Билеты на 520 мест в зале просмотра стоили ни много ни мало 235 долларов и тем не менее разошлись быстрее, чем это бывает в подобных случаях. Сбор от билетов вкупе с другими пожертвованиями составил 260 тысяч долларов, предназначавшихся для реставрации старинного здания середины восемнадцатого века, в котором и состоялась демонстрация мод. В свое шоу, для придания пущей выразительности, Хальстон включил в качестве моделей и нескольких знаменитостей, в том числе и Лайзу. А вся программа целиком находилась в руках у вездесущей Кей Томпсон, которая выступила в роли режиссера и хореографа.
Однако во время репетиции, когда Хальстон дожидался выхода своих моделей, возникла заминка. Нетерпеливому Хальстону показалось, будто Кей Темпсон уделяет неоправданно большое внимание Энн Кляйн. Не выдержав, он в сердцах бросился вон из зала, увлекая за собой весь эскорт из моделей и ассистентов, и поспешил запереться в лимузине. Потребовалось немало уговоров и увещеваний, прежде чем он, презрев уязвленное самолюбие, наконец снизошел к просьбам и соизволил-таки вернуться в зал.
Лайза вышла к машине и, как вспоминает Элинор Ламберт, «принялась колотить кулаками в дверь и топать ногами, но Хальстон и бровью не повел. Он остается сидеть в машине, и точка. И тогда Лайза обернулась к другим манекенщицам и сказала: «Послушайте, девочки, у нас с вами показ, так что не ввязывайтесь в это дело. Это ведь шоу-бизнес, а шоу; как известно, должно продолжаться. Хватит дурака валять, пойдемте репетировать». И они увязались вслед за Лайзой, а Хальстон остался один сидеть в машине».
Через несколько минут Хальстон на цыпочках вылез из лимузина и, не проранив ни слова, прокрался на свое место в зале. На протяжении семидесятых годов и даже позже жизненные пути Лайзы и Хальстона то переплетались, то расходились вновь.
Среди нескольких десятков других женщин в жизни Хальстона единственной, способной тягаться с Лайзой за первое место в его сердце как в профессиональном, так и в чисто личном плане, была Бьянка Джаггер. Ее девичье имя Бьянка Перес Морена де Марсиас, а за Мика Джаггера, лидера «Роллинг Стоунз», она вышла замуж в 1971 году, в начале своей сенсационной карьеры в качестве международной супермодели. Джаггер, чьи знакомые отчасти являлись и знакомыми Лайзы, водил также дружбу с Хальстоном, Энди Уорхолом, Труменом Кэпотом и многими другими из их компании.
Прежде чем ступить на стезю этакого рок-разбойника, исполнявшего вариации в стиле американского «блюз-энд-соул», Джаггер три года отучился в лондонской Школе Экономики. Лайза близко сошлась с Бьянкой Джаггер в 1978 году, после того как Мик переключил свои симпатии на модель из Техаса, Джерри Холл, и в конце концов бросил первую жену – не в последнюю очередь из-за ее нескончаемых увлечений на стороне. После того, как они с мужем расстались, у Бьянки был короткий роман с Райаном О'Нилом. Но утешение и приют она нашла у Хальстона, в доме № 101 по Восточной Шестьдесят Третьей улице, известном в среде нью-йоркской богемы просто как «сто первый».
Хальстон пригрел ее, став при ней чем-то вроде дуэньи и сводни, поставив себе целью во что бы то ни стало найти для Бьянки богатого жениха. Она же льнула к Хальстону, потому что прежде чем найти силы вернуться к жизни, ей требовался человек, о котором она также могла бы заботиться, не волнуясь при этом, сумеет ли она удовлетворить его сексуально. «Лучших друзей, чем гомосексуалисты, трудно себе представить, потому что они, видя в вас женщину, не испытывают при этом никакой ревности, – принималась объяснять Бьянка каждому, кто был готов ее выслушать. – Они вас любят, но при этом не донимают приставаниями».
Что касается отношений Хальстона и Лайзы, то это не совсем верно. В конце 1970 годов, когда Лайза переживала период самодеструкции, чемто напоминающий то, через что прошла ее мать, – у нее был роман с Мартином Скорсезе, хотя официально она все еще оставалась женой Джека Хейли, – Хальстон не просто подставил ей плечо для опоры, а также дал несколько понюшек кокаина, дабы заглушить боль и царящую в ее душе неразбериху. Однако и боль и неразбериха только усилились после того, как они со Скорсезе, закончив работу над лентой «Нью-Йорк, Нью-Йорк», взялись за постановку «Акта». Хальстон создал для нее костюмы, использовав для этого как стиль, так и здравый смысл, воплотившиеся в знаменитые, сверкавшие блестками платья. Вот как Хальстон объяснял это Лайзе: «К тому моменту, когда с тебя градом катится пот, мы наденем на тебя блестки, и никакой пот не будет заметен. Уж если тебе и так и предстоит блистать, то почему бы нам не прибавить еще чуточку блеска».
