что сейчас перед моими глазами предстанет что-то страшное. Но глупо было стоять перед дверью, раз уж я сюда пришел.

— Том, ты здесь? — спросил я с надеждой, и мой голос прозвучал как-то одиноко в этой настороженной тишине просторной квартиры.

Я открыл дверь и увидел Томаса. Он лежал на кровати, укутавшись одеялом по самый подбородок. Его лицо было неподвижно, и я сразу почувствовал, что передо мной лежит покойник.

— рНЛ, — ЯЙЮГЮК Ъ. — рНЛ…

Я видел много смертей за последнее время, но смерть и Томас для меня были абсолютно несовместимыми понятиями. Я не мог поверить, что Томас мог стать вдруг мертвым и лежать вот так, неподвижно и абсолютно безнадежно. Я подошел ближе и потрогал его лоб. Он был холоден и тверд как камень.

Я медленно приподнял одеяло, и из моей глотки вырвалось что-то, похожее на сдавленный хрип: голова Томаса была отрублена и приставлена обратно к телу, отчего он напоминал чудовищную детскую куклу, сломанную ребенком и неумело сложенную обратно, чтобы избежать родительского наказания.

Я не забыл тот случай в сумеречных землях Юнхэ. Сейчас, когда я стоял перед трупом Томаса, сцена убийства Томаса-вуквина всплыла передо мной так ярко и живо, как буд-то все произошло лишь минуту назад.

Ведь это я убил его! — пронеслось в голове. — Я сейчас могу вспомнить историю о вуквине, который принимает облик человека, и что я убил не человека, а всего лишь вуквина, зверя. Но Тому от этого легче не станет! Он не оживет, даже если выслушает меня тысячу раз подряд. Я убил в свое время псевдо-Томаса, я уничтожил хищника, который превратился в человека. Но почему тогда мертв сам Томас? Почему он убит точно так же?!

Шериф говорил об очередном загадочном убийстве какой-то толстушки. Я слишком хорошо помнил, как я заколол Мадлен. Я даже не собирался уточнять имя той несчастной, так как был уверен, что это она. Гаутама предостерегал меня от ненужного кровопролития, независимо от того чья кровь проливается — человека, животного или рыбы. Он говорил, что все зло рано или поздно сказывается на самом убийце. Но как определить ту грань, когда чья-то смерть уже является необходимостью? Что было бы, если бы я позволил тогда Томасу-вуквину находиться в моем обществе еще некоторое время? Возможно я сам бы сейчас лежал бездыханным в своей собственной кровати.

Зачем Мария устраивает мне испытания подобного рода? Она наверное стремится сломить мою психику, превратить меня в бездушный и исполнительный механизм. Эти смерти должны были породить во мне цинизм, ощущение беспомощности перед капризами моего персонального бога. Мария Ягер словно говорила: «Смотри, вот цена человеческой жизни. У тебя был друг? Теперь у тебя есть только я, а ты стал более совершенной машиной для убийств. Ты хочешь сверхвозможностей? Хочешь жить практически вечно? — Пожалуйста. Но плати самым дорогим что у тебя есть».

Неужели всех, к кому я привяжусь, ждет такая участь, а меня — обязанность быть их убийцей? Если это так, то это поистине дъявольская выдумка. Я уже понял, что если буду жить, то мне придется заниматься очень грязной работой, и Мария Ягер не отвяжется от меня ни за что.

В этот день я напился до безчувствия и уже не помнил как лег спать. Но и во сне перед моими глазами являлось обезглавленное тело Томаса, и он о чем-то умолял меня. Я все силился понять, что же он хочет мне сказать, о чем пытается меня предостеречь, но никак не мог разобрать его слов, словно мы говорили на разных языках.

Я еще никогда не испытывал состояния такого глубокого психологического ступора, как в этот раз. Мне нужно было что-то сделать, чем-то заняться, чтобы прийти в себя. Я нехотя позавтракал и неторопясь отправился в сторону моря. Я хотел на него посмотреть, так как уже очень давно не мог себе даже представить такого большего количества воды.

Было прохладно, и у волн присутствовал тот сероватый оттенок, который почему-то принято называть стальным. Неизменные чайки кружились над барашками прибоя, вылавливая из воды зазевавшихся рыбешек точными, стремительными бросками. Крики чаек разносились по пляжу, и я заметил, что они совсем не похожи на мелких птиц Юнхэ. Пахло водорослями и прохладой.

Я шел вдоль берега довольно долго, может быть час, и удалился на значительное расстояние. Я решил передохнуть перед обратной дорогой и присел прямо на песок, застыв в неподвижности, как бы слившись с шумящим морем в единое целое. Чертовски здорово было вдыхать соленый запах и слушать шорох песка и мелкой гальки. Вскоре, мне этого показалось мало, и я отделил свое магическое «Я» от тела и поднялся вверх, быстро скользя над волнами в сторону открытого моря. Я удалился таким образом достаточно далеко, чтобы потерять из виду и себя самого, и береговую черту.

Внезапно, я заметил небольшую яхту, которая неспешно продвигалась вдоль берега, не приближаясь и не удаляясь от него. Это было изящное судно около десяти метров в длинну, выкрашенное в белый цвет, с синей надписью «Адвенчер» на борту. Я приблизился и увидел на палубе мужчину и женщину. Они о чем-то оживленно спорили, сопровождая свою речь выразительными жестами.

Когда я подлетел ближе, мужчина внезапно замолчал и посмотрел в мою сторону. Я мог бы проклясться, что он в тот момент ощутил мое присутствие, если бы не был твердо уверен в том, что это невозможно. Но он быстро отвел взгляд.

— Замолчи, — сказала ему женщина. — Давай закончим на этом.

— Как знаешь, — ответил мужчина, почти равнодушно. Теперь я мог рассмотреть их как следует.

Мужчина был высоким, под метр девяносто, блондином с правильными чертами лица, но со слишком тонко очерченным ртом. Он был одет в шорты и свободную рубашку с короткими рукавами. Его кожа имела бронзовый оттенок от обильного и ровного загара, что говорило о том, что он много времени проводит на открытом воздухе. На вид ему было около сорока, но точно определить его возраст было трудно. Его глаза скрывали темные солнцезащитные очки.

У женщины были прекрасные русые волосы, которые спадали ей на плечи мелко вьющимися локонами. Она была красива по всем статьям. Идеальный овал лица, выразительные голубые глаза с длинными ресницами, тонкие брови, — во всем ее облике чувствовалась нечто породистое, словно она, вдруг ожив, сошла со старых фамильных портретов. У женщины была стройная фигура и высокий рост — что-то около матра семидесяти, отчего ее длинные ноги выглядели еще длиннее. Давно я не видел таких красивых женщин, но, тем не менее, она мне отдаленно кого-то напоминала. Сколько я не напрягал память, так и не смог вспомнить кого именно. Но в любом случае, я был поражен ее обликом в самое сердце.

— Ольга, — услышал я обрывок фразы мужчины, — я возвращаюсь на полигон. Я думаю, что имеет смысл поискать его там. Ты оставайся здесь, пока я не вернусь.

Услышанное так меня поразило, что я от неожиданности чуть было не материализовался примо над водой.