4 июля 1977 года в Чикаго наконец взмыл занавес – началась обкатка спектакля. Первоначальное название заменили на новое – «Пусть светит дальше», и под таким названием пьеса была представлена в качестве совместного проекта Лос-Анджелесской и Сан-Францисской опер, после чего ее переименовали в «Акт». В этом виде она перекочевала в Сан-Франциско, удостоившись до этого нескольких недоброжелательных отзывов. После премьеры в Сан-Франциско кто-то из тех, кто имел к мюзиклу непосредственное отношение, но пожелал остаться анонимным, подвел итог: «Контракт оставлял за Лайзой последнее слово по всем вопросам – включая даже возможность вытурить или оставить Скорсезе. Поначалу всем хотелось поскорее от него избавиться. Но потом те же самые люди решили – а почему бы ему все-таки не остаться благодаря их дружбе. Могло показаться, будто Лайза ввязалась во всю эту затею исключительно ради Мартина. Правда, беспокоило то, что она была ему чересчур предана и, как мне кажется, слишком слепо его любила».

В Лос-Анджелесе сыграли новую версию спектакля. Критики не оставили от него камня на камне. Дэн Салливэн из «Лос-Анджелес Таймс» писал: «Акт» – глупейший из мюзиклов, когда-либо виданных нами, причем до такой степени, что начинает казаться, будто все это сплошной розыгрыш – вас просто водят за нос».

А тем временем трое из четверых человек, втянутых в роман Скорсезе-Миннелли, – а именно Лайза, Мартин и Джек – усердно отрицали наличие какой-либо половой близости между Лайзой и Мартином. Четвертый участник драмы – беременная жена Мартина, Джулия Камерон – смотрела на вещи куда более трезво. В августе 1977 года она подала на развод, назвав в качестве причины Лайзу и присовокупив к иску кое-какие красноречивые подробности, в том числе, где и когда все происходило. Гнев Джулии, наверняка, подогрело и то обстоятельство, что Мартин подарил Лайзе ее медальон.

В конечном итоге Мартин вынужден был признать, что ни за что не осмелится привезти постановку в Нью-Йорк без того, чтобы не поставить в глупое положение себя самого, свою любовницу и все, что связано со спектаклем. После трехнедельных гастролей в Лос-Анджелесе его свалил подозрительный приступ астмы, и для «оздоровления» мюзикла на его место был призван Гауер Чемпион. Лайзе ничего не оставалось, как постараться выгородить возлюбленного: «Он пришел ко мне и сказал: «Я знаю, что ты мне поверишь. Я не позволю нью-йоркской премьере состояться, если все там не будет по высшему классу. Ты еще ни разу не работала с Гауером, но нам потребуется помощь. Гауер сумеет придать твоему спектаклю изюминку, а мне хочется, чтобы у тебя было все самое лучшее». Так что не подумайте, что Мартин взял и смылся куда-то в Италию. Спектакль занимал все его помыслы».

Позднее Мартин рассказывал: «Я работал над театральной постановкой – единственной в моей жизни, хотел бы я надеяться; называлась она «Акт», с участием Лайзы Миннелли, и мне пришлось тогда натерпеться. Я вскоре понял, что это не мое, но все-таки решил остаться до тех пор, пока мне все, наконец, не осточертеет. Я оказался в трудной и чертовски щекотливой ситуации».

Лайза была рада тому, что Мартин самоустранился, поскольку не желал, чтобы неудачи отразились на их личных взаимоотношениях. «Помнится, в «Кабаре» была одна замечательная строчка: «Секс испоганит любую дружбу», а Мартин – мой самый близкий друг во всем мире, мой ближайший союзник – после моего мужа – и направляющая сила, – и я не хотела бы все это порушить».

Даже и без изменений, внесенных Чемпионом, нью-йоркская постановка мюзикла имела два обстоятельства в свою пользу. Во-первых, поскольку о спектакле ходило множество противоречивых мнений, в том числе и в прессе, народ валом валил, чтобы лично разобраться, отчего загорелся весь этот сыр-бор. Во-вторых, Лайза, а этого у нее не отнять, по праву считалась звездой с большой буквы, и люди были готовы раскошелиться, чтобы только взглянуть, как она почесывает свой носик или, невзирая на транспорт, торопится перейти «Таймс­сквер». Поэтому, когда было объявлено, что 29 октября 1977 года в «Маджестик Тиэтр» состоится премьера мюзикла с Лайзой в главной роли, билеты разошлись в мгновение ока, и это несмотря на то, что продюсеры заломили за них в три раза большую цену, чем на любой другой бродвейский спектакль. Выручка за заранее распроданные билеты составила 2 миллиона долларов – небывалая сумма в истории этого театра. С точки зрения спонсоров постановки, еще до того, как над сценой поднялся занавес, уже можно было говорить об успехе спектакля.