На протяжении всего этого периода Хальстон был для Лайзы чем-то вроде отца-исповедника, наставника и ментора. Он познакомил ее с доктором Робертом Джиллером, который нажил себе колоссальное состояние, делая знаменитостям инъекции витаминов, чтобы поддержать и взбодрить их. Среди его клиентов встречаются такие громкие имена, как Джордж Хэмильтон, Джуди Коллинз, Кэрри Фишер, Михаил Барышников и Лайза. Но, пожалуй, еще большую роль сыграло знакомство Хальстона со Стивом Рубеллом, который моментально сделался его закадычным приятелем на многие годы. В те дни Рубелл возглавлял знаменитую дискотеку «Студия 54».
Вот как Стивен Гейнз описывает отношения между Хальстоном и Рубелом: «У них были совместные владения на Файр-Айленд и общие мальчики на Манхэттене, они вместе проводили отпуск в Мустике и оба выступали телохранителями при Лайзе, сидя от нее по обеим сторонам в 1978 году во время вручения наград «Тони».
Детище Рубелла, «Студия 54», стала средоточием ночной жизни артистического Манхэттена, а Хальстон состоял при ней кем-то вроде «Волшебника из страны Оз», нажимавшим рычаги, и главным распорядителем танцев. Это была отнюдь не та борьба за признание у публики, которую некогда пришлось вести Питеру Аллену. Нет, это была хромированная, усыпанная брилантами «эрзац-богема» старых и знаменитых – они приезжали сюда на лимузинах и в мехах, пили шампанское и виски, нанюхивались до одури кокаином, глотали таблетки, а в промежутках между всем этим вели разговоры о том, как тяжела и невыносима жизнь.
Вот как описывает это Стив Гейнз: «Каждый вечер их ждало что-то новенькое, что щекотало нервы, – раздобревшая Элизабет Тейлор в несуразной шляпе с цветами, сидя вместе с Хальстоном в диск-жокейской кабинке, всю ночь напролет баловалась освещением. Мик Джаггер, засыпавший на плече у Барышникова, Трумен Кэпот, отмечающий очередную пластическую операцию. То там устраивалась вечеринка для журнала «Пипл», то отмечался Хэллоуин, то устраивался праздник по случаю вручения «Оскаров», то веселились по поводу бродвейской премьеры «Акт» с участием Лайзы, то праздновался ее день рождения, то день рождения Лиз Тейлор, то день рождения Энди Уорхола или Стива Рубелла».
Жадная до сенсаций пресса хваталась за любую сплетню, исходившую из «Студии 54», и в особенности из закрытого подвального помещения, где, если верить слухам, еженощно царили секс и наркотики (два основных хобби завсегдатаев этого заведения). Рубелл обычно только посмеивался над подобными измышлениями. «Да, там творились вещи похлеще, – говорил он. – Уверяю вас».
Ходить в «Студию 54» означало в своем роде вызов моральным устоям. Рубелл с Хальстоном обожали скользить по тонкому льду, нащупывая крайнюю точку общественной терпимости, и осознание опасности быть пойманными за чем-то недозволенным представлялось еще даже более соблазнительным, нежели не быть пойманным за этим. Для Хальстона и Рубелла их «русской рулеткой» стал секс без презерватива и сопряженный с этим риск подцелить какое-нибудь заболевание. Некоторое из того, что делали эти двое, в какой-то момент станет слишком рискованным искушением судьбы, и в конечном итоге они оба пали жертвами собственной глупой самонадеянности.
Тем не менее Рубелла доконали не наркотики, не выпивка, не секс в полуподвале. И не «чемпионаты» по эякуляции, когда официанты и гости соревновались, кто из них выпустит струю спермы на большее расстояние, призом в которых служил отдых в обществе Рубелла. И не вечеринка в «сто первом» для гомиков одной жаркой ночью, когда Хальстон, в декольтированном платье и на каблуках, принимал у себя Рубелла, нарядившегося по этому случаю в алое платье, усыпанное блесками и с разрезом на боку в котором Лайза выступала в мюзикле «Акт». (Один репортер, который божился, что слова не проронит о вечеринке в «сто первом», не сдержался и проболтался-таки об оргиях в спальных комнатах и россыпях кокаина и наркотических таблеток.)