Как и следовало ожидать, в день премьеры не обошлось без столпотворения с участием знаменитостей, и полиции пришлось немало потрудиться, чтобы создать хотя бы видимость порядка. Для поклонников с их книжечками для автографов это был настоящий праздник, а все, кто имел отношение к спектаклю, наблюдая всю эту суматоху, радостно потирали руки в предвкушении барышей.

Все ближайшее окружение Лайзы тоже было в сборе, включая мужа и таких друзей, как Хальстон и Сэмми Дэвис-младший. Затесались в эту компанию также Лиз Тейлор и бывшие и нынешние любовники Лайзы – Боб Фосс, Дези Арназ­младший и Мартин Скорсезе. Не обошлось здесь и без Питера Хэмлина, Марты Грэм, Дика Каветта и Энди Уорхола.

Публика как только могла демонстрировала свое восхищение спектаклем, после которого был устроен банкет – 600 человек выложили по 35 долларов с носа, дабы куролесить всю ночь напролет в «Таверн он-зе Грин». Лайза пела и принимала похвалу от собравшихся поздравить ее знаменитостей.

Казалось, Лайзе удалось вдохнуть в премьеру некий электрический заряд. «Просто я сосредоточилась на самом главном, – рассказывала она позднее. – Важно, однако, было не проглядеть и смешную сторону. В ту неделю, когда состоялась премьера, Донни и Мэри Осмонд попали на обложку журнала «Пипл». Куда бы я ни пошла, повсюду на меня в газетных киосках смотрела, улыбаясь во весь рот, парочка Осмондов. И вот в день премьеры, когда мне, как обычно, принесли целый ящик поздравительных телеграмм, больше всех мне понравилась та, в которой говорилось: «Сделай это ради Донни и Мэри!»

В некотором роде «Акт» можно скорее назвать концертом, чем мюзиклом в привычном смысле слова, и для Лайзы, наверняка, это было не последнее обстоятельство. Она оставалась на сцене практически весь спектакль, за исключением четырех минут, и исполнила практически все зонги, за исключением одного. Критики по достоинству оценили ее выносливость. Обозреватель из «Нью­Йорк Таймс» Ричард Эдер писал об этом так: «Акт» – это именно то, что и предполагает его название, а главное, он даёт нам превосходное представление о том, кто такая Лайза Миннелли. Правда, сценарий у Джорджа Ферта получился не то чтобы жидкий, а никакой вовсе. Ему не хватает действия, не хватает выразительнсти, и за исключением пары реплик, диалоги избиты или попросту высосаны из пальца. И несмотря ни на что, голос Миннелли прорывается к сердцу слушателя, когда она исполняет свой первый номер «Пусть светит», он ранит, когда она поет «Денежное Дерево», и умиротворяет, когда мы слышим «Вот зачем он мне нужен».

Иными словами, то, чему «Акт» был обязан успехом в Нью-Йорке, имело мало общего с тем, что было представлено на суд зрителю в Чикаго, Сан­Франциско и Лос-Анджелесе, и после первых неудач шоу практически превратилось в сольный концерт Лайзы Миннелли. А это именно то, чего ждали ее поклонники – за что они и выложили по 25 долларов (неслыханные доселе деньги!) – так что с какой стати им выкрикивать просьбы, не имевшие ни малейшего отношения к спектаклю.

Один из поклонников Лайзы, Рекс Рид, окрестил спектакль «изматывающим триумфом», а Дуглас Уоттс из «Нью-Йорк Дейли Ньюс» назвал Лайзу жалким подобием Барбры Стрейзанд, хотя маловероятно, чтобы Стрейзанд взялась выручать шоу, как то сделала Лайза.

Уоттс писал: «Певица из нее довольно посредственная. Начала она в духе Барбры Стрейзанд, причем копировала ее бессовестным образом, но постепенно все больше и больше стала склоняться к манере своей матери, так что теперь она – сплав их обеих. Танцует она тоже не ахти как, и давайте называть вещи своими именами – здесь нечем особенно восхищаться».